– Отец де ла Круа, – взмолилась мадам, – избавьте нас от скуки! Поведайте нам о своих приключениях!
Не успел Ив открыть рот, как вмешался Шартр:
– Я хочу ассистировать вам…
– Мой сын вообразил себя натурфилософом, – слегка раздраженным тоном заметил месье, предупреждая Шартра, что не стоит касаться запретной темы.
Шартр, всегда такой расслабленный и томный, покраснел до корней волос и произнес с горячностью, обыкновенно ему несвойственной:
– …во время вскрытия морской твари!
– Для проведения вскрытия довольно и одного препаратора, сударь.
Ив говорил запросто, без обиняков, ибо не догадывался об интересах и тайных амбициях Шартра. Натурфилософу, обладающему его эрудицией, ни к чему был неопытный ассистент.
– Человеку вашего положения, – напустилась мадам на Шартра, – не пристало рыться в рыбьей требухе.
– Мадам совершенно права, – изящно поклонившись, поддержал ее Ив. – Если бы я проводил обыкновенное вскрытие, то мог бы доверить его подчиненному и ограничиться лишь указаниями. Но в присутствии его величества… – он почтительно развел руками, – я обязан провести вскрытие самостоятельно.
– Неужели вы не хотите, чтобы я послужил королю, матушка? – язвительно спросил Шартр у мадам.
– Да, но так, чтобы не уронить своего высокого титула.
– Не знаю, понадобится ли мне еще один помощник, месье де Шартр, – быстро сказал Ив. – Вы научитесь большему, просто наблюдая и изучая записи и рисунки… – Внезапно Ив оживился. – А вы умеете рисовать?
У Мари-Жозеф перехватило дыхание.
«Он решил наказать меня, – пронеслось у нее в голове, – поручив мои обязанности Шартру».
– Да! – воскликнул Шартр. – То есть… Я хотел сказать… Немного.
Встретившись глазами с неодобрительным взором матери, он совсем смешался:
– Я хотел сказать… плохо.
– Он хотел сказать, что нет. И покончим с этим.
Испытывая немалое облегчение, но одновременно жалея молодого герцога, Мари-Жозеф бросила на него сочувственный взгляд, а на мадам – благодарный. Но Шартр в ответ нахмурился, покосившись на нее невидящим глазом, а мадам и не догадывалась, что спасла Мари-Жозеф.
Лоррен, глядевший куда-то за спину Мари-Жозеф, внезапно поклонился.
В их тесный круг, блистая в своих усеянных бриллиантами корсажах, как хрустальные люстры, ворвались герцогиня Шартрская и мадемуазель д’Арманьяк. Мадам де Шартр в ответ на поклон Лоррена лишь пренебрежительно махнула рукой.
– Добрый вечер, батюшка, – поздоровалась мадам Люцифер с месье. – Добрый вечер, матушка.
– Добрый вечер, мадам де Шартр, – поприветствовал ее месье. – Здравствуйте, мадемуазель д’Арманьяк.
Мадам, ее свекровь, вежливо, но чрезвычайно холодно кивнула. Мадам де Шартр сделала вид, что не замечает мужа; он в свою очередь демонстративно не смотрел в ее сторону, потягивая вино. Мадемуазель д’Арманьяк взглянула на Шартра из-за края веера и, встретившись с ним глазами, кокетливо потупилась, нимало не смущаясь присутствием своей подруги мадам де Шартр.
«Интересно, каково это, – думала Мари-Жозеф, – расти, как мадемуазель де Блуа, когда никого не можешь назвать матерью и отцом, ведь не могла же мадам Люцифер обращаться к его величеству „папа“?» Детей мадам де Монтеспан воспитала мадам де Ментенон, а когда мадам де Монтеспан отправили в изгнание, они во второй раз лишились родной матери.
Ходили слухи, что мадам де Ментенон любит незаконнорожденных детей его величества как своих и ревностно блюдет их интересы. Она нашла им блестящие партии, куда лучше, чем они могли мечтать. Женив и выдав их замуж за людей, занимающих более высокое положение в обществе, она нанесла оскорбление многим и многим придворным, не в последнюю очередь мадам.
– Мы пришли похитить отца де ла Круа, – объявила мадам Люцифер, – все дамы просто сгорают от нетерпения его увидеть.
Они с мадемуазель д’Арманьяк увлекли Ива за собой, и все вместе исчезли в толпе.
– Они ведут себя как уличные девки, – пробормотала мадам. – Предостерегите брата, мадемуазель де ла Круа, как бы он не нарушил своих обетов.
– Мой брат никогда не нарушит обетов, мадам! – уверила ее Мари-Жозеф. – Он не способен на такое!
– И никогда не поддастся никакому искушению? – спросил месье.
– Никакому, месье.
– А что же со вскрытием? – осведомился Шартр. – Когда оно будет возобновлено?
– Не знаю, – ответила Мари-Жозеф, – когда пожелает его величество.
– Мой августейший дядюшка будет откладывать до тех пор, пока эта тварь совсем не сгниет, – с отвращением процедил Шартр.
Хотя Мари-Жозеф в свое время говорила так же, а сейчас опасалась того же, она сочла разумным сменить тему.
– Сударь, я написала минхеру ван Левенгуку, умоляя его продать один микроскоп. Говорят, что его линзы не имеют себе равных.
– Левенгуку? – удивился Шартр. – Уж лучше бы вы купили настоящий французский микроскоп со сложными линзами. Мадемуазель де ла Круа, у вас такие чудесные глаза, неужели вам не жаль испортить их, сидя за хитроумным прибором Левенгука?
