— Я склонна согласиться с этим. Но нельзя исключать и некую стимуляцию гениталиев. Если веревка на шее предназначалась для сексуальной асфиксии, согласно твоей же версии, то должна была бы иметь место и стимуляция ее половых органов.
— Логично. Но в данном деле логике нет места. О’кей, что с отпечатками пальцев?
— На ее теле их не обнаружено. С нейлонового шнура четких отпечатков пальцев снять не удалось, зато их сняли с палаточных колышков.
— Их можно проверить по картотеке отпечатков ФБР?
— Нет, но можно сравнить с теми, что имеются здесь. Какие-то отпечатки принадлежат самой убитой, какие-то — другому человеку.
— Мне тоже так думается.
— Значит, она была вынуждена помогать преступнику либо делала это добровольно, движимая сексуальными фантазиями.
— Я склонен к последнему.
— Но тогда почему же она плакала?
— От полноты счастья, в экстазе. В порыве чувств. Некоторые люди рыдают во время оргазма, — назидательно объяснил я.
— Я слышала об этом. Короче говоря, мы теперь знаем значительно больше, чем утром, но еще многого не понимаем. Концы с концами пока не сходятся.
— А в машине нашли отпечатки пальцев? — спросил я.
— Полно. Кэл отогнал ее в ангар и все еще там возится.
— Хорошо. Знаешь, мне приходилось лишь дважды сталкиваться со случаями, когда преступники не оставили никаких следов. Мне бы не хотелось, чтобы и наш случай пополнил этот список.
— Пол, задолго до того, как додумались до научной экспертизы, существовало чистосердечное признание. Порой преступник только и мечтает о покаянии, так что нам нужно лишь попросить его об этом.
— Именно так говорили во времена святой инквизиции, охоты за ведьмами и московских показательных процессов. Я бы предпочел иметь улики.
Я опустил стекло, и в машину ворвался прохладный ночной воздух.
— Тебе нравится Джорджия? — спросил я.
— Я бываю здесь наездами, — покосившись на меня, произнесла Синтия. — Но в общем-то нравится. А тебе?
— У меня с ней связано много воспоминаний.
Мы наконец выехали из гарнизона, и Синтия без особого труда нашла дорогу на стрельбища. Луна еще не взошла над вершинами деревьев, и вокруг было темно, если не считать асфальта, высвечиваемого фарами. Жутковатые звуки время от времени пронзали окрестную тишину — это были сверчки, древесные лягушки и цикады, и густо пахло сосной, как тогда, много лет назад, в роще Соснового Шепота, где я любил сиживать по вечерам в плетеном кресле, попивая пиво вместе с другими молодыми солдатами и их женами, слушая Джимми Хендрикса или других популярных в то время музыкантов и в любую минуту ожидая отправки на фронт.
— Что ты думаешь о полковнике Муре? — спросила Синтия.
— Вероятно, то же, что и ты: он чудаковатый неудачник.
— Это так, но еще я думаю, что он ключ к разгадке мотива убийства Энн Кэмпбелл.
— Очень может быть. Ты подозреваешь его?
— Между нами говоря, я этого не исключаю. Нам нужно с ним еще поговорить.
— Особенно если это его волос.
— Но что его могло толкнуть на убийство?
— Во всяком случае, классической ревностью я бы это не назвал.
— Ты веришь, что он ни разу не спал с ней? И не пытался?
— Да. Он слабак, вот и все.
— Любопытная точка зрения. Чем больше я общаюсь с мужчинами, тем больше узнаю интересного.
— Это тебе на пользу. А что ты думаешь об этом?
— Я тоже думаю, что полковник Мур как бы бесполый субъект. Но она могла пригрозить разрывом их платонических отношений или отказом от лечения у него, и он мог этого не вынести.
— Но для чего убивать ее столь диким способом?
— Спроси что-нибудь полегче! Они оба психологи, сам понимаешь.
— Верно. Но готов поспорить, что Мур знает ответ на этот вопрос. Он знает, как она оказалась на стрельбище, даже если не он убил ее. Он мог посоветовать ей заниматься сексом в лечебных целях на открытых пространствах. Я слышал о подобных теориях.
— Кажется, ты недалек от истины.
— Но это не более чем одна из рабочих гипотез.
Мы помолчали, и я спросил ее:
— Кстати, ты вышла за того майора, который едва не пристрелил меня тогда?
— Да, вышла, — скучным голосом ответила она.
— Что ж, поздравляю. Я рад за тебя, Синтия. И желаю тебе всего самого лучшего в этой жизни.
— Я подала на развод.
— И это правильно.
— После всего случившегося в Брюсселе я чувствовала себя виноватой перед ним, поэтому и согласилась выйти за него. Ведь мы уже были помолвлены, так что оставалось сделать последний шаг, и я его сделала. Но он так и не простил меня. Он мне больше не доверял и несколько раз даже напоминал о тебе.
— Я должен извиниться? Я не чувствую за собой вины.
— Тебе и не нужно извиняться. Просто в нем заговорил инстинкт собственника, у которого едва не отняли его вещь.
— Разве ты этого сразу не поняла?
— Нет. Я была очарована романтическими иллюзиями, пока мы не зажили с ним вместе.
— Уверен, что ты лезла из кожи вон, чтобы угодить ему.
