оме и принялся разгружать товары, а все прочее стало делом инстинкта. Элиза просто ответила на самый древний и властный зов – но это произошло вечность назад, в семи тысячах миль от Сан-Франциско. Элиза не могла ответить, кем она была в ту пору и что увидела в Андьете, но знала, что сейчас ее сердце странствует по другим дорогам. Девушка не просто устала искать Хоакина Андьету, в глубине души она надеялась никогда его не найти, но и жить в вечном сомнении тоже не могла. Элизе было необходимо завершить долгий этап, чтобы с чистого листа приступить к новой любви.
В конце ноября, не в силах больше жить с бурей в душе, Элиза, ни словом не обмолвившись Тао Цяню, отправилась в редакцию, чтобы поговорить со знаменитым журналистом Джейкобом Фримонтом. Ее провели в большой кабинет, где за столами, заваленными ворохом бумаг, трудились несколько репортеров. Посетительнице указали на маленький офис за стеклянной дверью, и она вошла. Элиза остановилась перед столом, дожидаясь, пока этот гринго с рыжими бакенбардами поднимет на нее глаза. Он был мужчина средних лет с веснушчатой кожей и легким ароматом свечей. Он писал левой рукой, правой подпирал лоб, так что лица не разглядеть, но потом сквозь запах пчелиного воска Элиза уловила другой аромат – смутно знакомый, уводящий куда-то в детство. Элиза чуть наклонилась вперед, незаметно принюхалась – и в этот самый момент журналист поднял голову. Мужчина и женщина, застигнутые врасплох, какое-то время рассматривали друг друга с неприлично близкого расстояния, а потом оба подались назад. Элиза узнала этого человека по запаху, несмотря на прошедшие годы, очки, бакенбарды и американский костюм. Перед ней сидел неутомимый ухажер мисс Розы, тот самый англичанин, что не пропускал ни одного званого вечера в доме на Серро-Алегре. Элиза застыла на месте и не сумела вовремя убежать.
– Чем могу помочь, юноша? – спросил Джейкоб Тодд, снимая очки и протирая стекла платком.
Заготовленная речь в одно мгновение была позабыта. Элиза стояла с открытым ртом, со шляпой в руке, уверенная, что если она узнала Тодда, значит и Тодд ее узнал, но журналист осторожно нацепил очки обратно и, не глядя на посетителя, повторил свой вопрос.
– Я насчет Хоакина Мурьеты, – пробормотала Элиза; никогда еще ее голос не звучал так пискляво.
– У тебя есть информация о бандите? – сразу же заинтересовался журналист.
– Нет-нет… Я, наоборот, пришел, чтобы о нем спросить. Я должен его увидеть.
– Кого-то ты мне напоминаешь, паренек… Может быть, мы знакомы?
– Не думаю, сэр.
– Ты чилиец?
– Да.
– Несколько лет назад я жил в Чили. Красивая страна. Зачем тебе Мурьета?
– Это очень важно.
– Боюсь, я не смогу тебе помочь. Никто не знает, где он обретается.
– Но вы же с ним общаетесь!
– Только когда он меня зовет. Мурьета связывается со мной, когда хочет, чтобы какое-нибудь из его деяний попало в газеты. Он вовсе не скромник, слава ему по душе.
– На каком языке вы с ним разговариваете?
– Мой испанский лучше, чем его английский.
– Тогда скажите, сэр, у него чилийский или мексиканский акцент?
– Сложно определить. Повторяю: я ничем не могу тебе помочь.
С этими словами журналист поднялся из-за стола, чтобы положить конец допросу, который начинал его раздражать.
Элиза поспешно попрощалась, а Джейкоб Тодд растерянно смотрел, как этот парень проходит через оживленный общий зал. Ему все так же казалось, что они знакомы, но Тодд никак не мог вспомнить откуда. Через несколько минут, когда посетитель уже ушел, репортер вспомнил о поручении капитана Соммерса и в его памяти молнией сверкнул образ девочки Элизы. А потом он осознал, насколько похожи два имени – Хоакин Андьета и Хоакин Мурьета, – и догадался, зачем Элизе понадобился прославленный бандит. Едва удержавшись от крика, Тодд выскочил на улицу, но девушки уже и след простыл.
