Бануш отпустил руку Солунай и взял в свою ладошку Жылдыс.
– Нечестно, – проникновенно произнёс он. – Но вы хотя бы будете недалеко. И всегда сможете приходить. Солунай тоже вот выперли из приюта.
– Куда? – Ырыс наконец нарушил молчание.
– Много будешь знать, не успеешь состариться. – Бануш был сама любезность, не давая подруге и рта открыть.
– Вот правду Елена Васильевна сказала, что это как выпускной, – вздохнула Жылдыс и пояснила: – Мы ей сказали, что нам придётся уйти, и она, видимо, чтобы приободрить, рассказала, что в школах бывает выпускной.
– И заплакала, – добавил Ырыс. – Мы не успели спросить почему.
– Какая-то тайна, так интересно! – добавила покрасневшая Жылдыс, руку которой Бануш не просто не выпустил, но и начал поглаживать своей.
– Никаких больше тайн, – прервал её Бануш. – Нам с Солунай на сегодня хватило.
Он всё-таки пошёл с ней, хотя Солунай предпочла бы собираться в одиночестве. Но тактичность у Бануша была совершенно особенной, тут ничего не поделаешь.
– Можем попросить утром Марту приготовить пирог, попрощаешься со всеми, проводим тебя до ворот, – вещал Бануш, болтая ногами на больше-не-её кровати. – А хочешь, не придётся уходить? Я могу зачаровать директора, и он забудет об этом решении. Хочешь, зачарую так, что он в тебя влюбится?
Солунай задумалась.
– Спасибо, но нет, – наконец ответила она. – Я чудовище, а он человек. Он ясно дал мне понять. И мне не хочется такой любви.
– Зажралась ты, Найка, – беззлобно ответил Бануш и наконец-то поднялся с кровати. – Утром рано не уходи, чтобы все успели попрощаться, хорошо?
Солунай кивнула.
Это же не враньё, если она не собирается уходить утром, ранним или поздним? Она уйдёт сейчас, как только стемнеет.
Едва стемнело, Солунай взяла вещи и осторожно выбралась во двор. Она ещё из окна видела Бануша, но не боялась, что друг заметит её. Всё его внимание отвлекала Жылдыс, с которой он целовался прямо на ступеньках. К счастью, выбраться из приюта можно разными способами. И мимо парочки Солунай проскользнула легко. А вот ворота у приюта одни. Не лезть же через дыру болотника, в конце концов!
И у ворот её поджидал Ырыс.
– Уходишь? Я так и знал. – Немногословный и надежный Ырыс. На глаза Солунай навернулись невидные из-за очков слёзы.
– Хочешь проводить? – спросила она.
Он покачал головой.
– Мне не стоит знать, где ты живёшь, – произнёс он. – Мои родители… тоже могут снова начать охотиться.
– Да, – так же тихо ответила Солунай и коснулась рукой его щеки. – Извинись за меня перед Банушем. И перед Вассой.
Она вышла за ворота и уверенно сняла очки, спрятала в карман. Расправила волосы, выпуская счастливо зашипевших змеек.
Пусть ночь, она прекрасно видит в темноте. Нет никого страшнее её здесь, и ей нечего бояться. С каждым шагом Солунай становилось всё спокойнее и радостнее.
Уже начало светать, когда впереди она увидела башню. Ну как башню – небольшой домик на сваях, построенный над пещерой в скале. Забраться туда непросто и только через пещеру, стены которой были украшены петроглифами, изображающими людей и животных. Солунай хотелось верить, что здесь прежние жители были счастливы. Ей казалось, что это неплохое место. Высоко, хорошо видно всё вокруг. Даже башни приюта виднеются в болотной дымке.
Солунай забралась наверх и открыла дверь висящим тут же ключом. Ключ повесила на шею. Теперь она тут хозяйка. Комната и небольшая кухня. Кровать, полка для книг. Пустая. Сундук с какой-то утварью.
Солунай застелила постель принесённым бельём и повесила занавеску из своей комнаты. Здесь будет хорошо жить. Спокойно. И больше никаких разбитых сердец. Никогда. А она собиралась жить очень долго.
Глава 28. Врун
Никита устал от приюта. Он сфотографировал украдкой всех интересных обитателей, выпросил у Марты парочку самых интересных черепов. Он устал и по-настоящему хотел домой. Сколько можно торчать тут? Его не держали взаперти, не наказывали и не давали работ сложнее, чем выполняли самые маленькие дети. Бануш в комнате появлялся редко, а после ухода Солунай и вовсе стал ночи напролёт пропадать с круглолицей Жылдыс, которая, в отличие от него, просто светилась от счастья. Впрочем, говорили, что через несколько дней близнецы тоже уйдут из приюта, и будет ли Бануш бегать тайком к посёлку, или, наоборот, девица носиться через болото – непонятно. И не интересно, если уж на то пошло.
– Отпустите меня, – проныл Никита, очередной раз напросившись в кабинет выздоровевшего директора. – Я никому не расскажу, что вы тут находитесь. И про чудовищ не расскажу.
Тут он врал, конечно. Но к чему ему быть честным с чужим и, чего уж греха таить, неприятным человеком? От Бануша он знал, что Солунай ушла именно из-за директора. А Никита только начал привыкать к её экзотической внешности!
– Не расскажешь, – миролюбиво согласился Александр Николаевич. – Но дело не в этом. Ты охотник за головами, понимаешь? Новый. Пока совсем слабый. Но ты станешь им. Я почуял это в тебе, как и любовь к Солунай, которая слабо прикрыта страхом.
