ботали как взрослые: копали ямы, таскали кирпичи, погоняли мулов и чистили ботинки, но, как только задувал ветер с моря, они кидались запускать воздушных змеев. Позже Тао Цянь убедился, что многие дети – сироты, они бродят шайками по улицам и воруют еду. Женщин по-прежнему не хватало; если какая-нибудь красотка переходила улицу, движение останавливалось, все ее пропускали. Несколько кварталов у подножия Телеграфного холма, на котором располагался флажный семафор, передающий сообщения о входящих в залив судах, занимал район, где не было недостатка в женщинах: это была зона красных фонарей, а контролировали ее головорезы из Австралии, Тасмании и Новой Зеландии. Тао Цянь немало слышал об этих людях и знал, что после захода солнца китайцу здесь лучше не появляться. Разглядывая магазины, бывший матрос убедился, что там предлагают те же товары, какие он когда-то видел в Лондоне. В Сан-Франциско все прибывало по морю, даже партии кошек для борьбы с крысами. Здесь они продавались поштучно, как предметы роскоши. Лес мачт покинутых кораблей сильно поредел, осталась лишь десятая часть: многие корабли затопили, чтобы насыпать землю и строить новые дома, другие превратились в гостиницы, склады, тюрьмы и даже лечебницу для душевнобольных, куда отправляли умирать горемык, окончательно потерявших себя в алкогольном бреду. Потребность в таком заведении была действительно велика, ведь прежде безумцев привязывали к деревьям.
Тао Цянь направился в китайский квартал и понял, что слухи его не обманули: земляки выстроили целый город в сердце Сан-Франциско; здесь говорили по-мандарински и по-кантонски, вывески писали иероглифами, да никого, кроме китайцев, здесь и не было – создавалась полная иллюзия, что ты очутился в Поднебесной империи. Тао Цянь поселился в приличной гостинице и собирался проработать врачом столько времени, сколько потребуется, чтобы скопить сумму, достаточную для долгого путешествия. Однако случилось такое, чему было суждено перечеркнуть все его планы и надолго задержать Тао Цяня в Сан-Франциско. «Моя карма была не в том, чтобы найти мир в монастыре, как мне порой мечталось, а в том, чтобы вести войну без конца и без передышки», – заключил Тао Цянь много лет спустя, когда мог с ясностью обозреть свое прошлое, увидеть пройденные дороги и те, которые ему еще предстояло пройти. Через несколько месяцев жизни в Сан-Франциско Тао Цянь получил последнее письмо Элизы в сильно потертом конверте.
Паулина Родригес де Санта-Крус сошла с «Фортуны» как императрица, в окружении свиты и с багажом из девяноста трех баулов и сундуков. Третье путешествие капитана Джона Соммерса с грузом льда обернулось настоящей пыткой для него, для пассажиров и для экипажа. Паулина сразу же дала понять, что корабль принадлежит ей, и в доказательство во всем противоречила капитану и командовала моряками по своему произволу. Измученная команда даже не смогла в утешение насладиться зрелищем морской болезни Паулины: плавание никак не повлияло на ее слоновий желудок, разве что на корабле у его хозяйки разыгрался аппетит. Дети ее нередко исчезали где-то в самых потаенных отсеках корабля, несмотря на бдительный надзор нянюшек, и всякий раз на борту раздавались сигналы тревоги, и «Фортуну» приходилось останавливать, поскольку безутешная мать вопила, что ее малютки упали в воду. Капитан как можно тактичнее пытался ей втолковать, что если случилось именно так, остается только смириться, Тихий океан уже забрал детей к себе, но Паулина требовала, чтобы спустили спасательные шлюпки. Рано или поздно сорванцы вылезали на палубу, и после нескольких часов трагедии плавание возобновлялось. А вот омерзительная собачонка Паулины действительно поскользнулась на палубе и плюхнулась в океан на глазах у нескольких свидетелей, и никто не поднял тревоги. На пристани Сан-Франциско муж и деверь дожидались Паулину с вереницей экипажей и повозок для транспортировки челяди и багажа. Новый дом, возведенный для сеньоры Родригес де Санта-Крус, элегантный особняк в викторианском стиле, целиком был доставлен из Англии в ящиках, с пронумерованными деталями и инструкцией для сборки; тем же путем переправили обои, мебель, арфу, фортепиано, светильники и даже декоративные фарфоровые фигурки и буколические картины. Паулине дом не понравился – в сравнении с ее мраморным особняком в Чили этот казался кукольным домиком, готовым рухнуть, если обопрешься о стену, – но пока что выбирать не приходилось. Паулине хватило одного взгляда на бурлящий город, чтобы сразу же оценить открывшиеся перспективы.
– Фелисиано, мы здесь останемся. Первые прибывшие становятся аристократами по прошествии всего лишь нескольких лет.
– Дорогая, в Чили ты и так аристократка.
– Я да, а ты нет. Поверь мне, этот город станет самым важным центром тихоокеанского побережья.
– Он населен мошенниками и шлюхами!
