Никита сам не верил, что будет так просто, но он смог вынести все свои вещи, пару черепов некрупных «кур», и даже ружьё Бануш ему и правда отдал. И кто после этого дурила?!
Карту Никита тоже сфотографировал на телефон. Заряда оставалось совсем мало, хоть он и нещадно экономил. Но нужно было лишь добраться до любого посёлка. Только и всего!
Сначала Никита собирался пойти другой тропой. Той, что вывела бы его напрямую к Красным Воротам и оставленной там машине Егора. Да, ключей у него нет, но он хотя бы попытается найти запасные, к тому же там часто проезжают туристы.
Но потом он вспомнил сухой шелест хитинового панциря Катеньки и содрогнулся. Что, если она всё ещё караулит там? Даже с ружьём ему не хотелось встречаться с таким монстром.
Да и Бануш мог пойти следить за ним, с него бы сталось. Так что лучше и правда отправиться в логово горгоны. И цветы не забыть, да. Чем чёрт не шутит, может, она сама его выведет из заповедника. Вот забирать её в город он бы теперь не решился.
Он нервно хохотнул, вспомнил мамины слова по поводу бесправной невестки. Да уж, горгона бы такой точно не стала. Но отца он всё-таки любил, да и не представлял, как объяснить его бизнес-партнёрам каменную статую на его месте. Если только и их превратить в статуи. Солунай как оружие точечного поражения!
Он так развеселился, что едва не вляпался в яможора, и только то, что тварь сыто рыгнула, обдав его запахом гниющей плоти, заставило его сосредоточиться. Опасную поляну он прошёл легко. Самое сложное было болото в начале, но он шёл точно по непонятным ему ранее знакам. А чем ближе он был к гнезду горгоны, тем спокойнее становился лес. Похоже, всё опасное зверьё перебралось подальше, признав за ней главную хищницу.
Очень удачно.
Никита только успел обрадоваться, как на него с дерева упал огромный паук. Наверное, такие водились в Австралии, но никак не на Алтае. Не сдерживая вопля от омерзения, Никита сбросил наконец тварь с плеча и тотчас влип в какой-то куст. Куст так яростно зашевелил своими тонкими веточками с острыми шипами, что Никита с ещё большим воплем ринулся в сторону, оставляя там полрукава. Похоже, он поторопился насчёт зверья. Точнее, зверьё отсюда, может, и перебралось. Но, вероятно, не из-за Солунай.
Охрипший от криков Никита присел на поваленное дерево лишь после того, как тщательно оглядел его и убедился, что это только дерево, а не неизвестный науке древовидный крокодил, и дрожащими руками расправил карту, пытаясь понять, где он находится.
Он слишком поздно понял, что шелест не в его голове, а прямо за спиной. Только и успел, что вскочить и оглянуться.
Вглядом он встретился с голубыми красивыми глазами под изогнутыми ресницами на по-кукольному хорошеньком личике. Пухлые губки бантиком, фарфоровая кожа. Тем чудовищнее было видеть, что это личико плотно прирастало к огромной жирной многоножке, настоящая пасть которой находилась чуть ниже подбородка фальшивого личика. И острые жвала взбудораженно двигались, даже когда сама многоножка стояла не шевелясь. Теперь Никита понял, почему её звали не Катя, Кэт или Катерина. И это стало последней его вменяемой мыслью, потому что в следующее мгновение Катенька молниеносно бросилась на него. Никита не пытался бежать, понимая, что не успеет, но успел сунуть в жуткие жвала свой мешок с вещами, хоть ненадолго отсрочив свою смерть.
«Директор ошибся. – Мысль летела стремглав, пока Никита боролся с оборачивающейся вокруг него жуткой тварью. – Не быть мне охотником за головами. И следующим директором тоже не быть».
Он из последних сил пытался вывернуться, но многоножка сжималась в клубок, сдавливая его почти как огромная змея, только ещё и царапая своими отвратительными лапами.
– Смотри! – раздался крик. Совсем близко.
И Никита широко открыл глаза вместо того, чтобы смириться с ужасной смертью и закрыть.
Глава 29. Побег и обман
Он думал, что ничего не поймёт и не почувствует, но реальность оказалась куда хуже. Он по-прежнему чувствовал своё тело, но не мог ничем пошевелить. Не видел, но слышал. Сколько ему придётся таким пробыть? Неделю, две? Вечность? Как только Паша и Егор сумеют не сойти с ума, если они пребывали в таком состоянии до сих пор!
Зато он теперь видел глаза Солунай, и это того стоило. Они напоминали море. Синие, глубокие, с легкой прозеленью ближе к краю радужки и почти чёрные у зрачка. Невероятно красивые. А ещё он услышал прекрасный звук. Удаляющееся шипение Катеньки. Похоже, каменный он был ей не по вкусу. Жаль, что он не может это сам увидеть, но так даже лучше.
– Прости. Мы в ответе за тех, кому однажды не дали умереть, – пояснила Солунай, подходя вплотную. Никите не нужно было ничего придумывать в ответ, и он просто слушал её голос. – Я знаю, что хочет Александрос. Он считает, что все должны учиться на собственных ошибках, и думает, что ошибки у всех примерно одинаковые. И ты такой же, как он. Но я так не думаю.
Дальше Никита слушал её дыхание совсем рядом и звуки леса вокруг. У него было время всё обдумать. Если бы горгона не входила постепенно в силу и могла контролировать окаменение, на этом можно было бы озолотиться. Сколько всего лишнего мигом улетает из головы, когда ты натурально ни жив и ни мертв и всё, что можешь делать, это слышать и думать.