– Вы ошибаетесь, я не люблю чудовище, – возразил Никита. – Не спорю, она мне нравилась раньше. Когда я не знал, кто она такая.
– Конечно не любишь, и именно поэтому она тебя не окаменила, – засмеялся директор. Глаза его оставались холодными. Неприятный тип, Никита едва сдержался, чтобы остаться на месте. – Чудовища чуют любовь к себе, она их слабость. Хочешь, я расскажу тебе, что будет дальше? Ты ещё поживёшь тут, привыкнешь. А потом решишь сбежать. Если тебя не сожрёт Катенька и ты не утонешь в болоте, не разорвут куры или не высосут яможоры, ты сможешь уйти. И потом вернёшься. Обязательно вернёшься.
– Но почему нельзя меня просто отпустить? – разозлился Никита. – Нас будут искать! И меня, и Пашку.
– Пашку твоего, как он только оправится от взгляда Солунай, обработает Бануш, – отмахнулся директор. – Зачарует так, что тот будет уверен, что Егор завёл вас в Шамбалу. Это и отсюда далеко, и надо мне одному деду привет передать, моё горячее спасибо за то, что помереть не дал. А пока тебя ищут, ты заматереешь и сумеешь выбраться, не растеряв все конечности.
– А просто вывести не легче? – Никита потёр виски.
– Тогда ты не найдёшь обратной дороги, – как маленькому втолковывал Александр Николаевич.
– Да почему вы думаете, что я вернусь? – выкрикнул Никита, но замолчал под взглядом директора.
– Потому что когда-то я вернулся, – пояснил тот. – Я был таким же молодым дураком, как ты. Разве что половчее, но время было такое, знаешь ли. Однажды мне повезло, я вытащил русалку. Было это далеко от этих мест, русалки там не дебёлые утопленницы, но и не красотки с хвостами и ракушками на грудях. Девчонка как девчонка, только ноги и руки зелёные, чешуйчатые и с перепонками. И лицом больше на лягушку похожа. Утопить меня хотела, но не рассчитала. Я её оглоблиной оглушил и домой притащил. А хозяин наших мест был охоч до диковинок, на радостях меня отпустил. Мне бы тут ещё каких тварей поискать да освободить отца с матерью, сестру хоть старшую. Но я был молодой, рванул оттуда, и всё. Свободному тоже непросто, да только удачлив я был без меры. Скоро стал диковины живые и для царского дворца добывать. Не жадничал, чаще мелочи какие-то отдавал. Перо, чешуйки. Начнёшь живыми тварями таскать, так быстро ещё больше потребуют. Сумел и за море однажды выбраться, но потом занесло меня в Сибирь. А я всё ещё был молодой и глупый, понимаешь? Вот и сбежал, как только получил вечную жизнь и всё, что ей сопутствовало. Не получил бы, раньше бы вернулся. А так поизносился по миру, да пока не потерял свою любовь, не вернулся. Не стоит за мной один в один повторять, не стоит.
– А что с вашей любовью стало? – неожиданно для себя спросил Никита.
Александр Николаевич молчал.
– Постойте, а сколько вам лет? – Никита понял, что его беспокоило в рассказе. – Царь? Который это? И что значит вечная жизнь?
– Побудь ещё здесь, – вместо ответа произнёс тот, глядя в окно. – Не захочешь просто так уходить. Тогда точно вернёшься.
Недовольный Никита вернулся в свою комнату. Точнее, в комнату Бануша. Он вспомнил это, потому как хозяин комнаты был тут же.
– Слушай, а куда Солунай ушла? – спросил Никита, чтобы поддержать видимость приятельских отношений. – Я так и не понял.
– Да есть одно место. – Бануш неожиданно оживился. – А что, навестить хочешь? Интересно получиться может. Только осторожен будь, чуть что – глаза закрывай. Она там очки не носит.
– Да я не найду в жизни, – печально ответил Никита, пытаясь унять бьющееся сердце. Что, если Бануш его выведет к границе заповедника?
– Вот ты всё-таки такой неприспособленный, как тебя в охотники угораздило пойти, – проворчал Бануш и вытащил небольшой сундучок. – Ты если не утонешь, то с горы свалишься. Серьёзно, тебе вообще заповедник противопоказан.
– Полностью согласен, – поспешил обрадовать его Никита.
Бануш вместо ответа вытащил кусок чьей-то выделанной кожи с очень аккуратно прорисованной картой.
– Мы тут, – ткнул он пальцем. – Найка тут. Карту потом вернёшь или оставишь у неё. Договорились?
– Конечно, – дрожащими руками принимая карту, ответил Никита. Сам он не сводил взгляда с троп, которые были все обозначены ярким цветом, и все опасности на карте тоже отмечались дополнительно. Сокровище, а не карта! – Я ей цветов отнесу. Букет.
– Да хоть бы и тарелку супа, – равнодушно ответил Бануш. – Ядовитых только цветов не нарви, а то ты можешь, дурила.
Никита его уже не слушал. Он заталкивал вещи в сумку.
– Я буду настойчив, – с горящими глазами бормотал он. – Буду ночевать у подножия её башни, пока она не пустит меня насовсем.
Он сам не верил в бред, который нёс, но Бануш благосклонно кивнул и заметил:
– Только это не совсем башня, ты там сильно не разочаруйся. И ружьё возьми на всякий случай. Иди к воротам, я его тебе вынесу.