Саша улыбнулся:
– Катерина Михайловна… Это Бойкая вдовушка?
– Ну да, барин, она самая. Я в Питер приехал. День-деньской бродил по Невскому, вас караулил. И дождался. Следил весь день, Бога молил, чтобы вас не упустить. Ночь напротив нумеров протоптался. Дождался, как вы выйдете, сел в поезд, куда и вы, только в вагон для народа попроще…
– Погоди, – перебил его Саша, – как же ты сел? Билет купил?
– Билет – дело барское, – вздохнул Васька. – Я уж в вагон залез, меня ссадить не успели до отхода. Какой-то ахвицер, а может, и не ахвицер, но в мундире, ругался, сбросить грозился. Я дал ему целковый серебряный, умолил оставить. Мол, в Москву надо, за барином поспеть. Он помиловал. Рубль-то последний был, матушка в воротник зашила…
Васька захныкал. Саша протянул ему несколько монет.
– Возьми.
– Спасибо, барин. Мне главное счастье, что вы вернулись, – искренне вздохнул Васька, но деньги, конечно, взял. – Я как приехал в Москву, сразу на постоялый двор, где дядя Митрич извозом пробавляется. Упал в ноги, попросил коня дать. Он-то сам понимает, не хуже мужиков, гнедка вывел, оседлал, сказал: скачи, спасай барина. Я в Рождествено уж мчался, чуть не загнал. А Лев Иваныч как услышали, велели тройку заложить и так в Москву рванули, царского гонца бы обогнали. Успели…
Саша печально вздохнул. От этого звука пробудилась Джейн.
– Мы где сейчас? – спросила она.
– Едем по Рязанской дороге.
– Это на пути в Севастополь?
– Не совсем, – ответил Саша. – В Севастополь надо ехать через Тулу. Это на юг, а мы свернули на юго-восток.
– Хорошо хоть, не на север, – вздохнула Джейн. – Спасибо папе, я ориентируюсь по солнцу. Кстати, не этот ли мальчишка нас выследил? Похоже, его я как раз и видела.
– Да, он. Верный слуга: провёл ночь у петербургской гостиницы, боялся нас упустить. Брр. Самому холодно, как представлю.
– И мне холодно, – ответила Джейн. – На юг мы едем или на юго-восток, но пока не теплеет.
И она опять скрючилась под толстым одеялом, пытаясь задремать.
– Просыпайтесь, эстляндский друг Иоганн, – прошептал Саша. – Начинаются владения маркиза де Караба[49].
Джейн открыла глаза, с удивлением и даже обидой на себя осознав, что заснула крепко. «Наверное, потому, что стемнело», – зевнув, подумала она.
Дорога стала уже. По обе стороны были поля, а потом – лес. Небо очистилось от облаков, вышел месяц, и ничто не мешало глядеть хоть на милю вокруг.
– Вот наш бор. Заблудиться можно, – сказал Саша с маленькой смесью гордости и смущения. Джейн улыбнулась, вспомнив парк Освалдби-Холла и подобную же опасность.
На опушке леса, который они все же проехали, стояла деревня. «Где же господский дом?» – подумала Джейн, но выяснилось, что Льву Ивановичу принадлежит несколько сел и деревень и они проехали лишь одну из них.
Опять поля. За ними большое село с высокой церковью. «Рождествено», – сказал Саша. Потом рощица, сады, парк и барский дом.
Джейн увидела его не сразу. А когда увидела – охнула и упала бы, если не сидела. Закрыла лицо руками. Медленно убрала их, протёрла глаза, взглянула опять.
Она не ошиблась. Барский дом в Рождествено был копией Освалдби-Холла. Глаза, не верившие такому сходству, отчаянно искали различия, находя лишь подтверждающие мелочи: козырёк на крыльце, кажется, чуть длиннее, пристроенная к дому деревянная галерея, тёмные портьеры в одном из окон второго этажа,
Саша удивлённо взглянул на Джейн.
– Когда был построен особняк? – спросила она.
– Лет за десять до моего рождения, когда Лев Иванович получил наследство. А что, – подозрительно спросил Саша, – английский стиль не выдержан? Архитектор был наш, из Петербургской академии, но пять лет прожил в Англии и изучал старинное строительство.
– Стиль выдержан, – улыбнулась Джейн.
Между тем они подъезжали к крыльцу. Из дверей выплеснулась целая толпа, будто загорелось здание. «Наверное, сегодня в господский дом пригласили все село, – подумала Джейн. – Но они неплохо одеты для рабов!»
Когда сани замерли у крыльца, толпа поклонилась. Вышел средних лет мужчина, важного вида, в серой, расшитой золотом ливрее, с красными галунами, и поклонился приезжим:
– Добро пожаловать, Лев Иванович! Банька натоплена, обед – как прикажете подавать.
– Спасибо, Степаныч, – сказал дядя Лев.
Толпа сдержанно галдела и тихо голосила: похоже, громкие восторги, как и причитания, здесь не приветствовались. Впрочем, радость на лицах была, безусловно, неподдельной.
– Сашенька, надеюсь, комнату свою ты не забыл, – произнёс Лев Иванович, когда хозяева и гости вошли в усадьбу. – Друга твоего поселим рядом, сейчас его Степаныч проводит. А нам нужно заглянуть в кабинет.
