Когда под эти славные истории были доедены пирожные (преимущественно Федькой) и допито вино (им же), на пороге опять показался Данилыч. На этот раз Сабуров его углядел.
– А, ещё один… – начал он, но вслед за Данилычем в трактир вошёл офицер – пожалуй, наиболее щегольского вида из всех военных, коих Саша встречал в этот день.
– Адъютант начальника штаба Севастопольского отряда поручик Кобылин, – представился он и добавил уже с семейной интонацией: – Виктор Илларионович приказал никого не арестовывать, а быть у него в половине четвёртого.
Федька встал, взял под козырёк и шепнул Саше:
– Видишь, как все здорово вышло: и пирожных спокойно поели, и ты к князю попадёшь. Меня-то не приглашали, жаль. Ладно, пора на бастион двигать… Вам бы, вашбродие, рекомендовал бы всё же умереть за Отечество, раз уж судьба в Севастополь занесла, – адресовался он к Сабурову.
До штаба идти было недалеко. Но путь оказался неожиданно труден. Саша уже не помнил, который месяц назад как следует обедал, а тут ещё и винцо. Вдобавок немилосердно жарило солнце.
Заснуть на ходу мешали лишь постоянные разрывы ракет и бомб. Они падали на город, иногда вдали, иногда в относительной близости. «Этак могло бы и в наш трактир попасть, на середине пирожного», – с улыбкой подумал Саша.
«Верно, уже вечером буду ночевать на одном из бастионов, – думал он, – там этих бомб побольше будет. Эх, ещё же мундир возвращать надо. Я его в повозке оставил, Данилыч говорит – надёжно, но мало ли».
Когда пришли в приёмную начальника штаба, Сабуров сразу же попытался ворваться в кабинет, а узнав, что там находится Катерина Михайловна, повторил попытку. Неудача вышла и тут, и он сел на диван, бормоча: «Всюду заговор!», правда, так тихо, чтобы секретарь не услышал.
Саша сел рядом – так вздремнулось, что сел бы и с медведем, запрокинул голову, закрыл глаза… Правда, проснулся мгновенно, едва скрипнула дверь. Из кабинета вышла Катерина Михайловна. Настроение её было чуть лучше, чем утром.
– Поздравляю, Сашенька, – сказала она. – Мы сделали важное дело: дважды позабавили очень важного и хорошего человека – Виктора Илларионовича. Сейчас у всех такие нервы, что душевный отдых просто необходим.
Сабуров, не слыша окриков секретаря, влетел в кабинет князя.
– Первый раз Виктор Илларионович улыбался, выслушав историю приключений Джейн, второй раз – мой краткий рассказ о заговоре, который изыскал этот господин. Надеюсь, он настроение князю Виктору не испортит.
Не прошло и пяти минут, как в приёмную вышел Сабуров. Он смотрел в пол, губы что-то шептали, а на лице застыло выражение, обычно сопровождавшее очередной горький вывод: «И этот в заговоре!» Ныне статус заподозренного лица не позволял назвать имя вслух.
Вслед за ним выглянул князь:
– И ещё раз повторяю: чтобы вас до вечера не было в Севастополе! Господин Белецкий, извольте пройти.
И без этих слов, благодаря только одному взгляду на Сабурова, Саша понял, что никого арестовывать не приказано и вообще вся эта история закончилась для него хорошо. Он улыбнулся и бодро вошёл в кабинет.
Все же некоторую робость он чувствовал. Ведь он ехал в Севастополь именно ради этой встречи. Не обязательно с начальником штаба Васильчиковым, а вообще с любым генералом, полковником, даже поручиком, который укажет ему, где быть и что делать на войне.
С первого взгляда на хозяина кабинета Саша понял, что князь Васильчиков именно такой человек. Это был настоящий генерал, лубочные портреты таких генералов любят вешать в своих избах крестьяне. Но кроме генеральской важности, лицо тридцатипятилетнего князя Васильчикова сохранило свежесть и молодость. На этом лице не застыло чувство самоуверенной окаменелости. Было видно: такой человек способен и слушать других людей, и спорить с ними, и соглашаться. Но последнее слово все же оставить за собой. Таков долг начальника городской обороны.
Ещё Саша вспомнил, что Виктор Илларионович не был в Севастополе с начала обороны, но появился здесь в конце прошлого года. «Все мы стремимся сюда, и никому не поздно приехать», – подумал он, улыбаясь князю.
Тот улыбнулся в ответ.
– Ну и позабавили вы меня, Александр Белецкий. Надеюсь, слова не в обиду? Хорошо, что нет. Давно не слышал таких славных историй, как про переодетую англичанку в России. Если она ещё и папеньку увезёт в Англию, для семейных хлопот… Ладно, не ко времени о ней. Расскажите о себе в двух словах: как здесь оказались и правда ли, что вас вчера принесли в Севастополь в мундире британского лейтенанта? – князь Васильчиков опять не сдержал улыбку.
– Обо мне только в двух словах и можно, – ответил Саша, – учился в пансионе, началась война, взял отцовскую саблю и приехал в Севастополь, надеясь, что мои услуги могут пригодиться русской армии.
– С вашим отцом судьба не сводила, но человек славный, слыхивал, – сказал князь. – Намерения ваши тоже похвальны. Расскажите чуть подробнее обстоятельства вашего пленения, а главное – побега.
