– Ну так и иди смело.
– И Рошан так говорит: сходи! Не пожалеть бы потом.
– Вот если не пойдешь, тогда жалеть будешь однозначно.
– Хорошо, – кивнул Эн-Ферро, – схожу. Только попозже, когда здесь, в Марони, все утрясется.
– Знаешь, Лайс, – сказала я, подумав, – мне кажется, что нескоро здесь все утрясется. Ты лучше сейчас иди, пока ничего новенького не началось. Только на мой день рождения останься, а то… Ой!
– Что? – не меньше моего испугался братец.
– Пушистый кто-то по ноге пробежал, – прошептала я. – Мышь, наверное!
– Фух, – выдохнул он. – Пугаешь только. Это не мышь, это я нечаянно. Хвостом.
– Ой, а можно на него посмотреть? – загорелась я.
Лайс притянул меня к себе и звонко чмокнул в лоб.
– Знаешь, за что я тебя люблю, Галчонок? Ты – единственное существо в Сопределье, которое способно заявиться среди ночи, разбудить, выплакаться, меня заставить вывернуть перед тобой душу наизнанку, а после всего этого вот так запросто попросить показать хвост.
– Ну покажи, – заныла я.
– Да смотри уже. Который год меня достаешь.
Обожаю, когда он так делает – легкий пасс рукой, и под потолком вспыхивает идеальной формы светящийся шар. Ни в какое сравнение не идет с тем кособоким уродищем, которое я сотворила на прошлой длани.
С минуту глаза привыкали к свету. М-да, пижама у братишки явно не местного производства: майка с гротескной эмблемой и короткие штанишки а-ля семейные трусы. Не слишком эстетично, зато удобно – из короткой и широкой штанины свободно свисал хвост. Длинный, почти до пола, и гибкий, покрытый короткой светлой шерстью, в тон взъерошенной шевелюре карда. Совсем как у кота. Если конечно бывают коты размерами с Лайса.
– Здорово! А потрогать можно?
Эн-Ферро мученически вздохнул. Я пару раз опасливо ткнула в хвост пальцем, прежде чем осторожненько погладить по мягкой шерсти. Сбылась мечта идиотки!
– Все, просмотр окончен. – Он, даже не поднимая руки, погасил свет. – Спать пора. Тебе с утра в школу.
Иоллар сидел на берегу, прямо на холодном песке, смотрел на лениво перекатывающиеся волны и думал о миражах.
Миражи. Странное явление. Насмешка богов. Обманчивая дымка, в которой каждый может рассмотреть то, что желал бы увидеть. Бредущий по пустыне путник – зеленый оазис и прохладное озеро. Заблудившиеся на бескрайних океанских просторах моряки – кромку долгожданного берега. А уставший от вереницы продажных и легкодоступных женщин мужчина встречает гордую красавицу, достойную самых светлых и искренних чувств…
Но потом наступает прозрение. Тянущиеся к воде руки загребают пригоршни горячего, утекающего сквозь пальцы песка. Корабль пронзает иллюзорный берег и вновь разрезает морскую гладь. А один чрезмерно романтичный юноша наблюдает сквозь прикрытые веки, как девушка, о которой он непрестанно думал вот уже который день, ночью тайком пробирается в спальню его друга.
С вечера Иоллар долго не мог уснуть. А едва задремал, как тут же сквозь сон услышал скрип половиц и шаги в ее комнате. Когда дверь открылась и она встала на пороге, сердце замерло от невероятной догадки. И сам понимал, что есть десяток причин, по которым могла она вот так среди ночи выйти из спальни, но все-таки чувствовал ее взгляд, слышал легкое прерывистое дыхание и не мог уже сдержать неуемной фантазии. Она простояла так долго, очень долго, наверное, целую минуту. А потом сделала первый шаг. И он, поняв, что ступила она не в сторону коридора и не назад в комнату, готов был уже вскочить ей навстречу, каким бы безумным это ни казалось. А безумным в тот миг это не казалось ничуть – ведь если он до сих пор не спал и думал о ней, то что мешало и ей тоже…
Миражи.
Но потом она сделала следующий шаг, крадущийся, осторожный. А потом еще. И еще. Он уже понял, куда она идет, и с трудом сдержал готовый сорваться с губ стон. Никогда до этого, ни в той аварии, когда его кар вылетел с трассы и ноги едва не раздробило, зажав смявшимся от удара металлом обшивки, ни тогда, когда клинок рованского крипса вонзился в грудь, пробивая ребра и легкое, он не испытывал такой боли. Он и не знал, что такая бывает – глухая, ноющая, невыносимая, словно сказочный ледяной демон сжал когтистой лапой сердце и давит, давит, стремясь размять пульсирующий комок плоти в своих холодных пальцах. И каждый долетающий до него звук: негромкий скрип рассохшейся деревянной кровати, тихий, прерываемый то ли стонами, то ли всхлипываниями шепот, одинокий приглушенный возглас – каждый этот звук вонзался в грудь раскаленной иглой. И он с каким-то мученическим наслаждением продлил и усилил эту боль, вспоминая то, на что прежде не обращал внимания: как бросается она навстречу возвращающемуся из поездок Лайсу, как восторженно внимает его словам, как трется доверчиво щекой о его плечо в то время, как он шепчет ей что-то на ухо, и как уединяются эти двое порой на маленькой кухне или как обрывают разговор, едва он, Иоллар, входит в комнату. Надо же, а ведь до этой ночи он, дурак, видел во всем этом нечто невинное, действительно родственное. Брат и сестра Эн-Ферро! Дивные нравы в этой семейке.
