— Спасибо, полисмен Ярдли.
После некоторого молчания Синтия спросила Уэса:
— Вас расстроила смерть Энн Кемпбелл?
— Ясное дело, — ответил он, подумав.
— Дать вам успокоительное? — вставил я.
Берт хохотнул и бросил сыну:
— Забыл тебе сказать, что этот парень — ба-альшой забавник.
— Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, — сказал я Берту.
— От сына у меня секретов нету.
— И все же, шеф...
Он посмотрел на меня и протянул:
— Ну раз так... — Потом обратился к сыну: — Оставляю тебя с этой молодой леди, веди себя прилично. — Берт опять хохотнул. — Они не знают, какой ты у нас озорник. Считают, что ты только что со свекольного фургона свалился.
На этой шутливой ноте и закончился общий разговор. Мы со стариком Ярдли вышли из кабинета, нашли пустую комнату и сели за длинный стол друг против друга.
— Проклятые писаки, — сказал Берт, — суют нос, куда им не положено. Все выпытывают насчет слухов о генеральской дочке.
Ни одного такого вопроса от журналистов я не припомнил.
— Тем, кто стоит на страже законов, не следует вдаваться в домыслы.
— Ясное дело! Мы с генералом хорошо ладим. Неприятно слышать, что болтают о его дочери. Особливо после ее смерти.
— Вы к чему клоните, шеф? Выкладывайте.
— Кое-кто, может, думает, что вы, из УРП, проведете меня. Когда бродягу поймают, мои молодцы получат свою долю пирога. Как пить дать!
Речь Ярдли, особенно упоминание «пирога», раздражала меня, но еще больше злил он сам.
— Не волнуйтесь, шеф. Полиция Мидленда получит свое по заслугам.
Ярдли хохотнул:
— Вот этого я и боюсь, парень, нам непременно надо участвовать.
— Разговаривайте с ФБР. С завтрашнего дня дело ведут они.
— Факт?
— Да.
— О'кей! А покамест накатай доклад о том, как помогла тебе полиция Мидленда.
— Зачем?
— Затем, что кричат на целый свет, пришьют, мол, к материалам следствия его, Ярдли, личное дело; затем, что паскудные газетчики успокоиться не могут, что молодой Ярдли был связан с потерпевшей; затем, что я вроде бы ни хрена не секу и из-за тебя в дураках остался; затем, черт побери, что тебе без меня не обойтись! Пора с этим кончать. Будет!
Ярдли не скрывал, что тревожится, и было от чего. Воинская часть и местное население представляют странный симбиоз, особенно на Юге. В худшем случае это отношения между гражданскими и военными далеки от крайностей. Не желая усугублять и без того натянутые отношения, я сказал:
— Я познакомлю вас с людьми из ФБР и дам им самый лестный отзыв о вашей помощи и успехах.
— Это будет порядочно с твоей стороны, Пол. Но ты вдобавок все же черкни. Билл Кент вот тоже обещался. Слушай, может, дать ему звонок? Посидим, потолкуем...
— У меня мало времени, шеф. Не беспокойтесь, вы будете задействованы в расследовании в полной мере.
— Отчего мне кажется, что ты вкручиваешь мне мозги?
— Не знаю отчего.
— Я тебе сам скажу отчего. Оттого, что считаешь, будто у меня пустые руки. А задаром никто никому ничего не дает. Нет, брат, у меня имеется кое-что для тебя полезное.
— Как факт?
— Да. Я нашел в ее доме улики, которых ты не заметил. Но сначала надо обсудить условия.
— Вы имеете в виду вещички из ее спальни в цокольном этаже?
Ярдли вытаращил глаза. Приятно было смотреть.
— Зачем же оставил там все это барахло? — наконец выговорил он.
— Думал, что у вас ума не хватит, чтобы найти.
Он нервно рассмеялся:
— И кому же не хватило ума?
— Но я не все оставил, кое-что взял. Несколько пакетов с фотографиями и видеозаписями мы унесли. — Ничего мы не унесли, хотя следовало бы.
Он пристально смотрел на меня. Вид у него был не самый лучезарный.
— А ты, видать, ловкий...
— Да, я ловкий.
— И где же это барахло?
— В моем трейлере. В тайнике.
— Не втирай мне очки, малый. В трейлере ничего нет.
— Зачем вам знать, где это барахло?
— Затем, что оно мое.
— Ошибаетесь.
Ярдли откашлялся.
— Вот у меня снимут в той комнате отпечатки пальцев и просмотрят фотокарточки и киношные кадры с голыми задницами — многим олухам придется объясняться, очень многим.
— Это точно, включая вас.
Он опять уставился на меня. Я не отводил глаз.
— На понт берешь?
— Шеф, я думаю, что между Уэсом и Энн было кое-что, о чем он умалчивает. Конечно, не самая счастливая пара на земле, но как-никак два года гуляли, и не просто гуляли, но и любовь крутили. У меня вот какой к вам вопрос: ваш сын знал, что вы трахаете его подружку?
Ярдли молчал, раздумывал, как ответить, и, чтобы заполнить паузу, я продолжал:
— А миссис Ярдли знала, что вы трахаете генеральскую дочку? Что же вы молчите, Берт, я ведь не на обед к вам напрашиваюсь?