Саша рассказал. Князь опять улыбнулся.
– Да, как жаль, что Александр Пушкин столь рано лишил своего пера родную словесность. Сочинил бы поэму «Английский пленник». Англичаночка-то хороша? – подмигнул он Саше. – Конечно, хороша, другие пленников не вызволяют.
Саша подтвердил, улыбнулся.
– Как-нибудь, когда времени будет побольше, расскажете эту историю подробнее, хорошо? Сейчас другие заботы. Что вам известно о времени штурма?
– Лишь то, что он наиболее возможен в эту или следующую ночь.
– Это и мы знаем, – вздохнул князь. – Завтра годовщина Ватерлоо, как раз повод союзничкам помириться, на наших костях. Час знать нужно. Так, значит, ваша английская черкешенка раздобыла для вас офицерский мундир?
– Да, – ответил Саша, чуть-чуть удивлённый такому переходу.
– И, надеюсь, подкрепила его паролем? – спросил князь быстро, азартно, явно надеясь услышать положительный ответ.
– Да, – сказал Саша. – Только…
«Я должен его забыть. Ха, прибей тень, укуси локоть, забудь слово. Пароль «Амьен», отзыв «Абингдон». Верно, до конца жизни запомнил».
– Слыхивал я, – сказал князь, не расслышав Сашино «только», – теперь у союзников мода: пароль действителен с полуночи до полуночи. Так? Спасибо, что подтвердили. Значит, по знаемому вами паролю можно по их лагерю до полуночи разгуливать?
– Да. Только…
– Что вы, Александр Петрович, понимаю. Сразу после плена, да сразу после пластунского кулака, никаких подвигов не выйдет. Вам надо отлежаться. Кстати, пароль вы ещё пластунам не сообщили?
– Нет. Только…
– Пожалуй, правильно, он им до сумерек и не нужен. И вообще, здесь пластуны не надобны, они, кроме русского, только по-хохлацки размовляют. Найдём в штабе смельчака, да, как стемнеет, и пустим во французский лагерь, чтоб англичане незнакомому офицеру не дивились. Он погуляет и узнает про час штурма.
– Но ведь такие сведения должны быть секретными, – сказал Саша, ощущая, как деревенеет язык, а в голове поднимается послед недавней контузии.
Князь махнул рукой:
– Уж кому, как не мне, штабисту, знать. Тайна, касающаяся ста тысяч человек, растекается по лагерю, как вино из разбитой бутыли в мешке. Потому мсье Пелисье и сэр Раглан только сегодня час штурма и назначат, чтобы до нас дотечь не успело. Но вот ваш мундир и пароль они не предусмотрели. Мундир сейчас при вас?
– Ваше сиятельство, – произнёс Саша, ощутивший, что голову его окутывает какое-то непонятное облако, – существует препятствие, не позволяющее произвести такую разведку.
– Вы не желаете скомпрометировать даму? Я понимаю ваше желание, поэтому разведка будет проведена именно на французских позициях.
– Ваше сиятельство, к сожалению, невозможно и это, – чётко сказал Саша, ощутив, как облако отступило. – Мундир был предоставлен мне под обязательство возвратить его ещё на английских позициях, и это не произошло лишь из-за ночной встречи с пластунами. Пароль был мне сообщён лишь под обязательство не сообщать его любому постороннему лицу. Поэтому передача пароля и мундира является для меня бесчестным поступком.
«Вот уж не ожидала, что окажусь таким завзятым фельдшером: при первом же взгляде на человека думаю, какое лечение ему нужно, и лишь потом вспоминаю, что это за человек».
Человеком, на которого Джейн посмотрела как медсестра, конечно же, был Счастливчик. У него на затылке вскочила изрядная шишка от удара прикладом, а сквозь изорванный рукав правой руки виднелись следы зубов Крима. «У меня отличная собака», – подумала Джейн.
Она все же попросила часового, чтобы тот узнал у арестованного – не нужна ли ему медицинская помощь. Папа вздохнул, но спорить не стал.
Счастливчик махнул было рукой, однако переменил мнение, попросил перевязать руку и голову. Корзина с простейшими санитарными средствами была у Джейн всегда, и она справилась за минуту. Перевязывая руку, думала: вот этой рукой задушил бы меня, – но поэтому и спешила закончить работу.
– Спасибо, – сказал Счастливчик умильным голосом, при этом бросив взгляд на Джейн. Взгляд говорил: «Ты думаешь, я из-за этой мелкой услуги не придушу тебя при первой возможности? Наивная девочка!» Джейн даже расстроилась.
Что же касается полицейской процедуры, она оказалась формальностью. Джейн повторила все намёки, подслушанные ею в разговоре мистера Стромли и Счастливчика, тот подтвердил эти свидетельские показания. Как заметила Джейн, Счастливчик постоянно намекал, что за ним водятся и другие грешки (правда, не уточняя), поэтому судить его следует лишь в Лондоне.
Показания с Джейн уже были сняты, когда в «полицейскую палатку» заглянул инспектор по шпионам.
– А, вот вы где, я вас ищу! – Джейн поняла, что он обращается к ней. – Я хочу, чтобы вы ответили на некоторые вопросы…
– На любые вопросы Джейн будет отвечать только с моего согласия! – резко сказал сэр Фрэнсис. – Представьтесь и скажите, что вас интересует.