– Никогда они не пойдут за женщиной! Уж что-что, а это я знаю.
– Пошли же они четыреста лет назад за Королевой-Колдуньей. И умирали за нее по ту сторону Врат. Насмерть стояли против врага, который превосходил их во много раз. И за Сигурни пойдут.
– Та была чародейкой, а Сигурни обыкновенная женщина.
– Как же ты слеп, как закоснел в мужской своей спеси. Эту женщину жестоко избили и изнасиловали пятеро человек. Ее бросили в тюрьму и накинулись на нее, как звери…
– Не желаю слышать об этом! – взревел, поднимаясь, Фелл.
– Ты выслушаешь! – закричал в ответ старец. – Они били ее, и резали острыми ножами, и вытворяли такое, что язык не поворачивается сказать. А потом бросили на холодном полу темницы, в луже собственной рвоты и крови. Ужасайся сколько угодно – это мужские дела, Фелл. Около часу спустя к ней пришел еще один стражник, тоже желавший получить удовольствие. Она убила его, Фелл, а потом взялась за других. Одного зарезала на лестнице в подземелье, еще двух у таверны. Последнего, в красивом красном плаще, ты сам видел. Его она искромсала чуть ли не в клочья. Боги Девяти Миров! Хороша обыкновенная женщина, которая полуживая убила пятерых сильных мужчин!
Фелл перевел взгляд на Сигурни и гордо сказал:
– Что ж, недаром она горянка. Но даже после этого мужчины за ней не пойдут.
– Увидим. А теперь ступай к ней домой, пока солдаты туда не нагрянули. Пришли сюда карлика с оружием и одеждой.
– А ты? Останешься с ней?
– Останусь.
Фелл повесил колчан на плечо, посмотрел на недвижное тело женщины.
– Буду держать ее в тепле, – заверил Талиесен. – Вот, кстати, твой лук, я его подобрал. – Старик размотал мешковину и отдал изумленному лесничему то, что Фелл принял за посох.
– И сухой к тому же! Ну, спасибо, кудесник. С луком мне ничего не страшно.
Талиесен, не глядя на него больше, взял безжизненную руку Сигурни в свою.
Фелл накинул плащ и вышел в дождливую ночь.
Сигурни, стоя у серой стены пещеры, слушала разговор старика и Шелла. Она слышала их слова, видела лица и даже каким-то образом разделяла их чувства. Шелл был испуган, но старался не показывать виду, как это подобает мужчине. Старик, Талиесен, устал, но в нем бурлило едва сдерживаемое волнение. Видела она и себя, избитую, поруганную, с распухшим синим лицом, завернутую в красный плащ своего насильника. "Я умираю, – подумалось ей. – Мой дух покинул тело, и впереди Пустота". Она не испытывала ни страха, ни ужаса – лишь печалилась, что не суждено сбыться ее мечтам.
Фелл взял у старика лук и ушел. Она позвала его, но он не услышал. "Никто больше не слышит меня, кроме разве что мертвых", – подумала Сигурни.
Но она ошибалась. Как только Фелл вышел, старик уставился на нее блестящими, похожими на пуговицы глазами.
– А теперь потолкуем. Как ты?
Сигурни удивилась и смутилась одновременно. Старик держал за руку ее тело, но смотрел прямо в глаза Сигурни-духу. Это сбивало с толку.
– Я ничего не чувствую. Это и есть смерть?
Его смешок напоминал шорох сухих листьев, потревоженных ветром.
– Перед тобой человек, который сражается со смертью много веков. Даже говорить о ней не желаю. Помнишь ли ты, как пробудился твой дух?
– Да. Кто-то позвал меня, но когда я открыла глаза, его уже не было. Как это получается, старче?
– Боюсь, ответ будет слишком сложен для неученой горянки. Скажу главное: твой разум отказался думать об измученном теле. Ты впала в сон, и твоя… ну, скажем, душа вышла на волю. Ты не ощущаешь ни боли, ни стыда, не чувствуешь себя виноватой, а твое тело между тем выздоравливает. Я своим искусством ускорил его исцеление. Однако, когда ты снова очутишься в своей телесной тюрьме, тебе, скажем так, придется несладко.
– Я тебя знаю? – спросила она.
– А как тебе кажется?
– Я помню, как ты держал меня, прижимая к себе. У тебя бородавка на подбородке. Я гляжу на тебя и вижу другого человека, необыкновенно высокого и плечистого. На нем рубашка оленьей кожи с изображением красного ястреба.
– Воспоминания детства, – кивнул Талиесен. – Да, милая, ты меня знаешь. Того другого звали Касваллон. Когда-нибудь, если Бог даст, ты снова встретишься с ним.
– Вы с ним спасали меня от демонов – там, у заводи. Мне Гвалчмай рассказывал. Кто вы, Талиесен, и почему пришли мне на помощь?
– Я всего лишь человек – хотя и великий, заметь себе. И помогал тебе из чистого себялюбия. Но не время сейчас говорить о прошлом. Грядет волшебное время, Сигурни, время крови и смерти.
– Я хочу быть частью этого времени.
– У тебя и выбора особого нет, но когда ты очнешься, то будешь думать иначе. В духовном виде ты освобождаешься не только от плоти. У человеческого тела много орудий. Ярость, наполняющая силой мышцы, страх, обостряющий ум, любовь, связующая железными узами, ненависть, способная двигать горы. И так далее, и так далее. Но в астральной форме твоя связь с этими чувствами очень слаба. Ярость и жажда мщения спасли твою жизнь и побудили тебя надеть красное. Эта ярость никуда не ушла, Сигурни. Это пламя нет нужды раздувать, оно пылает ярко и осветит тебе дорогу к величию, стоит лишь вернуться обратно в плоть.
