Но вот в Пентагоне и Вашингтоне услышали призыв к равенству полов и вняли ему. Замечательный призыв, своевременный и нужный! Восприятие людьми окружающего их мира и отношение к нему сильно переменились с той поры, когда я был молодым парнем, проходящим подготовку перед отправкой во Вьетнам. Однако кое-кто все же придерживался старых принципов, и в различных областях жизни нации движение к равенству протекало по-разному: система давала порой сбои, заедала, в чреслах мужчин вдруг пробуждалось томление и первобытное шевеление. Именно это и случилось десять лет назад в августовскую ночь. Начальство уэст-пойнтской военной академии ничего не сообщило о том, были ли изнасилованы несколько десятков женщин, участвовавших в ночных маневрах в лесу с тысячью мужчин. И не собиралось предавать огласке случай с Энн Кэмпбелл.
Люди из Вашингтона, из Пентагона и из академии приводили генералу Джозефу Кэмпбеллу свои доводы, и звучали они, как сказал он нам с Синтией, вполне резонно и убедительно. Лучше замять одно изнасилование, чем нанести сокрушительный удар по основам Уэст-Пойнта, вызвать сомнения в целесообразности приема женщин в академию и бросить тень подозрения на многих мужчин, не участвовавших в ту ночь в групповом изнасиловании женщины. Генералу оставалось только убедить дочь, что и для нее, и для академии, и для армии, и для нации в целом будет лучше, если она обо всем забудет.
Врачи позаботились о том, чтобы Энн Кэмпбелл не забеременела, тщательнейшим образом проверили ее на предмет возможных заболеваний, передаваемых половым путем, ее мать срочно прилетела из Германии и привезла с собой ее любимую детскую куклу, ей залечили ссадины и синяки, и все затаили дыхание.
Отец приводил свои убедительные доводы, мать не во всем с ним соглашалась. Энн поверила отцу, потому что в свои двадцать лет все еще оставалась папочкиной дочкой, хотя и исколесила с ним почти весь свет. Ей хотелось угодить ему, и она забыла, что ее изнасиловали. Но позже она вспомнила об этом, вот почему мы и собрались в этот вечер в кабинете генерала.
Это была печальная история, голос генерала временами садился и становился хриплым и едва слышным. Трудно было оставаться равнодушным к его рассказу, и у нас с Синтией не раз подкатывал ком к горлу.
Генерал встал, сделав нам рукой знак сидеть, и негромко сказал:
— Прошу меня извинить. — Он вышел из кабинета, и мы услышали звук текущей воды. Сейчас это звучит несколько мелодраматично, но в тот момент я ожидал услышать выстрел.
Синтия произнесла тихо, глядя на дверь, за которой исчез генерал:
— Я понимаю, почему он так поступил, но, как женщина, я возмущена.
— Как мужчина, я тоже возмущен, — добавил я. — У пятерых самцов остались приятные воспоминания о веселенькой ночке, а мы должны здесь теперь расхлебывать кашу, которую они заварили. Эти пятеро, если они тоже были курсантами академии, стали офицерами и респектабельными джентльменами. Они учились вместе с Энн и виделись с ней каждый день. Косвенно или прямо, они виновны в ее гибели. И уж, конечно же, они виноваты в том, что она получила психическое расстройство.
— А если это были солдаты, они наверняка хвастались своим приятелям, вернувшись в дивизию, как позабавились с этой сучкой из Уэст-Пойнта, — заметила Синтия.
— Верно. И все сошло им с рук.
Генерал Кэмпбелл вернулся в кабинет и сел на свое место.
— Итак, вы теперь понимаете, надеюсь, — сказал он, — что я получил то, что заслужил, а Энн заплатила своей жизнью за мое предательство. Спустя несколько месяцев после того случая она резко переменилась: из отзывчивой и дружелюбной девушки она превратилась в лживую, замкнутую и скрытную женщину. Она успешно закончила академию, причем в числе лучших курсантов ее курса, и поступила в адъюнктуру. Но отношения между нами изменились, и мне уже тогда следовало бы задуматься над этим и вести себя иначе. Я потерял дочь, когда она утратила веру в меня. — Генерал глубоко вздохнул. — Знаете, становится как-то легче, когда выговоришься.
— Я понимаю вас, сэр, — кивнул я.
— Вам известно о ее неразборчивости в интимной жизни; я консультировался по этому поводу со специалистами, и они мне все объяснили. Дело не только в том, что она хотела растлить окружающих меня людей или поставить меня в неудобное положение. «Ты не заботился о моей целомудренности и не думал ровным счетом ничего о моих намерениях оставаться до поры девственницей, — говорила мне она, — так что теперь тебя не должно волновать и то, что я сплю с каждым, кто этого пожелает. И не читай мне нравоучений».
Я кивнул, но воздержался от замечаний.