Никита думал о матери, которая, наверное, уже рвётся на Алтай, не получая от него весточку несколько недель. Об отце, который считает его лишь слабым и никчемным подобием себя – сыном хваткого родителя, на котором традиционно отдыхают гены. Он думал про охотника Амыра и охотника Егора. И про Солунай он тоже думал.
Никита почувствовал, что конечности снова его слушаются, когда их закололо, словно иголками, и он машинально пошевелил рукой, чтобы прогнать это неприятное ощущение. Когда у него это получилось, он тотчас открыл глаза и обнаружил, что лежит на кровати под бревенчатым низким сводом. Повернув голову, он увидел Солунай, сидящую у окна и смотрящую на него. По крайней мере, он так подумал. В очках всегда было плохо понятно, куда именно она смотрит.
– Привет, – прошептал он. – Я хотел принести тебе цветов, но что-то пошло не так.
– Цветов? – повторила Солунай. – Мне?
– Ну да. – Никита попытался сесть, но удалось ему не сразу. – Цветов. Ты красивая девушка, почему бы мне не захотеть подарить тебе цветы?
– Может, потому, что я горгона? – излишне резко ответила Солунай. – Или потому что никому до тебя не приходило это в голову? И потом, ты что же, шёл именно ко мне?
– Ну да. – Никита не на шутку расстроился. – А что, я неправильно вышел? Я выпросил у Бануша карту специально, чтобы добраться до тебя. Мы ведь так и не поговорили в приюте.
– Не понимаю, о чём ты собирался говорить, – пожала плечами Солунай, но голос её дрогнул. – Я не знаю, ты ли попал в меня тогда у Красных Ворот. Это неважно, я тебя не виню. Ты был напуган. Все были.
– Не об этом. – Никита призвал всё своё обаяние, жалея, что он не Пашка, который при всей своей заурядной внешности крутил девчонками как хотел. – Ты не поможешь мне подняться? Некомфортно разговаривать, когда я лежу.
«…А ты нет», – крутилось на языке, но Никита себя сурово одёрнул. Солунай явно не относится к тем, кто поймёт и посмеётся над таким каламбуром.
Солунай чуть помедлила, прежде чем подойти, но всё-таки сделала это. Она ухватила его поперёк спины и с усилием поставила на ноги. Никита же воспользовался нечаянной близостью и сам обхватил её обеими руками, будто боялся не устоять на ногах. Любую другую девушку он бы тотчас поцеловал, невзирая на выступающие клыки, но с Солунай и тут было непросто.
– Я оцепенею, если попытаюсь тебя поцеловать? – прошептал он в приоткрытые губы горгоны.
– Да, – так же тихо ответила она. – Но зачем тебе это?
– Просто ты мне очень нравишься.
Он осторожно коснулся носом её щеки и замер так, продляя ласку. Его правая рука беспрепятственно скользила по спине вверх и вниз, и даже разбуженные змеи не препятствовали ему. Одна из них ткнулась ему в щёку своей мордой, но он был к этому готов и удержался. Не заорал и не отскочил в сторону. Хотя потереть место прикосновения хотелось просто нестерпимо.
– Я мечтаю остаться с тобой, – шептал Никита, даже не зная, какое слабое место уши горгоны. – Приносить тебе каждое утро цветы и целовать твою улыбку. Или увезти тебя в город. Ты бы понравилась моей маме, я уверен. Но я также понимаю, что из нас двоих ты никогда не выберешь меня.
Спина под его рукой напряглась.
– О чём ты говоришь? – Вырванная из сладкой неги горгона была раздражена, но Никита и это предвидел. Горгона или нет, она в первую очередь неопытная девушка. А они все смертоносны, если их обидеть, ведь так? И с ними надо уметь разговаривать, если не хочешь попасть в неприятности.
– Директор Амыр. – Никита вздохнул. – Знаешь, почему он до сих пор не отправил меня домой? Меня ведь нет никакого смысла держать в заповеднике, я никому не навредил и не собирался даже!
– Почему? – Голос Солунай стал суше, и она чуть отстранилась, но не настолько, чтобы Никита не мог продолжить гладить её по спине.
– Он хочет сделать из меня нового охотника за головами, – поведал Никита. – Хочет, чтобы я вернулся сам и стал новым директором. Даже мне понятно, для чего это.
Никита увлёкся и не отказал себе в удовольствии продолжить поглаживать Солунай ниже, благо беспрестанные вылазки в лес и горы сделали её тело невероятно подтянутым и приятно округлым, где надо. Никита с облегчением понял, что никакого хвоста или гребня не предвидится, как знать, может, и чешуя у неё только на змеях. К этому можно привыкнуть.
– И для чего же? – не выдержала до конца паузу Солунай, всё ещё не отстраняясь. Поцеловать её хотелось всё сильнее, не столько ради поцелуя, сколько потому, что Никита привык соблазнять именно так. От старых привычек тяжело избавиться, даже если твоя потенциальная девушка ядовитее гадюки.
– Он хочет перестать быть директором, – пояснил Никита, с трудом возвращая себя на землю. – Он уже сделал так, чтобы ты перестала быть воспитанницей приюта, а когда он перестанет быть директором… он сможет признаться тебе. Не сейчас, понимаешь? Так что мне придётся уступить.