— Я не должен больше задерживать ваше высочество. Да благословит вас Господь.
— И вас тоже. — Какую-то долю секунды она колебалась. Потом наклонилась и поцеловала его в губы, прежде чем навсегда уйти из его жизни. Весенний сад казался Марии блеклым и умирающим, все перед ее глазами застилала боль потери. Пока еще смутно она осознала, что, как бы долго ни длилась ее жизнь, ни один другой мужчина не предложит ей такого богатства самоотверженного обожания, которое безропотно сложил к ее ногам Чапуиз.
Во дворце Уайтхолл самой несчастной женщиной, живущей в постоянном страхе, была королева Англии; с момента своего замужества она непрестанно помнила о всех других запуганных женщинах, которые в прошлом делили с Генрихом корону. Но сегодня их призраки надвинулись на нее вплотную. Как только Кэтрин садилась в кресло в своем личном кабинете, она непрестанно чувствовала их леденящее присутствие, предупреждающее о безжалостной судьбе, выпавшей на долю королев Тюдоров. Непроизвольно передернув плечами, она коснулась пергамента, лежащего перед ней, который она читала и перечитывала столько раз, что его содержание отчетливо запечатлелось в ее оцепенелом мозгу. На одном листе был перечень статей, по которым она обвинялась в государственной измене и ереси, на другом — мандат на ее арест. На обоих стояла подпись короля. Это было ужасно, в это невозможно было поверить — но это было правдой. Вместе взятые, эти бумаги подписывали ей смертный приговор. Через несколько дней, а может быть и часов, за ней придут, чтобы отправить в этот траурный путь на барке вниз по Темзе к Тауэру, где потом ей предстоит подняться по скользким ступеням и войти в Ворота Изменников, следуя за Анной Болейн и Кэтрин Говард в тюремную камеру, в которой они прожили последние маленькие отрезки своих жизней. Она удостоится комедии суда, но это будет только продолжением ее агонии.
Королева обхватила руками свою раскалывающуюся от боли голову, чувствуя тупой стук топора, опускающегося в разящем ударе. Она была не такой ветреной девицей, как Кэтрин Говард, а высокообразованной, умной женщиной, и с того момента, когда Генрих надел обручальное кольцо на ее неохотно подставленный палец, она поняла, что дорога впереди будет весьма тернистой. В течение трех лет она шла по ней со всей возможной осторожностью, но в конце пути ее окружили враги, подталкивая к краю пропасти. Епископ Гардинер и его сподвижники. Как, должно быть, они радуются, что охота закончена и их жертва в ловушке. Будучи еще леди Латимер, Кэтрин отвернулась от католической веры, обратившись к учению реформистской церкви. Слишком далекая от религиозного фанатизма, она тем не менее восприняла новые доктрины со всем пылом души, как и ее сестра, и многие из ее друзей, и многие в ее доме. Теперь в Англии было три религиозных течения. Старая католическая партия с Марией во главе, которая держалась папизма; самая крупная фракция, известная как генрихианцы, которые признавали короля своим главой, оставаясь в то же время ортодоксальными католиками, и куда входили епископ Гардинер и Норфолк; и реформаторы — Кранмер, Латимер и другие епископы, бывшее постоянно растущее меньшинство, называемое еретическим двумя другими партиями. Король, несмотря на изменения, произведенные им в его церкви, оставался верным католиком в своих убеждениях и обрядах. С ровным беспристрастием она наказывал тех папистов, которые отказывались признать его верховенство над церковью, казня их по обвинению в государственной измене, и одновременно приговаривал к сожжению тех реформаторов, кто отвергал догматы его церкви. Было почти неизбежно, что королева-протестантка вызовет ненависть генрихианцев. Они потерпели неудачу, когда была казнена Кэтрин Говард, бывшая, правда, всего лишь пешкой в их политической игре. Так же как реформаторы когда-то составили заговор, направленный на ее свержение, так и теперь Гардинер со своими друзьями начали злобные, хотя и тайные, атаки на новую королеву с первых дней ее замужества. За ней не числилось никаких женских слабостей, как у ее предшественниц. Ни Марк Смитон, ни Том Калпеппер не прятались в ее тени. Она глубоко любила одного человека, но никогда ни словом, ни взглядом не выдала этой тщательно охраняемой тайны жадно взирающему на нее окружающему миру. Только ее сестра знала об этом.
Но Кэтрин была уязвима с другой стороны, с точки зрения ее религиозных убеждений, поэтому ее враги стремились дискредитировать ее в глазах короля, ведя бешеные атаки против ее друзей-реформаторов в надежде, что на общей волне арестов и последующих осуждений и она где-нибудь оступится и не избежит той же участи. «Мы сначала подстрелим несколько мелких оленей, прежде чем нацелим свои луки на вожака», — говорил Гардинер своим друзьям.