— Годы шли, и вот она перебралась сюда. Это не было случайностью, она сама этого добивалась, — продолжал свой рассказ генерал. — Один высокопоставленный человек в Пентагоне, имевший самое непосредственное отношение к принятию решения по тому происшествию в Уэст-Пойнте, настоятельно рекомендовал мне обдумать один из двух возможных вариантов выхода из создавшегося положения. Вариант первый: я выхожу в отставку, давая тем самым повод Энн последовать моему примеру либо осознать, что дальше так себя вести нельзя, да и не имеет никакого смысла. Сами они не решались предложить ей подать рапорт, — добавил генерал, — поскольку она могла вылить на армию ведро помоев. Вариант второй заключался в том, чтобы я стал начальником этого гарнизона в Форт-Хадли, при котором функционирует школа психологических операций. Мне обещали перевести сюда Энн, что внешне выглядело бы вполне естественно при ее специализации, и тогда я получил бы возможность урегулировать наболевший вопрос как бы в тесном кругу, по-домашнему. Я выбрал последний вариант, хотя после успеха операции в Персидском заливе и стольких лет службы моя отставка вряд ли бы кого-нибудь очень удивила. Но, тем не менее, Энн как-то сказала мне, что, если я приму назначение в аппарат президента или начну заниматься политической деятельностью, она предаст эту историю гласности. В результате я оказался заложником собственной дочери в армии и мог только выбирать между продолжением службы в прежнем качестве или тихой жизнью пенсионера.
Так вот в чем причина равнодушия генерала Кэмпбелла к открывавшимся перед ним широким возможностям на ниве политической или военной карьеры, подумалось мне. Еще одна обманчивая сторона этой истории, как и многое другое в этом гарнизоне, где на поверку буквально все, что говорят люди, что ты сам видишь и слышишь, обстоит совершенно иначе.
Генерал окинул взглядом свой кабинет, словно бы впервые видел его или же прощался с ним, и произнес:
— Поэтому-то я и решил перевестись сюда и хотя бы что-то изменить, постараться исправить не только собственные ошибки, но и заблуждения своих руководителей, многие из которых теперь занимают высокие посты в армии и в обществе и имена которых Вам наверняка известны. — Он помолчал и сказал: — Я не виню моих начальников за то, что они оказали на меня давление. Они поступили нехорошо, но последнее слово оставалось за мной, я должен был решить сам, замять эту историю или превратить в скандал. Я думал, что поступаю мудро, во благо Энн и всей армии, руководствуясь высокими соображениями, но оказалось, что я был не прав, оказалось, что я предал дочь в личных интересах. Знаете, не прошло и года после того случая, как я получил вторую звезду, — печально добавил он.
— Генерал, — заметил я, — вы несете ответственность за действия своих подчиненных. В таком случае и вас предало ваше начальство. Они не имели никакого права давить на вас.
— Я знаю. И они тоже. Представьте себе, что все эти одаренные, опытные, мудрые люди собрались тайком в полночь в номере пригородного мотеля в Нью-Йорке и, словно какие-то уголовники, разрабатывали совершенно бесчестный и глупый план. Мы люди, а людям свойственно ошибаться. И тем не менее я уверен, что, будь мы действительно честными и порядочными людьми, какими старались всегда казаться, мы бы исправили свою ошибку любой ценой.
Я был с ним полностью здесь согласен, и он понимал это, поэтому я не выразил своего мнения по данному поводу, а лишь заметил:
— Итак, два года вы с дочерью вели, так сказать, рукопашный бой здесь, в этом гарнизоне.
— Да, — хмуро ухмыльнулся генерал. — Все обернулось не так, как я думал. Улучшения не наступало. Началась настоящая война, к которой она подготовилась лучше, чем я. На ее стороне была правда, и в этом заключался залог ее силы. Она наносила по мне удары при любом удобном случае, а я лишь предлагал заключить мирное соглашение. Я думал, что, одержав надо мной победу, она примет мои извинения и сожаления. Мое сердце обливалось кровью, когда я видел, что она делает с собой и с матерью. О себе я уже не думал. Но я не мог не думать о том, чем все это может обернуться для мужчин, которых она использовала… И при этом, как это ни странно звучит, я был рад, что она рядом со мной. Без нее я скучал, мне очень не хватает ее теперь…
Мы с Синтией молча слушали, как генерал тяжело дышит. За минувшие дни он постарел на десять лет, и не менее десяти лет стоили ему последние два года. Меня поразило, как он мало похож на человека, вернувшегося в лучах славы из зоны боев в Персидском заливе. А ведь было это совсем недавно! Просто поразительно, подумалось мне, как домашние неурядицы ломают сильных мира сего, а гнев и ярость нечестивой женщины низвергают с пьедестала королей, императоров и генералов. Занятые мишурными интригами и обманчивой суетой этого мира, мы забываем непреложный постулат: заботься в первую очередь о порядке в доме и никогда не предавай свой род.
— Расскажите нам, что произошло на стрельбище номер шесть, и на этом закончим нашу беседу, генерал, — сказал я.
— Хорошо, — кивнул он. — Итак, я увидел ее лежащей на земле и… признаться, в первое мгновение подумал, что ее изнасиловали… Но потом она крикнула мне: «Вот мой ответ на твой проклятый ультиматум!» Я даже не сразу понял, о чем это она говорит, но потом, конечно, вспомнил, что с ней случилось в Уэст-Пойнте. Она спросила, где мама, и я ответил, что она ничего об этом не знает. Она назвала меня проклятым трусом и воскликнула: «Теперь ты видишь, что они