– Ты был прав, старче. Я понимаю не все, что ты говоришь. Как я могу вернуться обратно?
– Для начала тебе надо спуститься к заводи.
– Нет, – потрясла головой она. – Там призрак.
– Да. Иди, позови его.
Не успела она отказаться, друид воздел руку, и огонь превратился в стену футов четырех вышиной. Маленькое пятнышко в ее середине образовала сияющий круг. Сперва белый, как снег, он обрел голубизну летнего неба, и завороженная Сигурни вдруг увидела в нем себя, говорящую с Гвалчмаем в своей хижине.
– Кто он был, этот призрак?
– Пойди и спроси его сама, женщина. Позови его.
Она, содрогнувшись, отвела глаза в сторону.
– Не могу.
– Нет на свете такого, чего ты не можешь, Сигурни. Нет.
Она ласково погладила его руку.
– Полно, Гвалч, мы же друзья. Почему ты не хочешь помочь?
– Я тебе помогаю. Советом. Ты не помнишь Кровавую Ночь, но вспомнишь, когда придет время. Мы заперли твою память, когда нашли тебя там, у заводи. Ты была безумна, дитя. Сидела в луже собственной мочи, раскрыв рот, с пустыми глазами. Меня сопровождал друг по имени Талиесен. Это он расправился с убийцами, он – и еще один человек. Он сказал, что надо закрыть на замок твою память и вернуть тебя в мир живых. Это самое мы и сделали. Когда ты станешь достаточно сильной, чтобы повернуть ключ, дверь откроется – так он сказал мне.
Круг снова преобразился в точку, и костер вернулся в прежнее состояние.
– Достаточно ли я сильна, чтобы повернуть ключ? – спросила Сигурни.
– Ступай к заводи и узнаешь. Позови его!
Сигурни постояла немного и вышла из грота. Дождь продолжал лить, но она не чувствовала его. Ветер гнул деревья, сверкала молния, но она не слышала ни водопада, ни грома, ни ливня.
– Я пришла! – крикнула она, выйдя на берег. Ответа не было.
– Назови его имя, – сказал внутри нее голос Талиесена. Она знала, какое имя нужно назвать, и дивилась, что так долго не понимала столь очевидной вещи.
– Железнорукий! – позвала она. – Это я, Сигурни.
Вода забурлила, и забившая ввысь струя образовала магические Врата. В них появился гигант с серебряной, заплетенной в две косицы бородой и стянутыми в хвост волосами. Доспехи его тоже сияли серебром, длинный широкий меч словно выковали из лунного света. Человек приветственно поднял его, спрятал в ножны и сказал зычным, раскатистым голосом:
– Иди ко мне, Сигурни. Прогуляйся со мной немного.
– Это ты говорил со мной в Цитадели. Приказывал мне бежать.
– Да.
– Ты защищал меня, когда я была ребенком. Убил последнего дуплозуба.
– И это верно.
– Но почему?
– Ради любви, Сигурни. Ради любви, отрицающей смерть. Согласна ты погулять со мной?
– Да, – сквозь подступающие слезы сказала она и пошла к нему по воде.
7
Барон Ранульф Готассон, несмотря на мучительную боль в пустой глазнице, наслаждался смятением подвластных ему людей. Его пальцы рассеянно поглаживали драконьи когти на ручке кресла. Те двадцать человек, что собрались перед его высоким сиденьем, волновались не зря. Они оплошали, упустили женщину, из-за которой он потерял глаз. Он злобно смотрел на них единственным, налившимся кровью оком.
– Я хотел бы услышать, что женщина и ее пособник наконец пойманы, – тихим шипящим голосом произнес он.
Высокий офицер с подстриженной квадратом бородкой откашлялся. На его кольчужных штанах засохла грязь, правая рука была кое-как забинтована.
– Мы пока еще не схватили их, ваша милость. Я привел людей обратно, чтобы запастись провизией.
– Не схватили, – повторил, поднявшись с кресла, барон. – Женщину и лесничего, едущих вдвоем на краденом жеребце. – Медленно сойдя с трех ступенек, он встал перед офицером. Тот понурился и промямлил что-то себе под нос. – Говори громче, Чард, пусть все послушают.
Офицер, покраснев, поднял голову и заговорил во весь голос:
– Они обманули нас. Отпустили коня и пошли напрямик. Потом началась гроза, и мы сбились со следа, однако продолжали погоню, полагая, что женщина вернулась к своим. Предатель-лесничий, Шелл, обстрелял нас из засады и ранил двоих. Мы погнались за ним, но тяжелая кавалерия для лесной чащи мало пригодна. Мы оставили лошадей и пошли дальше пешими, но это было все равно, что гоняться за призраком. Лучников я при себе не имел. Он снова начал стрелять и попал в троих. Доспехи, к счастью, уберегли их от тяжких ран, но у наемника Лавы до сих пор сидит в плече наконечник стрелы.
Барон кивнул:
– Ты хочешь сказать, что тридцать солдат не сумели сладить с женщиной и тупым мужиком из горного клана.
– Нет, ваша милость, я хотел сказать, что…
– Молчать! Ты пропадал целых четыре дня и не додумался послать в Цитадель за следопытами? За Колларином-Искателем? Не додумался бросить на поиски Фелла его же односельчан?