Ярдли молчал, а я продолжал говорить:
— Вы ведь не случайно обнаружили эту комнату, как сказали Уэсу. Наверное, он знал, что его девушка иногда бегает на сторону, но любовью с ней он занимался в ее спальне наверху. Если бы он увидел ту комнату, он накостылял бы ей по первое число и бросил, как это и водится у джентльменов на Юге. Вы же, напротив, все о ней знали, но сыну не говорили. Это она приказала вам молчать, потому что Уэс ей нравился. А с вами она трахалась, потому что вы имеете влияние на Уэса и можете устраивать дела в городе. Вероятно, вы ей несколько раз чем-то помогли. Словом, для нее вы были как добавочная страховка. Так или иначе, у вас с Уэсом не только одна кровь. Из-за Энн Кемпбелл жизнь у вас стала волнительная и рисковая. Думаю, она предупреждала вас, что хранит копии фотографий и видеозаписей в надежном месте — на тот случай, если бы вам вздумалось выкрасть у нее оригиналы... На тех картинках нетрудно распознать вашу толстую задницу. Поэтому вы начинаете думать о жене и сыновьях, о своем положении в городе, о духовнике и знакомых по церковным делам, о тридцатилетней службе в полиции, и в один прекрасный день вам приходит в голову ликвидировать бомбу замедленного действия. Правильно я рассуждаю?
Ярдли не побледнел, как я ожидал, напротив, побагровел.
— Я не такой олух, чтобы дать себя снимать.
— А вы уверены, что вашего голоса нет на пленке?
— Это не доказательство.
— Может быть, но его достаточно, чтобы замарать ваше имя — как куча дерьма на новом ковре мэра.
Мы сидели друг против друга, как два шахматных игрока, продумывающих на три хода вперед. Потом Ярдли кивнул и промолвил:
— Разок-другой у меня возникала мысль прикончить ее.
— Не шутите?
— Но как можно убить женщину за собственную глупость?
— Не выветрился еще рыцарский дух.
— Угу... Когда это случилось, я был в Атланте. Куча свидетелей.
— Отлично, я поговорю с ними.
— Валяй, дураком себя выставишь.
— Зато без мотивов для убийства.
Собственно говоря, я не считал, что Ярдли — убийца, но когда расспрашиваешь об алиби, люди начинают нервничать. Говорить, где ты был и что делал, всегда неловко, поэтому, если допрашиваемый запирается и качает права, спроси его алиби.
— Можешь сунуть эти мотивы себе в задницу, умник. Мне, может, интересно знать, что тебя есть касательно меня и погибшей.
— Мало ли кому что интересно. Может, у меня еще и фото есть: шеф полиции спит в ее постели.
— А может, и нет никакого такого фото.
— Может, и нет, но как я узнал, что вы были в той комнате?
— Вот и поломай голову, малый. — Ярдли отодвинулся со стулом от стола, словно собираясь встать. — Хватит передо мной выламываться. У меня нет времени.
В дверь постучали. Специалист Бейкер подала мне пакет. Я вскрыл его и вытащил пачку машинописных листов. Взяв один наугад, я стал читать, не стараясь смягчить удар:
— "22 апреля. Около 21.00 заехал Ярдли. Я писала отчет, но он настоял, чтобы мы сошли вниз. Слава Богу, ему достаточно одного раза в месяц. В комнате он приказал мне раздеться, чтобы обыскать меня. Я раздевалась, а он стоял, уперев руки в бока. Потом велел повернуться и нагнуться. Он сунул палец мне в зад, сказав, что ищет наркотики, яд или тайное послание. Затем заставил меня лечь и раскинуть ноги для осмотра влагалища..."
— Ладно, хватит.
— Знакомо, шеф?
— М-м... не совсем... Где ты это раздобыл?
— В ее компьютере.
— Такие свидетельства не принимаются.
— В тяжелых случаях принимаются.
— Может, это бабьи выдумки, и точка.
— Может. Я передам материальчик в Главную военную прокуратуру и Главному прокурору штата Джорджия. Юристы и психиатры проанализируют. Глядишь, подозрения сами собой отпадут.
— Какие подозрения? Даже если тут все правда, законов, черт возьми, я не нарушал.
— Я не силен в законах Джорджии, особенно насчет разврата, но клятва в супружеской верности точно нарушена.
— Кончай трепаться, малый. Мужик ты или кто? Может, голубой? Или женатый?
Я перелистал распечатку.
— Ну и ну, Берт... Ты фонариком производил досмотр ее... потом своим жезлом... даже пистолет использовал... У тебя просто страсть к длинным твердым предметам. Только я не вижу, чтобы твой собственный предмет стал длинным и твердым...
Ярдли встал.
— Ну, берегись, господин хороший... Попробуй только высунуть нос с базы, — прошипел он и пошел к двери.
Я знал, что он не уйдет, и спокойно ждал, что будет дальше. Он вернулся к столу, взял стул, яростно крутанул и сел на него верхом. Я не знаю, что означает, когда переворачивают стул и садятся на него верхом. Может быть, стул, поставленный спинкой вперед, — средство обороны, может быть, защиты. На всякий случай я поднялся с места и присел на краешек стола.
— Берт, мне от тебя одно нужно — чтобы ты отдал мне вещдоки, изъятые в ее доме. Все без исключения. Вплоть до зубной щетки.
— Ты от меня ни хрена не получишь.
— Тогда я разошлю эти страницы из дневника по всем адресам, какие есть в телефонной книге Мидленда.
— Тогда я тебя прикончу.
Угрозы наметили выход из тупика.