За стенами шатра заходящее солнце превратило воды Большого канала в расплавленное золото. Луна, почти полная, тяжело нависала над дворцом. Слуга верхом на коренастой мышастого цвета лошадке держал поводья серой арабской лошади графа Люсьена и другой, гнедой, той же породы и столь же восхитительной.
Мари-Жозеф присела перед графом Люсьеном в реверансе:
– Спокойной ночи, граф.
Она поднялась, ожидая, что его лошадь припадет на колени, чтобы он мог сесть в седло, ожидая, что он сейчас ускачет.
– Вы умеете ездить верхом, мадемуазель де ла Круа?
– Я давно не ездила… – И тут она подумала – понадеялась! – что он от имени его величества, может быть, пригласит ее на охоту, и прикусила язык. – Да, умею, сударь.
– Поговорите с этой лошадью. – Он кивнул на гнедую.
Его требования – требования адъютанта его величества – значили куда больше, нежели мучившая Мари-Жозеф неловкость. Она робко подошла к лошади. По слухам, жеребцы могли взбеситься, почуяв женщину, у которой пришли месячные.
Но гнедая лошадь, как и серая, оказалась кобылой.
Мари-Жозеф протянула гнедой руку, и та мягко ткнулась ей в ладонь теплой мордой, шевеля бархатными губами. Ощутив запах рыбы, гнедая тихонько фыркнула, обдав Мари-Жозеф своим дыханием. Мари-Жозеф нежно подула ей в ноздри. Гнедая запрядала ушами и снова дохнула Мари-Жозеф в лицо.
– Откуда вы знаете, что надо делать так? – спросил граф Люсьен.
Мари-Жозеф вспомнилось детство, счастливейшая пора ее жизни.
– Меня научил мой пони. – Она улыбнулась, заморгала и отвернулась, чтобы скрыть слезы. – Когда я была совсем маленькой.
– Так разговаривают с лошадьми бедуины, – сказал граф Люсьен. – Иногда мне казалось, что к лошадям они относятся добрее, чем друг к другу.
– Она прекрасна! – откликнулась Мари-Жозеф. – Вы всегда ездите на кобылах?
Она нежно почесала морду гнедой. Лошадь блаженно вытянула шею, опуская морду ей на руку.
– Кобылы этой породы славятся больше жеребцов, – пояснил граф Люсьен. – Кобылы быстроноги, сильны и злы, но готовы поставить свою злость вам на службу, если вы этого потребуете. Для этого, правда, они должны вам доверять.
– То же можно сказать о жеребцах его величества, – вставила Мари-Жозеф.
– Однако злого жеребца приходится принуждать, подчинять себе его волю. Так вы попусту тратите силы – свои и его.
Граф Люсьен устремил взор своих ясных серых глаз в пустоту и лишь спустя несколько мгновений усилием воли заставил себя вернуться из мира воспоминаний и снова заговорил с обычной прямотой:
– Ваше время принадлежит его величеству. Вы не должны терять его, расхаживая взад-вперед по Зеленому ковру. Жак поставит Заши в королевскую конюшню, будет за ней присматривать и приводить ее вам по первому вашему требованию.
Мари-Жозеф погладила гладкую шею арабской кобылы, смущенная таким знаком внимания, ответственностью и сомнениями: вдруг она не сможет ездить на этом волшебном создании? Тут лошадь отвергла все притязания на волшебную природу, подняв хвост и уронив на дорожку немалую кучу навоза. Откуда ни возьмись к ним подбежал садовник с совком и проворно убрал нечистоты, как будто все это время ждал где-то поблизости. Возможно, так оно и было.
– Я не ездила верхом с раннего детства, – призналась Мари-Жозеф. – В монастыре мне не позволяли, потому что…
Она искренне полагала, она надеялась, что ездить верхом ей не разрешали по совершенно надуманной причине. Однако Мари-Жозеф не хотела называть эту причину, чтобы не показаться графу Люсьену дурочкой или не смутить его. С другой стороны, опасение все же закралось в ее душу: а что, если и вправду верховая езда лишала девственности и тогда ни один муж не поверит в ее чистоту?
– Нам не позволяли.
– Что ж, посмотрим, вспомните вы или нет.
Граф Люсьен кивнул Жаку, тот соскочил со своей коренастой лошадки и подставил под стремя Заши лесенку.
– А если нет, я прикажу предоставить вам портшез.
Мари-Жозеф не могла вынести мысли о портшезе, когда ей предлагали Заши. Она помедлила, опасаясь, что кровь запятнает седло.
«Надо было придумать отговорку, какую угодно, любую, – в отчаянии думала она. – Теперь надо призвать на помощь всю свою наглость и как-то выпутываться из положения».
Она никогда не ездила в дамском седле, только по-мужски, и потому, поставив левую ногу в стремя, а правую расположив на луке седла, с удивлением обнаружила, что это очень удобно. Серая склонилась, став на одно колено, чтобы стремя опустилось ниже, и граф Люсьен тоже взобрался в седло.
