Саша ответил не сразу. В его голосе было смущение, будто он в чем-то виноват:
– Джейн… Сейчас… февраль.
…Он все же не смог выработать нужную реакцию фехтовальщика, так как подскочил к скамейке, лишь когда потерявшая сознание Джейн сползла в мягкий, испещрённый капелью февральский снег.
Глава 2, в которой майор Соколов и Лев Иванович Белецкий принимают трудные решения, Катерина Михайловна оправдывает свою репутацию, а в Рождествено едва не происходит странный бунт
Слыша громкие и мерные шаги в коридоре, жандармский майор Соколов грустно вздохнул. У ротмистра Сабурова был приступ вдохновения: он сочинял очередную гипотезу. Судя по громкости шагов и азартному дыханию, обнаруженный им заговор явно не замыкался в пределах подведомственной губернии.
Дурные предчувствия не подводят. Завершив обтаптывание коридора, Сабуров заглянул к начальнику.
– Поздравляю вас, Михаил Иванович! Обнаружен заговор, да какой! В Англии задумалось, в Великом Княжестве Финляндском завязалось, а у нас – сошлось.
– Что вы, Дмитрий Борисович, изыскали такого? – не удержался Соколов от вопроса, хотя давно уже дал себе слово: не подстрекать подчинённого такими репликами.
– Это, Михаил Иванович, продолжение осведомления из Рождествено. Вы тогда, в декабре, делу ход не дали и мудро поступили. Чего ж гнездо ворошить без доказательств? А доказательства – вот они, вчера прибыли («Ну почему ему бумаги постоянно попадают вперёд меня?» – с грустью подумал Соколов).
– На этот раз к донесению была приложена важная улика, – продолжал Сабуров. – Доносителем оказалось лицо осведомлённое, хотя и заинтересованное: бывший управитель усадьбы Рождествено. Хозяин отстранил его, не знаю, за какую провинность, а его племянница так и осталась горничной. Дядя велел ей наблюдать за барином, и девица оказалась достойна поручения. Она такую улику добыла – сам бы лучше заказать не смог!
– Так какая улика-то? – спросил Соколов. Ротмистр протянул ему маленький лист бумаги. – Да, по-английски писано, – подтвердил майор, – вот перевести бы.
– Вот перевести бы, – поддакнул подчинённый. – Не скрою, Михаил Иванович, перевести в нашем городе такую писульку, пожалуй, было не легче, чем девице-горняшечке вырвать страничку из тетрадки нашей англичаночки. Вот в чем трудность, – Сабуров искренне вздохнул, – ведь список жителей губернского города, способных, по моим сведениям, совершить такой перевод, почти весь совпадает со списком неблагонадёжных и подозреваемых. Оказалось, что английский язык знают лишь вольнодумцы – кстати, повод задуматься о тайных пружинах и механизмах нынешней войны между нашими государствами…
– Впрочем, – Сабуров заговорил быстрее, видя, что начальник сейчас его перебьёт, – не в моем обыкновении тратить время на мудрствования, когда надо дело делать. И я нашёл, безусловно, благонадёжное лицо – настоятеля Успенского собора, протоиерея отца Иннокентия. Он, среди прочих европейских языков, английский выучил – чтобы самому Беньяна переводить. Уж высокопреподобию я доверился. И вот, – Сабуров, любивший восхищённо рассказывать, как он выходит из затруднений, протянул Соколову второй лист, – вот он, перевод-то! Вот какие пташки в наши края залетают!
«Делать ежедневные записи у меня не получается. Объяснение простое: я завела дневник, чтобы записывать происшествия, а так как происшествий и приключений нет, то и записывать нечего…» – Соколов пробежал взглядом страницу, аккуратно вырезанную из дневника Джейн.
– Вы согласны? – азартно спросил Сабуров.
– Недозволенное нарушение границы государства, безусловно, имеет место быть, – неторопливо ответил Соколов, перечитывая текст вторично, – а вот иные нарушения не столь очевидны. Типичный дневник путешествующей девицы, да, согласен, в весьма неподходящее время, коротающей время за чтением книг, пока её спутник болен. Правда, к чему бы сэру Сэнди читать русские книги?
– Вот-вот! А тайное приобретение рублей? А наблюдения за чинами городского гарнизона? А явное указание на заговор среди жителей упомянутого Бьернеборга против полиции? Воля ваша, Михаил Иванович, но получить ответ на эти разгадки мы сможем, лишь пригласив неизвестную нам пока английскую леди и упомянутого ею Сэнди, если только тот не отстал дорогой, в этот кабинет! Уверен, мы на пороге открытия англо-шведско-чухонско-польского заговора против России, все нити которого стянулись в Рождествено!
Соколов вздохнул. Он и сам считал поляков изрядными шельмами, но не понимал, с чего Сабуров добавляет к каждому заговору прилагательное «польский»? К тому же ему не нравилась привычка ротмистра объявлять заговором любое событие, не исследовав иных объяснений.
Но в данном случае инцидент без внимания оставить было нельзя.
– Вот что, Дмитрий Борисович, съездите в Рождествено и доставьте сюда всех подданных английской королевы. Только вот…
Сабуров, едва успевший дойти до двери, опять обратился к начальнику.
– Только вот, будьте любезны, завершите сначала ваши начатые старания по иным делам. Осведомитесь у губернской полиции, как продвигается расследование убиения девки в Фёдоровке, да и съездите туда сами, выясните, с чего они покрывают злодея, изобличённого тремя свидетелями. Доведите до конца дело о рекрутских махинациях помещика Богданова. Съездите в имение отставного полковника Гордеева и возьмите объяснения по поводу представления в домашнем театре запрещённой пьесы Шиллера «Разбойники». Да, кстати, по пути в Фёдоровку заверните в трактир купца Данилова и выясните у хозяина и прислуги подробности возмутительного разговора о правительстве между двумя неизвестными мещанами.
– А Рождествено?
– Англичаночка наша, если верить первому донесению, в конце ноября объявилась. Раз до февраля не убыла, то и дня два-три повременить можно. Мы, Дмитрий Борисович, должны, как на бастионах Севастополя, грызть чёрствые галеты повседневных рутинных дел, а уж англичаночку из Рождествено, с её польско-чухонским заговором, оставьте себе на сладенькое.
Сабуров вздохнул и удалился. Майор Соколов улыбнулся до ушей, уверенный, что немалый объём работы будет исполнен в ближайшие два дня. К положительным качествам ротмистра Сабурова относилось то, что прямые распоряжения начальства он исполнял незамедлительно и добросовестно.
Обморок на скамейке стал последним серьёзным приступом болезни Джейн. Её организм так настроился на поправку, что самые неожиданные новости не могли ему помешать.
К тому же Джейн успокоил Лев Иванович. Успокоителем он оказался мудрым и жёстким.
– Возможны лишь два варианта. Первый, самый плохой, – негодяй остался на свободе и отправился к Севастополю так, как и планировал: из Копенгагена в Марсель, посуху. В этом случае вам не удалось бы его обогнать, даже если бы вы не потеряли в пути ни одного дня. Худший локомотив быстрее лучшей тройки. Что в этом случае произошло бы в британском лагере под Севастополем – можно только предполагать. Негодяю могло бы удасться задуманное. Столь же велики шансы, что не удалось бы. История полна сотнями примеров как удавшихся, так и неудавшихся покушений.
– Второй вариант – ваша провокация на борту корабля привела к успеху, – Лев Иванович улыбнулся. – Думаю, негодяй был арестован не за шпионаж, а за самозванство. Не люблю Видока, Ваньку-Каина и прочие полицейские романы, но все же знаю: в таких случаях применима пословица «Семь бед – один ответ». Останется ли он в пределах Острова или отправится в вашу Сибирь – в Австралию, но докучать он всем уже не будет.
Джейн улыбнулась, но спросила Льва Ивановича: не пошлёт ли дядя Генри под Севастополь нового убийцу? Дядя Лев задумался, ещё раз попросил Джейн вспомнить подслушанный разговор дяди Генри и Счастливчика Джона.
– Судить о чужом характере по одному разговору – дело неблагодарное, – сказал он. – Но, делать нечего, приходится судить. Думается мне, до той поры, пока твой дядя не поймёт, что этот Счастливчик своего не добился, другого злодея он не пошлёт. Ведь, как я понял, дядя Генри не нанял абы кого, он нарочно искал сообщника по прежним делишкам, человека знакомого и к тому же должника. Второго Счастливчика Джона ему будет найти непросто. Он, скорее, дождётся, пока прояснится судьба первого, а до той поры нового не пошлёт.
Утешение было слабым, но, за неимением других, Джейн утешилась.
Немножко успокоиться помогли ей и военные новости. Оказалось, что война, как медведь, погрузилась в зимнюю спячку. Французы и англичане под Севастополем мёрзли, но осаду снимать не спешили. Русские попытались отбить у них Евпаторию – не удалось. На далёком Тихом океане, на полуострове Камчатка (не то что Джейн, даже Саша не сразу нашёл на карте), союзники высадились под городом Петропавловском, но ушли с потерями, без победы. На непредставимо далёком севере пароходофрегат Королевского флота «Миранда» зачем-то сжёг в Кольском заливе город Колу, хорошо хоть уцелели жители.
Надежд на скорое окончание войны не было. Судя по сведениям, доходившим до Льва Ивановича, неприятель не собирался уходить, не взяв Севастополь.
«Значит, папа вместе с нашими войсками все ещё там, – думала Джейн. – Чтобы поехать к нему в царской тройке, я должна поскорее поправиться».
И она действительно поправилась за несколько дней. Она гуляла по Рождествено, иногда прогуливалась верхом на Карри, который не сердился на неё за ночное приключение. Правда, Саша всегда ехал рядом, готовый подхватить.
Дядину идею обратиться к царю они не обсуждали и вообще не говорили о несостоявшейся поездке под Севастополь. Не упоминали также неудачный побег Джейн и письмо (купюру Джейн нашла в своей сумке). Говорить об этом Джейн не хотела – для чего? Ведь даже когда Саша улыбался, на его лице были напряжение и лёгкий страх – он побаивался этого разговора, как человек, не знающий, как отвечать.
Ещё Саша немного грустил, что теперь Джейн официально считается девушкой и с ней нельзя фехтовать, как с эстляндцем Иоганном. Дворня в фехтовальные партнёры не годилась – кто же замахнётся на барина, даже тупой саблей?