– Совершенно верно. Именно такие люди больше других стремятся к респектабельности. А самым уважаемым здесь будет семейство Кросс. Жаль, что гринго не научатся выговаривать твою настоящую фамилию. Кросс – это прозвание для сыровара. Но в конце концов, мы же понимаем, что всё иметь невозможно…
Капитан Джон Соммерс направился в лучший городской ресторан, где собирался хорошенько выпить и закусить, чтобы позабыть о пяти неделях в обществе этой женщины. Из Вальпараисо Соммерс привез несколько ящиков с новыми, иллюстрированными изданиями эротических романов. Все предыдущие книги имели потрясающий успех, и Джон надеялся, что сестрица вновь обретет тягу к сочинительству. После исчезновения Элизы Роза впала в тоску и больше не бралась за перо. Да и у Джона настроение ухудшилось. «А ведь я, мать твою, старею», – ворчал капитан, ловя себя на бесполезных мечтаниях. У него не было времени почувствовать себя счастливым рядом с дочерью, он не отвез Элизу в Англию, хотя и собирался; а еще Джон не сказал Элизе, что он ее отец. Ему надоели обманы и тайны. Торговля этими книгами была еще одним семейным секретом. Пятнадцать лет назад, когда сестра призналась Джону, что тайком от Джереми сочиняет неприличные истории, чтобы не умереть со скуки, Джону пришло в голову опубликовать их в Лондоне, где эротическая индустрия процветала наряду с проституцией и клубами для телесных наказаний, по мере того как викторианская мораль становилась все строже. В отдаленной чилийской провинции Роза сидела за ажурным столиком из светлого дерева и, не имея никаких источников вдохновения, помимо в тысячу раз преувеличенных и идеализированных воспоминаний о своей единственной любви, сочиняла роман за романом и ставила подпись «Леди-аноним». Никто не верил, что эти пламенные истории – зачастую отмеченные незримым присутствием маркиза де Сада и ставшие уже классикой жанра – могли быть написаны женщиной. Участие Джона заключалось в передаче рукописей издательству, проверке счетов, получении прибыли и помещении денег его сестры в лондонский банк. Таким образом Джон расплачивался за великое благодеяние: Роза приняла его дочь и сохранила тайну. Элиза… Джон не помнил лица ее матери, хотя именно от нее девушка унаследовала свой внешний облик, ну а от него, это уж точно, ей досталась страсть к приключениям. Где же она теперь? С кем? Роза убеждена, что девчонка отправилась в Калифорнию вслед за своим любовником, но с течением времени Джон все больше в этом сомневался. Его друг Джейкоб Тодд (ныне Фримонт), для которого поиски Элизы стали делом чести, уверял, что в Сан-Франциско девушки никогда не было.
Фримонт с капитаном вместе поужинали, а потом журналист пригласил друга на фривольное представление в один из танцевальных салонов в районе красных фонарей. Он рассказал, что Ах Той (та самая китаянка, за которой они наблюдали сквозь дырки в стене) теперь обзавелась сетью борделей и элегантным «салоном», где клиентам предлагали лучших девушек с Востока (некоторым едва исполнилось одиннадцать лет, все они обучены исполнять любые капризы), но сегодня друзья отправятся не в «салон», а на выступление танцовщиц из турецкого гарема. Вскоре они уже оказались в двухэтажном особняке с большими мраморными столами, полированной бронзой и картинами, на которых мифические фавны гоняются за нимфами. Клиентов здесь обслуживали женщины разных рас в платьях самых дерзких покроев – разносили напитки и стояли за игровыми столами; за порядком надзирали вооруженные охранники, одетые в аляповатые костюмы.
В приватных кабинетах по обе стороны от главного зала игра велась по-крупному. Там собирались важные шишки, готовые поставить миллионы на одну ночь: политики, судьи, коммерсанты, адвокаты и преступники, – их всех уравнивала одна страсть. Восточное представление, на взгляд капитана, совершенно не удалось, ведь он видел настоящий танец живота в Стамбуле и догадался, что эти неуклюжие девчонки принадлежат к последней партии чикагских шлюх, недавно доставленных в город. Публика, по большей части представленная простофилями-старателями, неспособными даже отыскать Турцию на карте, совершенно ошалела при виде этих одалисок, едва прикрывших наготу экзотическими юбочками. Капитан заскучал и пошел к одному из игровых столов, где женщина с необычайной ловкостью метала банк. Соммерса тут же подхватила под руку другая женщина и горячо зашептала ему на ухо, приглашая пройти с ней. Капитан пригляделся. Это была обычная толстенькая южноамериканка, но лицо ее искрилось наивным весельем. Джон уже хотел от нее отделаться, поскольку собирался провести остаток ночи в дорогом салоне, куда захаживал при каждом своем появлении в Сан-Франциско, но взгляд его скользнул на вырез платья. Между грудей проститутки колыхалась золотая брошь с бирюзой.
– Где ты это взяла? – рявкнул капитан, крепко схватив девушку за плечи.
– Это мое! Я ее купила! – испугалась проститутка.
– Где?! – Соммерс тряс все грубее, рядом уже появился охранник.
– Мистер, с вами все в порядке? – В вопросе охранника звучала угроза.
Капитан дал понять, что хочет остаться с этой женщиной, и почти волоком утащил ее в комнатку на втором этаже. Наверху он задернул штору и крепкой оплеухой опрокинул несчастную на кровать.