– Ждите меня в конюшне, – приказал Люсьен слуге.
Жак поклонился и взмыл в седло, прекрасно обойдясь без лесенки-подставки и стремени. Он перекинул лесенку через седельную луку своей лошадки и пустил ее рысью в конюшню позади дворца.
Серая и гнедая неспешным шагом двинулись вверх по холму по направлению к дворцу. Даже сейчас, идя неторопливо, кобыла двигалась со сдерживаемой силой и энергией. Ощутив твердую руку на поводьях, она встревожилась и затанцевала. Волнение Мари-Жозеф чуть-чуть улеглось, и она немного отпустила удила. Заши успокоилась и заложила уши, ожидая лишь одного слова, одного движения всадницы, чтобы поскакать галопом и стрелой метнуться из сада в лес.
Однако Мари-Жозеф приказала ей идти размеренным шагом, решив, что в королевских садах не подобает устраивать скачки.
– А вы не могли бы одолжить лошадь моему брату? – спросила она.
– Нет! – отрезал граф Люсьен.
В его голосе прозвучали стальные нотки, и Мари-Жозеф невольно разобрало любопытство.
– Почему нет?
«Вдруг он скажет, – подумала она, – Ив, мол, такой длинноногий, что лошадь ему ни к чему?»
– Потому что я в жизни не встречал священника, который ездил бы верхом или запрягал лошадь и не погубил бы ее.
«Я должна защитить Ива, – размышляла Мари-Жозеф. – С другой стороны, наездник из него и вправду никудышный».
В сумерках очертания фонтанов предстали неясными, а статуи превратились в белых привидений. Запела русалка, а в зверинце ей в ответ зарычал лев.
Мари-Жозеф вздрогнула. Поравнявшись с местом, где ей привиделся окровавленный призрак Ива, она нервно покосилась на заросли.
Вдоль края дорожки заструилась зловещая тень.
– Спасайтесь, граф Люсьен!
Прямо на нее взирал отливающими серебром глазами королевский тигр в ровных полосках, неясно различимый в сумерках. С его клыков и когтей капала кровь. Заши шарахнулась, завертелась волчком на месте и зафыркала.
Мари-Жозеф в ужасе вонзила каблуки ей в бока, и кобыла понеслась галопом. Из-под копыт у нее летел гравий. Девушка гнала ее быстрее и быстрее. Гнедая снова вырвалась на дорожку, проскакала мимо шатра русалки, на миг погрузив Мари-Жозеф в какофонию издаваемых русалкой негармоничных звуков, и понесла ее по Королевской аллее к зверинцу.
Всадница не осмеливалась оглянуться, боясь увидеть за спиной окровавленные тигриные клыки, боясь, что бросила графа Люсьена на верную гибель. Ее охватил невыразимый ужас.
Заши замедлила бег, перейдя на легкий галоп, а потом, гарцуя, и на рысь. Ее лопатки заблестели от пота, однако она двигалась так, словно способна бежать еще и час, и два, если понадобится. Она выгнула шею и фыркнула, отведя назад маленькие изящные ушки и лупя себя по бокам черным хвостом. Мари-Жозеф, дрожа, съежилась в седле. По щекам ее бежали слезы, мгновенно остывая в холодном ночном воздухе.
– Ты его обогнала, – сказала Мари-Жозеф Заши. – Ты спасла нас.
Заши затанцевала, уже не от испуга, а почуяв мускусные запахи животных в зверинце.
И тут легким галопом к ним подскакала Зели. Граф Люсьен натянул поводья, осаживая лошадь рядом с Мари-Жозеф.
– Что ж, я вижу, ездить верхом вы умеете, – тихо сказал он.
– Слава богу, вы живы! – выдохнула Мари-Жозеф. – Я не должна была вас бросать, простите меня, нужно найти смотрителя королевских тигров…
– Мадемуазель де ла Круа, – прервал ее Люсьен, – о чем вы?
– Разве вы не видели тигра?
– Тигра?
– Да, я видела его собственными глазами! И Заши его видела. Она испугалась не меньше меня!
Гнедая не обнаруживала никаких признаков испуга.
– Заши только дайте повод, и она понесется стрелой, – заверил он Мари-Жозеф. – Я ничего не видел. Зели ничего не видела. Там не было никакого тигра.
– Наверное, он убежал из клетки.
– Там нет никакого тигра.
– Но я же сама видела его, сегодня, во время пикника!
– После пикника этого тигра передали мясникам его величества. А другого тигра нет.
Мари-Жозеф удивленно осела в седле:
– И они его уже забили?
– Меховщики должны выделать шкуру. Доктор Фагон должен заспиртовать органы, годные для приготовления лекарств. Месье Бурсен должен приготовить мясо для пира по случаю Карусели.
– Но тогда что же я видела? – прошептала Мари-Жозеф.
Граф Люсьен направил лошадь к дворцу; Заши двинулась следом.
– