— Благодарю.
— Значит, его повесят?
— Мне кажется, офицеров расстреливают. Я это уточню, прежде чем встретиться с полковником Муром.
— Если он не сознается добровольно, ты пойдешь с этими материалами к главному военному прокурору?
— Не знаю пока, мне еще не все ясно.
— Верно, дело запутанное, — согласилась Синтия. — Не все понятно с этими фарами на шоссе. Мур определенно был на месте преступления, но нет доказательств того, что это именно он задушил Энн Кэмпбелл. Нам также неизвестны мотивы его поступков.
— Согласен. А не зная наверняка мотива преступления, трудно будет что-то доказать суду. Кроме того, нельзя исключить и возможность непреднамеренного убийства.
— Да, именно такую версию выдвинет и Мур, если он вообще заговорит.
— Я тоже так считаю. Он приведет на суд десяток своих дружков психиатров, которые объяснят присяжным, что такое сексуальная асфиксия, что он действовал с ее согласия и по ее просьбе и просто ошибся в оценке ее состояния, когда стимулировал ее и довел до оргазма. Все это произведет на суд гипнотическое воздействие, у жюри возникнут сомнения, и они вынуждены будут признать, что вещественные доказательства еще не свидетельствуют об изнасиловании при отягчающих обстоятельствах. Они поверят, что это было развлечение с печальным исходом, и вряд ли сочтут возможным признать его даже непреднамеренным убийством. Двое взрослых людей по обоюдному согласию занимались опасным сексом, и один из них невольно подверг другого смертельной опасности с фатальным исходом. Вот и все.
— Сексуальные преступления — запутанная штука, в них сам черт не разберется, — согласилась Синтия.
Я кивнул, вспомнив один известный мне случай, которым занимались мои коллеги по СКР, когда молоденькая медсестра, делавшая одному парню клизму, перестаралась, и у бедняги лопнули кишки — он умер от кровоизлияния и инфекции. Медсестру-лейтенанта отправили в отставку, а майора, умершего от клизмы, похоронили со всеми воинскими почестями.
Секс на девяносто процентов определяется работой человеческого сознания, и когда оно не в порядке, то и секс получается извращенным. Но если налицо обоюдное согласие, то об изнасиловании речь уже не идет, а если происходит несчастный случай, то отпадает подозрение в умышленном убийстве. Просто нужен хороший адвокат.
— Так мы производим арест или нет? — спросила Синтия.
Я покачал головой.
— Мне кажется, что это правильное решение, — согласилась Синтия.
Я взял телефон и набрал номер полковника Фоулера. Мне ответил сонный женский голос. Я представился, и в разговор включился сам Фоулер. Голос его звучал слегка раздраженно.
— Слушаю вас, Бреннер.
— Полковник, я решил, что нет надобности опечатывать кабинет полковника Мура и вывозить его вещи на склад для исследования. Ставлю вас об этом в известность.
— Благодарю. Что еще?
— Вы просили уведомлять вас о моих намерениях арестовать кого-либо из военнослужащих гарнизона. Так вот, я подумываю над тем, чтобы арестовать полковника Мура.
— Подумайте над этим хорошенько, мистер Бреннер, — сказал Фоулер, — но о своем окончательном решении сообщите мне и, пожалуйста, несколько позже, чтобы я смог выспаться. Иначе мне будет трудно правильно реагировать на вашу бурную деятельность. Договорились?
— Конечно, полковник, — ответил я, мысленно усмехнувшись его своеобразной шутке. — Я хотел бы попросить вас пока не разглашать нашего разговора. Это может повредить расследованию.
— Я вас понимаю. Но вынужден буду доложить генералу.
— Полагаю, что у вас просто нет выбора, — сказал я.
— Я выполняю свои обязанности. — Он прокашлялся. — Кто-нибудь еще у вас на подозрении есть?
— Пока нет. Но есть определенные наметки.
— Это обнадеживает. Что еще?
— У меня складывается впечатление, что капитан Кэмпбелл вела… как бы это лучше сформулировать? В общем, что она вела довольно бурную общественную жизнь.
Мертвая тишина.
— Видимо, рано или поздно это должно было всплыть наружу, — продолжал я. — Не знаю, имеет ли это отношение к убийству, но постараюсь по мере возможности не впутывать известные мне факты в данное дело и свести до минимума урон для гарнизона и армии от утечки информации и общественного резонанса. Вы меня понимаете?
— Почему бы нам не встретиться, скажем, часиков в семь утра у меня дома и не выпить по чашечке кофе, мистер Бреннер?
— Мне не хотелось бы беспокоить вас дома в столь ранний час.
— Мистер Бреннер, вы определенно не желаете считаться с нормами субординации и выводите меня из себя. Жду вас ровно в семь часов.
— Так точно, сэр. — Телефон отрубился. Я сказал Синтии: — Придется пожаловаться связистам на отвратительную работу телефонной связи в Форт-Хадли.
— Что он сказал?
— Полковник Фоулер приглашает нас к себе на кофе в семь утра.
— Тогда мы еще успеем немного вздремнуть, — посмотрела она на свои часы. — Пошли?
Я оглянулся вокруг: почти весь ангар погрузился в темноту, на раскладушках спали мужчины и женщины, но кое-кто продолжал работать — печатал на машинке, колдовал с пробирками и колбами или смотрел в микроскоп. Мы пошли к выходу, и я спросил Синтию:
— Нашлось среди ее вещей в мешке кольцо выпускницы академии?