Его план провалился, ибо король оставался подчеркнуто глухим, когда эти коварные намеки нашептывались ему в ухо. Он вновь наслаждался сладкими плодами с древа супружеских отношений, довольный своей хорошенькой женой и ее ласковыми руками, которые могли унять дьявольскую боль в его ноге. Она была таким же добрым католиком, как и он, или почти таким же. А если она читает книги, посвященные новому учению, ну так что же, и он их читает, чтобы знать, как спорить с этими реформаторами. Кэйт — проклятая еретичка? Вздор! Просто она умная женщина, ее живой интеллект заставляет ее ознакомиться с суждениями, содержащимися в книгах по любому предмету, заявил как-то король Гардинеру со сводящим того с ума умиротворением.
На этот раз епископ потерпел поражение, но он мог позволить себе подождать другого удобного момента. Время остудит королевский пыл, непременно остудит, особенно если его жена не сможет подарить ему сына. Тогда он начнет спрашивать себя, зачем он выбрал себе еще одну бесплодную жену, и его глаза начнут опять рыскать по придворным дамам, выискивая новое симпатичное личико… Вот в этот-то день Гардинер сможет спокойно возобновить свои атаки.
Через три года его надежды начали сбываться со все возрастающей скоростью. Благочестие Кэтрин, ее выдающиеся способности, даже ее острый ум начинали приедаться королю. Как блуждающий огонек, непостоянное пристрастие Генриха обратилось на герцогиню Суффолкскую, теперь часто бывавшую при дворе. Она была вдовой его старинного приятеля и зятя Чарльза Брендона, который женился на ней после смерти сестры Генриха. Герцогиня, еще совсем девочка, сверкала своей испанской красотой, унаследованной ею от матери, леди Уиллоугби. Все чаще и чаще взгляд короля останавливался на ней на балах, маскарадах и банкетах. Ее происхождение наложило на нее отпечаток живости, которая сводила красоту королевы к банальной. Очаровательная маленькая шалунья, задумчиво смотрел на нее Генрих, такая способна привести в движение самую застоявшуюся кровь… При этом он чувствовал, что его собственная кровь закипает, как в лихорадке. Еще одним привлекательным моментом было то, что герцогиня наградила своего умершего мужа двумя сыновьями-погодками. Как хороша она была бы в роли любовницы! Король даже выпятил губы от этой сладострастной мысли. Но, увы, мужчине в его зрелом возрасте требуются более постоянные отношения с женщиной…
Неясный образ дамы сердца формировался за его полуприкрытыми веками, когда они как-то в полдень сидели с королевой у него в кабинете. Сначала живое личико и зовущий рот, затем более смело — ее маленькие, дерзко торчащие груди, ясно обозначавшиеся под квадратным вырезом ее корсажа. Он облизнул пересохшие губы и вдруг осознал, что Кэтрин смотрит на него вопросительно. Она ждала ответа на какой-то свой вопрос. Генрих неопределенно хмыкнул, и она продолжала говорить своим ясным, слегка поучительным голосом. Ее родители и оба ее прежних мужа поощряли ее умение вести дискуссию по любому вопросу, хотя в последние годы для нее главной темой стала религия.
Еще не так давно королю нравилось разговаривать с ней подобным образом. Всю жизнь он любил теологические споры, неизбежно одерживая в них победы над оппонентами, и острый ум Кэтрин бросал вызов его собственному. Но это время кончилось вместе с окончанием первого взлета их любви. Сегодня, когда он слушал неторопливо льющийся поток ее слов, он не чувствовал ничего, кроме знакомого прилива раздражения. «Болтливый язык, вот все, что мои жены могли дать мне», — подумал он угрюмо. И ничего больше. К этому времени ей надо было давно наградить его хотя бы парой принцев рода Тюдоров, достойных братьев Эдуарда. Оба его предыдущих брака оказались бездетными. Ему следовало бы прислушаться к этому предостережению. Пресвятая Богородица, неужели он до конца своей жизни обречен быть привязанным к этой вечно что-то верещащей и бесплодной женщине?
Неожиданно его внимание обратилось на нее. Недавно он запретил один перевод Священного Писания, и это вызвало весьма негативную реакцию среди реформаторов.
— Без сомнения, ваше величество смягчится и позволит читать этот перевод? — настаивала Кэтрин. — Я не могу поверить, что вы лишите святого слова Божьего даже самых безграмотных из ваших подданных.
— Если они безграмотные, как они смогут читать Священное Писание?
— Другие смогут прочесть его им.
— Ага! — Он воинственно вцепился пальцами в свой пояс, но королева не сумела вовремя разглядеть первые признаки дикого гнева, который того и гляди мог завладеть им. — А эти другие — еретики, которые только и ждут, чтобы вызвать беспорядки в моем королевстве. Запомните вот что, мадам. Многие из тех, кто рвется толковать Священное Писание, делают это не для своего удовольствия, а чтобы собрать тексты и отдельные примеры, которые они могли бы использовать для словесной атаки на мою церковь. Это подлые бунтовщики, которые хотели бы не только уничтожить нашу католическую веру и духовенство, но и разрушить всю нашу социальную систему. Это надо же, эти подлецы даже отрицают божественное происхождение моего царствования!
Вены на его лбу вздулись, как красные веревки, но Кэтрин необдуманно продолжала настаивать:
— Я полагаю, что вы заблуждаетесь, сир. Они добрые христиане, заинтересованные только в том, чтобы изучить ученье Божье.