Очнулась она, когда Бануш облил её водой. Небо было по-утреннему серым, но настоящим, а воздух свежим. И места были знакомыми – недалеко от Красных Ворот.
– Я где угодно воду могу найти, – расхвастался Бануш, обнаружив, что она открыла глаза. – Я уже почти в каменном лесу нашёл, но тут ты со своими фокусами!
– Утро уже, – растерянно произнесла Жылдыс. – А мы днём уходили.
– Лишь бы не неделя прошла, – рассудительно заметил её брат.
– Неделя, – фыркнул Бануш. – Бери выше! Мы понятия не имеем, какой сейчас год!
Жылдыс от ужаса ахнула.
– Не слушай ты его, – хмуро произнесла Солунай. – Мы этой тропой к Воротам позавчера ходили, я ветку сломала нечаянно. Вон она, висит сломанная, ещё даже листья не засохли.
– Фуххх! – выдохнула Жылдыс и ударила кулачком Бануша по спине. Тот захохотал, довольный шуткой.
– Тш! – Солунай снова почувствовала тревогу, которая так и не отпускала со вчерашнего дня, только немного утихала, а сейчас взвилась с новой силой. – Слушайте лес!
Все замолчали, но слушать лес могла только Солунай, поэтому остальные просто смотрели на неё.
– Плачет кто-то, – наконец произнесла она. – И стонет. Совсем рядом!
– Дед нас выкинул куда надо! – завопил Бануш. – Там Васса!
Они понеслись в сторону, куда махнула Солунай, и Ырыс с Жылдыс быстро обогнали их обоих, привычных не бегать, а пробираться странными тропами.
И, только услышав вскрик Жылдыс, Бануш легко обогнал Солунай, скрываясь из виду. Когда Солунай подбежала, она увидела, как Жылдыс с мокрым от слёз лицом качает какой-то свёрток, а парни неловко топчутся вокруг окровавленного тела. Знакомые штаны, сапоги… Солунай почувствовала, что в глазах у неё темнеет.
– Он жив, жив, просто очень плох! – заторопился Бануш. – Я не понимаю, как кровь остановить, чтобы дотащить до приюта живым. Ганс подлатает, конечно, но мы-то… Рубаху на лоскуты пустить, так не хватит…
Солунай упала рядом и прижалась лбом к колену Александра Николаевича. Слёзы полились так, что она перестала видеть перед собой.
– Найка… – Ырыс негромко откашлялся и осторожно положил руку ей на плечо. Кажется, он всё правильно понял про её непрошедшую любовь, но разве Солунай было до этого дело? – Найка… Окамени его. Кровь остановится, мы успеем донести до приюта. Болотник несколько часов был окаменевший, я слышал.
Солунай не сразу поняла, что он сказал, а когда сообразила, готова была расцеловать на радостях. Останавливало только то, что тащить двоих до приюта им не удастся. А ещё ведь кто-то ранил этого сильного и ловкого охотника! Возможно, он ещё рядом.
Солунай на коленях переползла выше, к побледневшему лицу Александра Николаевича. Скомандовала:
– Закройте глаза на всякий случай!
И только после этого сняла очки.
Ей пришлось обнять его лицо выпачканными в крови ладонями, чтобы он очнулся.
– Солунай, – едва слышно прошептал директор и открыл глаза.
Солунай вытерла тыльной стороной ладони глаза и надела очки обратно.
– Потащили, – сухо произнесла она и только сейчас обратила внимание на свёрток, который к себе крепко прижимала Жылдыс. – Это у тебя что?
– Ты не поверишь. – Голос Жылдыс дрожал, но уже не от слёз. – Это маленький полоз. Настоящий!
Она резко замолчала, но Солунай и без того понимала, что она хочет сказать. Для Вассы. Только самой Вассы нет.
– Не ранен? Цел? – спросила она, поднимаясь на ноги и подходя ближе.
Жылдыс осторожно развернула тряпки. Солунай подошла поближе и заглянула в свёрток. Малыш уже перестал плакать и только разглядывал их своими красивыми глазками. Солунай машинально протянула руку коснуться змеиной кожи хвоста – не своей, чужой! И кончик этого хвоста тотчас обвился вокруг её пальца.
И несмотря на весь ужас от ситуации и страх за Александра Николаевича, она против своей воли улыбнулась. Почему-то вот сейчас она точно поверила, что Вассу они найдут. И оказаться здесь вовремя, рядом с ещё живым директором – разве это не чудо?
– Спасибо, дед! – шепнула она и почувствовала, как порыв ветра скользнул по змейкам.
Идти обратно было тяжело. Они были вымотаны, голодны. А директор даже не окаменевший был тяжёл, сейчас же они тащили его на одном упрямстве, боясь не успеть до момента, когда окаменение спадёт. Никто не разговаривал, только Жылдыс время от времени останавливалась, собирала редкие ранние ягоды и скармливала малышу.
– Ему кровь надо, а не ягоды, – наконец не выдержала Солунай. Они прошли гористую местность, впереди были болота, и стоило на них отдохнуть.
– Знаю, – тихо ответила Жылдыс. – Но я боюсь. Вдруг он ко мне привяжется!
– Директор долго ещё не сможет свою дать. – Солунай стиснула зубы. – Давай сюда мелкого. Покормлю.
Она усилием воли отрастила один острый коготь и царапнула им по коже, молясь всем известным богам, чтобы не привязать таким образом младенца. Да ей Васса голову оторвёт!