– Который ему придется ввозить во Францию контрабандой, – вставил Лоррен, – а то еще оставит себе деньги и ничего вам не пришлет.
– Ввозить контрабандой, сударь?
– Возможно, он завернет его в листки с непристойными лубочными картинками, – предположил месье, – и так за один прием ввезет два рода контрабанды сразу.
Лоррен рассмеялся.
– Ведь мы же сейчас в состоянии войны с голландцами, мадемуазель де ла Круа, – напомнила мадам.
– Достаточно одной маленькой кампании следующим летом, чтобы положить этому конец, – провозгласил Шартр.
– Не надейтесь, что вам снова поручат командование! – обнадежил его месье.
– Но кавалерия под моим началом одержала победу!
– А напрасно, вот это было совершенно ни к чему!
– Натурфилософия может сделать войну ненужной и положить ей конец, – в наступившей тишине робко произнесла Мари-Жозеф.
– Ну разумеется! – поддержал ее Шартр.
– Положить конец войне могут дипломаты месье де Кретьена, – сказал Лоррен, – беспрепятственно пересекающие границы.
– Поэтому, без сомнения, – заключил месье, – вы получите свой микро… как его там.
– Чрез его посредство можно узреть невидимое, отец, – вмешался Шартр.
– Как чрез посредство Библии? – осведомилась мадам.
– Можно увидеть крохотные вещи, мадам, – заверила ее Мари-Жозеф. – Например, если бы мы посмотрели в микроскоп на блох Георгинчиков, то заметили бы на их блохах других блох, поменьше.
– Мы должны немедленно заняться исследованием блох! – объявил Лоррен.
– Я бы предпочла обойтись без этого, – сказала мадам.
Под боком у Шартра точно из-под земли вырос еще один лакей. Шартр потянулся было за бокалом, но Лоррен опередил его столь изящным движением, что Шартр даже не смог возмутиться.
– Вы целый вечер ничего не пили, мадемуазель де ла Круа, – сказал Лоррен. – Выпейте, успокойтесь, забудьте о войне и натурфилософии.
Мари-Жозеф не испытывала необходимости успокоиться, но ей хотелось пить, и потому она взяла бокал. В пурпурном вине вдоль серебряного обода бокала причудливыми узорами отражался свет.
Она чуть-чуть отпила, ожидая почувствовать горьковатый, водянистый вкус вина, которым их причащали в монастыре. Вместо этого ее языка коснулся темно-бордовый бархат. Мари-Жозеф ощутила благоухание фруктов и цветов. Она сделала еще один глоток, с закрытыми глазами наслаждаясь вкусом. «Этим вином можно наслаждаться, просто вдыхая его аромат», – подумала она.
Открыв глаза, она обнаружила, что Лоррен глядит на нее сверху вниз, пленив ее своей веселой улыбкой.
– Вам понравилось, – вынес он вердикт.
– Как же иначе, – откликнулся месье, – такой восхитительный букет.
– Вы преподнесли мне мой первый бокал вина! – призналась Мари-Жозеф.
– Первый?! – в ужасе воскликнул месье.
– А чем еще я могу одарить вас… первым? – тихо и вкрадчиво спросил Лоррен.
– Вы не так поняли меня, сударь.
– А что же вы пили в этой колонии, на богом забытом острове? – спросил месье, изумленно глядя на нее, словно на заморскую диковинку.
– В монастыре, сударь, мы пили слабое пиво и воду.
– Воду?! – воскликнул месье. – Скажите спасибо, что вообще остались живы.
– Какая восхитительная невинность! – добавил Лоррен.
Мари-Жозеф отпила глоток вина и взглянула на Лоррена из-под опущенных ресниц:
– Вы льстите мне, сударь…
– Я?! Помилуйте, всем известно, что я говорю только правду и ничего, кроме правды.
– А монахини всегда предостерегали меня, сколь коварна лесть…
– Забудьте о моей преданности, забудьте о моем восхищении, молю вас, мадемуазель де ла Круа. Муки разбитого сердца хоть сколько-то меня развлекут.
Шартр хмыкнул и осушил еще один бокал вина.
– Забудьте о его жалком остроумии, – отрезала мадам. – Он лишь тщится развлечься, пресытившись скукой. Монахини простили бы даже Лоррена, если бы им пришлось вынести хотя бы один прием при дворе его величества.
– Они вынесли… – Мари-Жозеф помедлила, пытаясь унять дрожь в голосе, – мы все вынесли безмолвие монастырских стен.
Лоррен с поклоном поцеловал ей руку.
– Вы – истинное украшение двора, милая мадемуазель де ла Круа, как некогда ваша матушка.
Она отняла у него руку, стесняясь загрубевшей кожи, состояние которой неоднократно порицал месье.
– Идемте, дорогой шевалье, – громко и радостно провозгласил месье. – Вы должны сразиться в бильярд с моим братом-королем.
Он взял Лоррена под локоть и повел его прочь из зала. Шартр последовал за ними, спотыкаясь не только по причине своей хромоты. Мари-Жозеф сделала реверанс, но все трое уже успели отвернуться.
Внезапно Лоррен оглянулся на нее через плечо, простер к ней руку и трагически вздохнул.
Мадам схватила Мари-Жозеф за руку.
– Если ваш брат не желает избавить меня от скуки, вы должны взять это на себя! – заявила она. – Пойдемте же, отыщем какой-нибудь тихий уголок.