— Нет, не нашлось.
— И среди ее домашнего имущества тоже?
— Нет, я спрашивала у Кэла.
— Подозрительно.
— Она могла и потерять его. Или отдать ювелиру почистить.
— Может быть.
— Пол, если бы мы нашли ее на стрельбище живой и сейчас она была бы с нами, что бы ты ей сказал?
— Что бы ты ей сказала, ведь это ты специалист по изнасилованиям?
— Но я спрашиваю тебя!
— О’кей. Я бы сказал ей, что нельзя с такой пагубной настойчивостью мстить за прошлое, каким бы ужасным оно ни казалось. Нужно решать проблемы нормальным образом. И слушать хороших, а не плохих советчиков. И попытаться превозмочь свою боль, простить своих обидчиков, понять смысл жизни и свое предназначение в ней, а главное — начать уважать самое себя, тогда и люди вокруг станут лучше к ней относиться. Вот что я бы ей сказал, будь она жива.
— Да, именно это должен был ей кто-то сказать, — кивнула головой Синтия. — Может быть, кто-то ей и говорил подобные слова, но с ней стряслось нечто дурное, и теперь мы видим как бы ее ответ на случившееся. Такое поведение умной, образованной, привлекательной и делающей успешную карьеру женщины часто обусловлено перенесенной травмой.
— Какого рода травмой?
Мы вышли из ангара в ночную прохладу. Луна зашла, и на ясном небе Джорджии сверкали мириады звезд. Я взглянул на темный аэродром, и мне вспомнилось время, когда по ночам он всегда был освещен, а дважды или трижды в неделю сюда прибывал специальным рейсом самолет.
— Здесь я разгружал самолеты с трупами из Вьетнама, — сказал я Синтии.
Она ничего мне не ответила.
— Если ее не похоронят здесь, в Мидленде, то именно на этом поле все соберутся после церкви, чтобы проститься с ней. Завтра или послезавтра, так мне кажется.
— Мы придем?
— Я собираюсь.
Когда мы подошли к машине, она сказала:
— Отвечая на твой вопрос… Мне кажется, что ключ к пониманию ее поведения — отец. Понимаешь, он был главной личностью в их семье, властвовал над всеми, из-за него она пошла на военную службу, пыталась сама стать хозяйкой своей жизни. И все это на фоне слабохарактерной матери, частых командировок, переездов, полной зависимости от отца и его карьеры. Она восстала против этой зависимости, используя единственный известный ей путь. Все это описано в учебниках.
Мы сели в автомобиль, и я заметил:
— Правильно. Но не у нее одной подобные обстоятельства в прошлом, и не все же выкидывают такие номера.
— Я понимаю. Но все зависит от того, как на это посмотреть.
— Мне не дает покоя одна мысль… Не было ли между ней и ее отцом аномальных отношений? — задумчиво произнес я. — Быть может, тут кроется причина ее ненависти к нему.
Мы направились к выезду с аэродрома.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Синтия, — сама размышляла над этим. Но если трудно доказать убийство и изнасилование, то попробуй доказать инцест. На твоем месте я не стала бы даже касаться этого вопроса, Пол. Это может плохо для тебя кончиться.
— Ты права. Я начинал службу с расследования кражи в казарме. И вот до чего дошел. Следующий шаг — прямиком в бездну.
Глава 20
Синтия поставила автомобиль возле гостиницы для офицеров, и мы по пожарной лестнице поднялись в холл второго этажа.
— Что ж, — сказала она у двери моей комнаты, — спокойной ночи.
— Знаешь, — возразил я, — у меня открылось второе дыхание, и спать совсем не хочется, я ощущаю прилив бодрости. Как насчет того, чтобы немного выпить?
— Мне не хочется.
— Сейчас лучше не ложиться спать, иначе встанем разбитыми. Лучше просто расслабиться, принять душ, переодеться и утром поехать к полковнику Фоулеру на кофе.
— Возможно, но…
— Заходи смелее, — распахнул я дверь, и Синтия вошла следом за мной. Первым делом она позвонила дежурному портье, чтобы тот разбудил нас в половине шестого.
— На случай, если мы отключимся, — шепнула она мне.
— Отличная идея, — кивнул я. — Выпивки, к сожалению, нет, так что могу предложить сыграть в шарады.
— Пол!
— Что?
— Я не могу.
— Тогда сыграем в фанты. Ты умеешь? Это легко…
— Я не могу здесь остаться. День был тяжелым, лучше не заводиться. Мне нужно выспаться.
— О’кей, понимаю. Пойди поспи, я тебя разбужу, когда мне позвонят.
— О’кей. Не сердись. Я оставлю дверь в ванную открытой.
— Хорошо. Увидимся через несколько часов.
— Спокойной ночи. — Она направилась к двери в ванную, но вернулась, поцеловала меня, расплакалась и вновь исчезла в ванной. Я услышал, как она пустила воду, потом скрипнула дверь в ее комнату и наступила тишина.
Я разделся, повесил в шкаф одежду и лег в постель. Видимо, я отрубился через несколько секунд, потому что очнулся уже от телефонного звонка. Я поднял трубку, надеясь услышать голос портье или Синтии, приглашающей зайти к ней в номер. Но это был густой бас полковника Фоулера.