– Кровь директора! – ахнул Бануш. – Там такая лужа осталась, убрать надо было! Катенька и так летом совершенно без тормозов, а если она эту кровь найдёт, мы её по всему заповеднику ловить будем!
– Плевать, – хмуро ответила Солунай, отведя руку и глядя на грязный, трогательно приоткрытый ротик полоза. Зубы у него уже были острые. – Своих она не тронет, а остальных мне теперь не жалко.
От потери крови её уже немного качало, и живот снова заурчал. Как они перешли болото, она уже просто не помнила, просто прислонилась к стене приюта рядом с флигелем доктора и сползла на землю. Кажется, Бануш или Ырыс приносили ей воды и кусок пирога с жёсткой курятиной. Возможно, она его даже жевала. Она не была в этом уверена.
Время тянулось мучительно долго, но дверь наконец хлопнула.
– Окаменение спало, залатать удалось, – сухо произнёс Ганс. – Крови потеряно много, но восстановится. Вы, мелкие злыдни, тоже немало из него попили, его организм умеет восполнять кровь.
– Что это было? – Солунай разлепила губы, проигнорировав и «злыдней», и возмущённый вопль Бануша по этому поводу.
– Пуля. – Ганс пожевал губу. – Из ружья. В спину. Подойди, он хотел тебя видеть.
В Солунай всё всколыхнулось от этих слов, но друзья словно не понимали её чувств и потащились вслед за ней во флигель.
Директор выглядел плохо, осунулся, на лбу блестела испарина. Но он уже пытался полусидеть на подушках, хоть и морщился каждый раз, когда двигал корпусом. Дышал и вовсе поверхностно, чтобы лишний раз не тревожить рану.
– Стрелок… – Александр Николаевич шептал еле слышно, но для Солунай было достаточно. Все остальные же так обступили кровать, будто это их он позвал поговорить! – Стрелок Егор. Он всех убивал. Пытался… С ним двое. Пока не убийцы, но могут стать. Васса наверняка у него. Солунай… Надо спасти…
– Так пусть Бануш спасает, – твёрдо произнёс Ырыс и сжал кулаки. – А что? Зачарует их голосом и заберёт Вассу.
Кажется, Александр Николаевич только сейчас понял, что они не одни в комнате. Он с таким удивлением посмотрел на Ырыса, словно заговорила табуретка. А может, и ещё с большим. По правде говоря, его можно было понять. Ырыс вырос довольно спокойным парнем и молчуном. А уж в разговоры со взрослыми в приюте и вовсе никогда не лез. При своей мечтательной и шебутной сестре он был невидимкой.
– Вы не понимаете, – наконец произнёс директор. – Бануш его убьёт. А люди… они закрывают глаза на убийство человека человеком, аплодируют убийству чудовищ людьми и чудовищами. Но наоборот…
Он закашлялся и некоторое время просидел с закрытыми глазами.
– Но он кусал воспитателей, и меня тоже, и никого не убивал, – заметила Солунай, поймав сразу два благодарных взгляда – от Бануша и Ырыса, пусть и по разным причинам.
Директор снова открыл глаза.
– Это другое, – еле слышно прошептал он. – Бануш выпьет его досуха и уже никогда не станет прежним.
– А я, я, что ли, нет? – Солунай больше всего хотела спасти Вассу, но как же ей было обидно понимать, что её Александр Николаевич легко отправляет на встречу с безжалостным убийцей, а заботится больше о Бануше!
– Ты нет. – Солунай уже скорее угадывала слова, чем слышала. – Чем сильнее ты злишься, тем дольше окаменение. Через несколько месяцев или лет твоё окаменение спадет, и его будут судить. Ты ещё юна и не набралась стольких сил и злости, чтобы убить. Пройдёт не так много лет. Но если его не остановить, он придёт сюда. В наш дом.
– Мы сумеем его встретить, – воинственно произнёс Ырыс.
Александр Николаевич даже не повернул головы.
– В соседнем посёлке живёт семья ваших друзей. Они были охотниками, вам это известно. А этот… не делает выбора между взрослыми и детьми, чудовищами и теми, кто просто не желает убивать их. А ты… ты не такая, как мать. Ты справишься.
Солунай вздрогнула. О братьях, сёстрах и родителях Ырыса и Жылдыс она не думала, конечно. Напрасно. Тут директор был прав.
– Не смейте её заставлять! – истерично крикнула Жылдыс и закрыла лицо руками. Сквозь ладони едва были слышны всхлипы. – Не смейте!
Она горько заплакала. Брат прижал её к груди и почти с ненавистью, так непривычно выглядевшей на его лице эмоцией, взглянул на директора.
Солунай приняла решение.
– Закройте глаза, – приказала она. Никто ничего не спросил, не начал спорить. Так приятно чувствовать свою силу! Запустив пальцы в волосы, Солунай с наслаждением расправила змей, которые зашипели и загомонили, но тут же спрятались обратно в облако волос. Солунай подумала про Егора, едва не убившего Александроса. Про Вассу, которая много дней находится в плену у этого человечишки… Очки треснули, и стекло осыпалось мелкой крошкой.
Кажется, Александрос ошибается, и окаменение может никогда не спасть. Ну и пусть же!
Солунай с нежностью посмотрела на тяжело дышащего директора и строго произнесла:
– Не смейте умирать! Когда я вернусь…
– Всё будет по-другому… – прошептал тот, держа глаза закрытыми.
В груди Солунай сильнее застучало сердце. Если это не признание, то что тогда? Теперь она точно могла свернуть горы и охотников, вернуть Вассу и вернуться сама. Потому что здесь её будут ждать.