Только ему что теперь делать? Одно дело зажмурить глаза и притвориться спящим, когда спустя время она шла назад, к себе, и совсем другое – встретиться с ней, с ними обоими после этой ночи. Пожелать доброго утра, пережить завтрак, а когда она уедет в школу, коротать время в компании Лайса, а после…
Не будет никакого «после», решил он. Дожидаться, пока они проснутся, не стал, только-только небо за окном посветлело, ушел сюда. Здесь было свежо, прохладный, пахнущий йодом и солью ветерок остужал разгоряченную голову, и можно было успокоиться и обо всем подумать. Демоны с ними! Пусть остаются и живут, как хотят. Не нужно будет ждать ночи, не нужно будет ни от кого таиться, проходя мимо пустого дивана в гостиной. Он уедет. Еще до того, как она вернется, простится с Эн-Ферро, поблагодарит за помощь, за то, что вытянул его с Эльмара и дал приют на эти несколько месяцев, оставит для нее подарок – пусть Лайс сам отдаст завтра…
Странно, а ведь даже не знал еще о ее дне рождения, и не было еще той ночи, Чародейкиной ночи, а подарок был. Просто подумал вдруг, что, если для нее это так важно, ей будет приятно. Хотел порадовать. Значит, это еще тогда началось? Задолго до голубого открытого платья, обнимающих его рук и дурманящего запаха щекочущих шею волос. Не тогда, когда она вышла из своей комнаты прекрасной незнакомкой, а когда маленькой обиженной девчонкой плакала, сидя на полу. Может быть. Может быть, именно тогда, а может, и еще раньше. Теперь уже неважно. Главное, что сегодня все закончится.
Вернуться в дом – наверняка она уже уехала, – поговорить с Лайсом. Эн-Ферро ведь здесь ни при чем. Да и она тоже. Сам придумал себе эти дикие мечты, и не нужно теперь винить кого-то в том, что они не сбылись. Просто уехать. Не портить жизнь им, не отравлять ее самому себе, видя ее ежедневно…
– Ил? – Неслышно подошедший Эн-Ферро опустился на песок рядом с ним. – Что случилось, куда ты подевался?
– Сюда подевался, – отозвался он, не глядя на товарища.
– Да я уже понял. Стряслось что? Просыпаюсь – тебя нет. На завтрак не пришел. Галчонок даже…
Даже – что? Он резко развернулся к карду.
– Бездна! – Тревога в глазах Эн-Ферро была неподдельной. – Что случилось, Ил?
– Ничего.
«Ничего, – подумал он, – кроме того, что девушка, которую я, глупец, уже возомнил своей, была с тобой этой ночью. И будь на твоем месте другой, вцепился бы сейчас ему в глотку и убил бы прямо здесь, голыми руками, даже не вынимая клинков».
– Меня-то хоть не обманывай, – проговорил Лайс укоризненно. – У тебя же на лице все написано.
Сказать? Выставить себя на посмешище? Хуже-то уже, наверное, не будет.
– Ночью…
И умолк. Зачем? Нужно же иметь элементарную гордость, а не высказывать смехотворные претензии тоном обиженного мальчишки.
– Что ночью? – пытливо вгляделся в глаза кард.
– Ерунда! – отвернулся Иоллар. – Просто глупый сон.
– Сон? И у тебя сон? – нахмурился маг. – Ночь, наверное, такая, это бывает. Всем снятся кошмары.
Эльф поглядел на него недоверчиво:
– Тебе тоже?
После того как она пришла к нему, он видел кошмары, вместо того, чтоб парить на радужных облаках?
– Не мне. Галчонку бред всякий наснился, пришла в слезах…
Тише! Тише ты, глупое сердце, это еще ничего не значит!
– И что?
– А что ты думаешь? – вздохнул Эн-Ферро. – Сидели, говорили. Ее вроде бы успокоил, а самому в голову такая дрянь полезла… Что? – уставился он на парня непонимающе. – Я что-то смешное сказал?
– Нет. – Но улыбку прятать даже не пытался.
– Демоны, Ил! – взорвался Лайс. – Что ты все-таки за сволочь бесчувственная? Сам только что сидел с такой физиономией, что краше в гроб кладут, а когда я тебе говорю, что девочке ночью было плохо, лыбишься, как идиот!
– Прости. Не буду. Сейчас же с ней все в порядке?
– В порядке, – пробурчал кард. – Нет, Иоллар, ты все-таки полный придурок! Ну с чего, скажи, так скалиться?
Эльф, не глядя уже на него и не в силах сдерживать распирающую грудь радость, откинулся назад, завалился на влажный песок.
– Ил?
– Ничего, Лайс. Ничего. Это просто миражи.
– Миражи?
– Да. Говорят, природное явление. Но это не так. Это не природа, это мы сами. Вот здесь, – ткнул себя пальцем в горящий лоб. – Сами. Видим то, что хотели бы видеть. Или то, что увидеть боимся…
«Старею, наверное, – думал Лайс, наблюдая за тем, как Иоллар с улыбкой выводит пальцем на песке какие-то загогулины. – Совсем перестал понимать эту молодежь».
Чем дальше, тем чаще Эн-Ферро чувствовал себя чужим и ненужным и в жизни Галлы, и в судьбе Ила. Его печалило это, но ничего менять кард не хотел. Все верно, все правильно. Еще месяц, и Иоллар уедет на Саатар. Еще год с небольшим, и Галла окончит школу. Еще несколько столетий, за которые эти двое успеют разве что повзрослеть, и его, Лайса, не станет. Так стоит ли привязываться и привязывать, чтобы оставить по себе лишь слезы и воспоминания?