— Тогда эту версию и возьмем за основу, — продолжал я. — Энн прибыла сюда примерно в час пятнадцать.
— Возможно.
— О’кей, — размышлял вслух я, — тот, с кем у нее было свидание, скорее всего, подъехал первым.
— Почему?
— Потому что так они условились. Она знала, что может задержаться на дежурстве по непредвиденным причинам, позвонила из штаба этому человеку и сказала: «Будь в условленном месте не позднее половины первого ночи и дождись меня».
— Допустим.
— У человека, ехавшего к ней на свидание, не было причины находиться в такое время на стрельбище, поэтому, чтобы не привлекать к себе внимание часовых, он доехал вот до этого места и свернул налево. — Мы сошли с шоссе и прошли на посыпанную гравием площадку для парковки. Там я сказал Синтии:
— На этой площадке ставят свои автомобили приехавшие на стрельбище номер четыре и номер шесть. Здесь же высаживают курсантов и грузовые автомобили, после чего они разворачиваются и уезжают. А приехавшие на стрельбы расходятся по своим позициям. Я помню это еще по тем временам, когда сам служил здесь в молодости.
— Да, только теперь больше не стреляют из мушкетов, — заметила она.
— Точно. Так что парень, с которым она должна была встретиться, был уверен, что здесь он не наследит. Иди за мной.
Мы пересекли гравийную площадку, исполосованную вдоль и поперек нечеткими следами шин, и пошли мимо трибун на стрельбище номер пять. Здесь покрытие стало тоньше, и при свете фонарика был отчетливо виден след шин: он тянулся до помоста из обструганной сосны и там обрывался.
— С дороги оставленную здесь машину не видно, — заметил я. — Но след остался, хотя, по идее, его и не должно было быть.
— Пол, это невероятно! Ведь это может быть след автомобиля преступника.
— Скорее всего, это отпечатки покрышек автомобиля, на котором приехал встретившийся с Энн человек. Он не хотел, чтобы его заметил военный патруль или водитель автофургона, развозящего в час ночи часовых по постам, поэтому и приехал пораньше, припарковав машину здесь. Затем он прошел к шестому стрельбищу, где спрятался в туалетной будке, и стал ждать. Пока он там коротал время, он мог воспользоваться туалетом и умыться: вот откуда следы капель воды и волос в раковине рукомойника. Пока все выглядит логично, вроде бы?
— Пока да.
— Давай прогуляемся. — Мы нашли ведущий к сортиру настил, сколоченный из подогнанных одно к другому бревен, и пошли по нему через сосновые посадки к шестому стрельбищу.
— Итак, этот человек затаился в туалете или около него и стал ждать, — продолжал я, когда мы вышли на площадку. — И что же он отсюда увидел? Во-первых, он увидел автофургон, направлявшийся по шоссе к складу боеприпасов. Во-вторых, спустя некоторое время, тот же автомобиль, но возвращающийся назад с рядовой Роббинс, которую нужно было подвезти до ее поста. С машиной Энн Кэмпбелл фургон мог и разминуться, потому что ему нужно было свернуть к Джордан-Филд, чтобы высадить там новую смену караула и забрать старую. Я помню это еще по своей службе здесь. Так что Энн Кэмпбелл, никем не замеченная, доехала до шестого стрельбища, выключила фары и оставила свой джип там, где он позже и был обнаружен. О’кей?
— Да, но все это лишь предположения.
— Правильно. Но иначе и невозможно восстановить картину происшествия. Следи лучше за ее целостностью, а не напоминай мне, что я все выдумываю.
— О’кей, выдумывай дальше.
— Ладно. Поджидающий ее у сортира человек видит, что она подъехала, и выходит ей навстречу из укрытия. — С этими словами я двинулся к шоссе, и Синтия последовала за мной. — Он подходит к Энн Кэмпбелл, стоящей возле машины, и сообщает ей, что фургон с караулом уже проехал и беспокоиться больше не о чем. Правда, не исключена была случайная встреча с патрулем военной полиции, но, как правило, эти ребята сюда по ночам не заглядывают. Шоссе упирается возле десятого стрельбища в тупик, так что сквозного проезда здесь нет и проверять некого. Что же касается проверяющих, старшего офицера по караулу или сержанта, то вряд ли они стали бы объезжать посты сразу же после смены, даже если бы у них и появилось вообще такое желание. Проверить, как охраняются склады, мог и еще один человек — дежурный по штабу, но в ту ночь дежурила капитан Энн Кэмпбелл. Ты следишь за мыслью?
— Пока да. Но почему она подъехала до поворота на стрельбище? Почему не поставила машину в укромном местечке, если ей предстояло любовное свидание? Какого черта она вообще оказалась возле самой дороги, на стрельбище?
— Этого я наверняка не знаю, но могу с полной уверенностью утверждать одно: все, что она делала, она делала так, как считала необходимым. Она не допускала случайностей, у нее все было рассчитано заранее, даже это ее дежурство в лунную ночь, на которое она вызвалась добровольно. Так что у нее имелась своя причина, чтобы оставить машину именно на шоссе, в пятидесяти метрах от места последующего происшествия.
— Хорошо, допустим, ты прав.