— Если ты говоришь это с насмешкой, то ты не прав. Да, я действительно старалась угодить ему. Но всякий раз, когда меня посылали в командировку, он злился, а когда я возвращалась, он изводил меня допросами. А мне не нравится, когда меня допрашивают.
— Это никому не нравится.
— Я его не обманывала.
— Допустим, однажды такое случилось.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Короче, я пришла к заключению, что брак и военная жизнь несовместимы. Он настаивал, чтобы я ушла из армии. Я отказалась. Он рассвирепел, и мне пришлось защищаться с пистолетом в руке.
— Бог мой, какие страсти! Тебе повезло, что у него в этот момент не было при себе пистолета.
— Он у него был, но я заблаговременно вынула боек. Послушай, это все настолько мерзко, что мне даже противно вспоминать. Просто мне подумалось, что стоит рассказать тебе, как я жила после Брюсселя.
— Весьма признателен. Так он починил свой автоматический пистолет?
— С ним все в порядке, — рассмеялась Синтия. — Он сам устал от этих сцен ревности. Сейчас он делает неплохую карьеру и завел себе новую подружку.
— И где теперь служит этот счастливый психопат?
— В школе рейнджеров в Беннинге.
— Это немного успокаивает.
— Он понятия не имеет, где я сейчас нахожусь. Тебя это волнует?
— Нет. Мне просто нужно кое в чем разобраться. Осмыслить свое прошлое, настоящее и будущее.
— Разве мы не можем быть просто друзьями?
— Можем. Я только спрошу у полковника Мура, где его оскопили.
— Ты такой примитивный. Нет, довольно с меня ревнивых сумасшедших!
— Давай вернемся к этому разговору завтра или через неделю.
— Договорились.
Спустя минуту я спросил:
— Ты с кем-нибудь еще встречаешься?
— Разве уже прошла неделя?
— Я просто не хочу, чтобы меня застрелили. Так у тебя есть кто-нибудь?
— Нет, никого у меня нет.
— Замечательно. Значит, меня не застрелят.
— Пол, заткнись наконец, или я сама тебя застрелю. Ты меня уже достал.
— Только не стреляй!
— Прекрати! — рассмеялась она.
Примерно с милю мы ехали молча, потом я произнес:
— Притормози здесь и выруби свет и мотор.
Небо было освещено ясным лунным светом, заметно похолодало, но это было даже приятно. Такие ночи созданы для романтических прогулок под крики ночных птиц и шелест сосен.
— Я очень скучал без тебя, — сказал я.
— Я знаю. Я тоже, — ответила она.
— В таком случае почему мы не вместе? — спросил я.
— Может быть, мы сами все испортили, — пожала она плечами. — Я хотела, чтобы ты… Впрочем, все это уже в прошлом.
— Так что же ты от меня ждала?
— Я хотела, чтобы ты увез меня тогда от него.
— Синтия, я так не могу. Ты приняла решение, а я уважаю чужие решения.
— Боже мой, Пол, ты ведь такой проницательный сыщик, верно? Ты способен вычислить убийцу, читать его мысли на расстоянии, угадывать по глазам, когда тебе врут. Но ты не разобрался в самом себе, а уж в женщинах и подавно.
Я застыл на месте, понимая, что она права, чувствуя себя полнейшим идиотом, не в силах выразить словами обуревавшие меня эмоции. Я хотел бы сказать ей: «Синтия, я люблю тебя, я всегда тебя любил. Давай убежим вместе». Но не мог произнести это вслух. И вместо этого я сказал:
— Я понимаю, что́ ты имеешь в виду, я согласен с тобой, я пытаюсь что-то с собой сделать. Мы что-нибудь придумаем вместе.
— Пол, бедняжка, — сжала она мне руку. — Я тебя расстроила?
— Да.
— Тебе тяжело сейчас?
— Немного легче.
— Я заметила некоторое улучшение после Брюсселя. Ты изменился.
— Я стараюсь.
— Ты испытываешь мое терпение.
— У нас все образуется.
— Хочется верить, — она поцеловала меня в щеку и выпустила мою руку. — Что теперь?
— Теперь займемся делом. — Я открыл дверцу «мустанга».
— Но ведь это не стрельбище номер шесть.
— Это стрельбище номер пять.
— Тогда зачем мы выходим?
— Захвати фонарик, — сказал я, вылезая первым из машины, и она последовала за мной.
Глава 16
Мы замерли в нескольких шагах друг от друга, привыкая к темноте и вслушиваясь в звуки ночи, как нас учили в школе.
— У меня есть подозрение, — наконец сказал я, — что в два семнадцать той ночью рядовая первого класса Роббинс видела свет фар другого автомобиля, вовсе и не джипа Энн Кэмпбелл. И что Энн Кэмпбелл действительно подъехала к шестому стрельбищу с выключенными фарами, не желая привлекать внимание часовых, поскольку знала расположение охраняемых постов. Где-то здесь она и выключила фары и остаток пути проехала при лунном свете. Она приехала сюда, чтобы встретиться с кем-то, прямо из штаба, откуда уехала в час ночи, оставив на посту сержанта Сент-Джона. Вот почему никто из других часовых ее и не видел. Логично?
— Если исходить из того, что она с кем-то заранее договорилась о свидании, то вполне, — согласилась Синтия.