Самая важная работа у Тао Цяня и Элизы Соммерс начиналась с наступлением ночи. В темноте они избавлялись от тел тех несчастных, кого было не спасти, а спасенных проституток отводили на другой конец города, к своим друзьям-квакерам. Девочки одна за другой выбирались из ада, чтобы вслепую окунуться в новую жизнь, откуда нет возврата. Они лишались надежды вернуться в Китай и воссоединиться с семьей, некоторым было суждено никогда больше не услышать родную речь и не встретить земляков, они должны были обучиться какому-нибудь ремеслу и упорно трудиться всю жизнь, но любая судьба оказывалась раем в сравнении с их предыдущей жизнью. Девушки, которых Тао Цянь выкупал на торгах, приспосабливались лучше. Да, они проделали долгое путешествие в ящиках и испытали на себе грубую похоть моряков, однако еще не были окончательно сломлены, у них оставались силы начать все сначала. Те, кого Тао Цянь освобождал на пороге смерти в «госпитале», уже не могли избавиться от страха: он, как болезнь крови, будет подтачивать их до самого последнего дня. Тао Цянь надеялся, что пленницы из борделя со временем научатся хотя бы улыбаться. Как только девушки набирались сил и осознавали, что им больше никогда не придется отдаваться мужчинам по принуждению, но они навсегда останутся беглянками, Тао Цянь и Элиза отводили их в дом к своим друзьям-аболиционистам, составлявший один из этапов Underground Railroad[34] – так называли тайную организацию, помогавшую беглым рабам; в нее входили кузнец Джеймс Мортон и его братья. Они принимали беглецов из рабовладельческих штатов и помогали им обосноваться в Калифорнии, но в случае sing-song girls Тао Цянь действовал в противоположном направлении: китайских девочек вывозили из Калифорнии, подальше от перевозчиков живого товара и преступных шаек, им подыскивали новый дом и возможность заработать на жизнь. Квакеры брались за это рискованное дело с религиозным воодушевлением: для них речь шла о невинных девочках, которых обесчестила людская злоба, сам Господь привел их к квакерам в качестве испытания. Эти добрые люди встречали беглянок столь радушно, что те зачастую отвечали новым хозяевам сопротивлением или страхом; они не привыкли к хорошему отношению, однако терпение квакеров было сильнее их недоверия. Хозяева обучали девочек необходимым английским фразам, давали общее представление об американских обычаях, показывали карту, чтобы девушки, по крайней мере, осознали, где находятся, и пытались научить какому-нибудь ремеслу в ожидании, пока за девушками явится Бабалу Плохой.
Великан наконец-то нашел наилучшее применение своим талантам: он был неутомимый ходок, прирожденный ночеброд и искатель приключений. Увидев Бабалу, sing-song girls в панике разбегались и прятались, так что хозяевам-квакерам еще долго приходилось их успокаивать. Бабалу выучил песенку на китайском языке и три простеньких фокуса, чтобы удивлять девушек и как-то сглаживать испуг от первой встречи, но упорно не желал отказываться от своих волчьих шкур, бритого черепа, пиратских серег и грозного вооружения. Гигант проводил в доме два-три дня, убеждая своих протеже, что он не демон и не намерен их пожирать, а потом, ночью, они вместе уходили. Маршрут был выверен таким образом, чтобы на рассвете подойти к новому прибежищу, где путники отдыхали в течение дня. Передвигались на лошадях: от повозки было мало проку, потому что значительная часть пути пролегала в чистом поле, в обход дорог. Бабалу открыл для себя, что куда безопаснее путешествовать по ночам (если, конечно, знаешь, куда идешь), ведь медведи, змеи, разбойники и индейцы ночью тоже спят. Проводник целыми и невредимыми доставлял девушек к другим участникам обширной сети освободителей. Sing-song girls находили себе пристанище на орегонских ранчо, в канадских прачечных, в мексиканских ремесленных мастерских; некоторые устраивались служанками в семьи, многие выходили замуж. Тао Цянь и Элиза получали известия об их новой жизни через Джеймса Мортона, который следил за судьбой каждого беглеца, получавшего свободу благодаря их организации. Время от времени в дом Тао Цяня приходило письмо из какого-нибудь отдаленного уголка – внутри лежала бумажка с криво нацарапанным именем, сухие цветы или рисунок, и тогда Тао Цянь с Элизой радовались: еще одна из sing-song girls спасена!
Иногда Элизе приходилось несколько дней делить свою спальню с выкупленной девушкой, но даже тогда Элиза не открывала, что она женщина, – об этом знал только Тао Цянь. Элиза жила в самой лучшей комнате, в глубине дома. Это было просторное помещение с двумя окнами, выходившими во внутренний дворик, где росли лекарственные растения для практики ее друга и пряности для кухни. Тао Цянь с Элизой любили помечтать о переезде в дом побольше, с настоящим садом, чтобы не только выращивать полезные травы, но и радовать взгляд и услаждать память: они мечтали собрать в одном месте самые красивые растения из Китая и Чили и поставить беседку, чтобы по вечерам пить чай, а по утрам любоваться восходом над заливом. Тао Цянь отметил желание Элизы превратить дом в семейный очаг, ее усердие в повседневной уборке, настойчивость, с которой девушка следила, чтобы скромные букетики цветов в каждой комнате всегда оставались свежими. Прежде Тао Цянь не имел возможности оценить такие изыски: детство его прошло в крайней бедности, дому старого мастера, чтобы превратиться в семейный очаг, недоставало женской руки, а Лин была такая хрупкая, что ей не хватало сил для занятия домашними делами. А вот Элиза обладала птичьим инстинктом для создания гнезда. Девушка вкладывала в обустройство дома часть своих заработков: два вечера в неделю она играла на пианино в салуне, а еще продавала в чилийском квартале пирожки и лепешки. Таким образом Элиза приобрела занавески, камчатную скатерть, кухонные горшки, фарфоровые тарелки и чашки. Для нее хорошие манеры, усвоенные в детстве, имели первостепенное значение; воспитанница мисс Розы превращала их единственный общий прием пищи в трапезу, торжественно подавала каждое блюдо и краснела от удовольствия, когда Тао Цянь отмечал ее старания. Повседневные заботы разрешались словно бы сами собой, как будто по ночам трудолюбивые духи наводили порядок в записях, осторожно проникали в спальню Тао Цяня, чтобы постирать его белье, пришить пуговицы, почистить его костюмы и поменять воду в вазе с розами на столе.