— Я не знаю, что произошло между ней и человеком, с которым она встречалась, но она отстегнула кобуру с пистолетом, разделась до лифчика и трусиков и босиком пошла по тропинке к мишеням, оставив оружие и вещи в джипе и прихватив с собой веревку, колышки и молоток. Местом действия они избрали площадку у основания вон той мишени. — Мы разом посмотрели на пустынное стрельбище. Навес над местом происшествия еще не убрали, а на земле по-прежнему лежала брезентовая дорожка.
— Ну, что скажешь? — спросил я Синтию.
— Определенная логика в твоей версии есть, но я ее не улавливаю, — призналась она.
— Не расстраивайся, я тоже. Но похоже, что именно так все и обстояло. Давай пройдемся. — Мы прошли по брезентовой дорожке до навеса, и Синтия осветила фонариком место, где лежала Энн Кэмпбелл: сейчас оно было очерчено толченым мелом. Желтыми флажками были отмечены дырки от колышков.
— Разве здесь не должна дежурить военная полиция? — спросила Синтия.
— Должна. Но Кент допустил промах. — Я оглядел залитое лунным светом стрельбище, на котором около пятидесяти манекенов изображало наступающий сквозь кустарник взвод солдат.
— Обстановка явно символическая: вооруженные люди бегут, чтобы изнасиловать Энн Кэмпбелл или полюбоваться на нее, распятую в обнаженном виде на земле. Интересно, что она хотела этим воссоздать или выразить? — заметил я.
— Хорошо, они стоят здесь, — сказала Синтия. — Энн Кэмпбелл в нижнем белье, мужчина — с веревкой в руках. Очевидно, она знает, что он не вооружен, и поэтому спокойна.
— Правильно. Они вместе привязывают ее веревкой к колышкам, и тут она снимает трусики и лифчик и подкладывает трусики под веревку на шее — это подтверждает отсутствие следов почвы на белье.
— А зачем ей нужен был лифчик?
— Не знаю, может, она пошла в нем машинально, а потом бросила на землю, где он и был обнаружен. Они, конечно, действовали по плану, но немного нервничали. Понятно?
— Понятно. Я сейчас тоже нервничаю, даже просто говоря об этом.
— Итак, они избрали местом действия площадку под манекеном. Она легла на землю, раскинув руки и ноги, и он вбил колышки.
— Разве при этом не было шума?
— Колышки из пластика, к тому же он мог обернуть молоток для смягчения удара носовым платком. Ветер дул со стороны поста, на котором стояла на карауле рядовая Роббинс, в километре отсюда, так что она не могла услышать даже звука захлопывающейся автомобильной двери.
— Ясно, — кивнула Синтия. — Колышки вбиты, он привязывает к ним концы веревки, которой связаны ее запястья и щиколотки.
— Правильно. Потом он захлестывает шнуром ее горло поверх трусиков.
— И она оказывается в том положении, в котором мы ее нашли.
— Да. Но только в тот момент она была еще жива.
— Он наклоняется над ней, — произнесла, подумав немного, Синтия, — и начинает затягивать петлю на ее шее. Одновременно он, возможно, как-то стимулирует ее половые органы, руками или каким-то приспособлением. Она испытывает оргазм… Возможно, он тоже мастурбирует и делает снимки, как это принято у любителей подобных развлечений. Однажды мне довелось расследовать случай, когда записывались производимые звуки. А в другой раз сделали видеозапись полового акта… Ладно. Она получила удовлетворение, он тоже, и она хочет, чтобы ее отвязали. И тут он срывается по какой-то причине и душит ее до смерти. Либо он заранее задумал это сделать. Либо придушил случайно, не рассчитав силу сжатия веревкой ее горла. Что ты на это скажешь? — Она вопросительно посмотрела на меня.
— Думаю, что так все и было, — ответил я.
— Но это еще не все, — продолжала Синтия. — Пропали ее одежда, ее личные карточка и жетон, ее перстень выпускницы военной академии в Уэст-Пойнте и пистолет.
— Я помню об этом, — сказал я. — В чем и загвоздка. Мы возвращаемся к версии о любителе сувениров.
— Да, такие любители встречаются, — согласилась со мной Синтия, — но знаешь, если бы я задушила генеральскую дочку на стрельбище, умышленно или случайно, я бы не стала брать с собой в свою машину ее вещички. Такие улики — прямая дорога на расстрел.
— Не очень-то правдоподобно? — заметил я. — И вспомни-ка, ведь у нее на руке остались часы. Почему?
— Не знаю, — пожала плечами Синтия. — Может, это не имеет отношения к сути дела.
— А может, и имеет. Давай пройдемся. — Мы вернулись по брезентовой дорожке к тому месту на шоссе, где Энн Кэмпбелл оставила свой служебный автомобиль, и я сказал: — Ладно, представим себе, что он возвращается тем же путем к машине. Забирает ее одежду, ее карточку и жетон, носки, ботинки и тому подобное, но почему-то оставляет на сиденье справа от водителя ее сумочку.
— Он мог ее просто не заметить. Это случается с мужчинами.
— Хорошо. Он забирает эти вещи, идет по траве мимо трибун, проходит мимо уборной и идет по деревянному настилу. По дороге он бы не пошел, чтобы не наследить.
— Верно.
— О’кей, если они начали в час пятнадцать, то теперь уже примерно два пятнадцать ночи, с разницей плюс-минус две минуты. Но не больше, потому что в два семнадцать Роббинс заметила свет фар.