Степаныч, подобно Федьке, пытался поупражнять свой французский в беседе с гостем. Джейн в очередной раз услышала, как вся усадьба ждала возвращения молодого барина и наконец-то дождалась. При этом Степаныч изрядно конфузился: он был уверен, когда они поднялись на второй этаж, юный приятель Александра Петровича смеётся над его французским произношением. А Джейн на самом деле, оказавшись в знакомом коридоре, подумала: кто же здесь живёт в комнате Лайонела?
Кстати, её саму определили рядом с собственной комнатой в Освалдби-Холле. Похоже, здесь её спальню занимал Саша.
Поблагодарив Степаныча, Джейн осмотрелась в комнате. Самым важным элементом была дверная защёлка. Закрывшись, Джейн торопливо сбросила шинель – было жарко, как и во всех русских домах, – и прошлась до окна. Управляющий оставил свечку, но даже и без неё в помещении не было бы кромешной темноты: горел дворовый фонарь, отблескивал чистый снег за окном.
Джейн села на мягкую кровать. Все это было мило и комфортно… вот дальше-то как? Впервые с того дня, когда она, пройдя таким же коридором, спустилась потайной лестницей и покинула Освалдби-Холл, её дальнейшее путешествие не зависело от неё самой.
В дверь постучали, вежливо и весело.
– Откройте, юная эстляндская леди, – прошептал Саша.
– Дядя не очень сердился? – также шёпотом спросила Джейн, впуская его.
– Сердился, – кивнул Саша. – Только не за побег.
– А за что?
– Я, как на борту корабля, так и не дал ему обещание не убегать. Он грозился меня в комнате запереть и даже умыться отпускать со стражей. Стража тут и правда нашлась бы. Народ испугался, что я с войны не вернусь, стерегли бы не за страх, а за совесть. Впрочем, – усмехнулся Саша, – какой у дяди страх?
– И до чего вы договорились?
– Ни до чего. Он только выпросил у меня обещание сегодня не убегать. Это ладно, я его уважил. Надо же хоть немножко отдохнуть перед дальней дорогой. Поесть чего-нибудь поприличнее, чем котлеты из мяса неведомых зверей, поспать не на клоповнике, умыться. Кстати, ты в бане была?
– Нет, – ответила Джейн, вспомнив, что в Федькиных анекдотах про чьи-то весёлые похождения это слово упоминалось.
– Значит, будешь. Надо умыться с дороги.
Баня была рядом с домом, к ней вела та самая крытая галерея, что отличала усадьбу в Рождествено от Освалдби-Холла. По словам Саши, галереей можно было пройти и в другие полезные службы: конюшню, хлев, птичник, не говоря уже о многочисленных погребах.
В бане пришлось выдержать небольшую битву со старым Федотычем, истопившим баньку и обещавшим попарить барина, «чтоб тот как родился заново». Понятно, это удовольствие было обещано и гостю. Саша постарался вытеснить из бани Федотыча, не обидев его в лучших чувствах.
Мылись, конечно, долго. Сначала Джейн вышла в коридор, Саша разделся в предбаннике, попарился на скорую руку, намылился и окатил себя несколькими ковшами, не разбирая, тёплая вода или ледяная. Дальше началась сложная комбинация.
Сначала Саша оделся, вышел к Джейн и предложил ей перейти в предбанник. Пока она раздевалась, был в коридоре, а когда уже вошла в баню, он вернулся в предбанник и начал руководить ею из-за дверей. Идея войти вдвоём в парилку в одежде и показать, как с чем обращаться, была отвергнута Сашей как опасная для здоровья.
Для чего существуют веники, Саша объяснил тоже. Джейн неожиданно понравилось, она спросила из-за двери, что такое «poddat», и Саша не без труда объяснил ей, как найти рукавицу – безопасно открыть дверцу, как, не снимая ту же рукавицу, вплеснуть ковш воды на камни, главное же, успел посоветовать, что после этого благоразумно присесть, а не прыгать к потолку.
– На камбузе бывало жарче! – смеясь, крикнула Джейн. – Но здесь пахнет приятней!
Она так распарилась, что чуть не забыла предупредить Сашу о своём выходе, поэтому ему пришлось вылетать из предбанника едва ли не прыжком, закрыв глаза ладонями.
– Кстати, – сказал Саша, – бани есть не во всех барских, но дядя построил её принципиально. Хотя он и считает себя англофилом, но именно поэтому поддерживает народные традиции.
Лев Иванович, по его собственным словам не евший со вчерашнего вечера, терпеливо дождался племянника и гостя. Обед подали в столовой, ярко освещённой множеством свечей – их явно не берегли.
Сначала Джейн решила, будто парадный русский обед состоит исключительно из холодных кушаний. Однако она скоро поняла ошибку. Слуги вносили новые и новые блюда. Повар, в свежем белом фартуке и белом колпаке, уже выполнил свою работу и наблюдал, как его произведения подают на стол. Когда вносили супницу или вазу, он громко объявлял:
– Тямбаль де воляйль а ля паризьен[50]!
– Пате де фрикандо де во!
– Потаж а ля рен о пти крутон!
– Потаж а л’янглез Виндзор. – Хотя суп назывался английским, но в Англии Джейн его не пробовала.
– Попиет а ля полознез!
– Пулярд фарси а л‘еспаньоль!
– Котлет де бефь о натюрель!
…И ещё много чего.
– У нас скоро Рождественский пост, – пояснял Лев Иванович «лютеранину Иоганну», – мы уж скоромничаем напоследок.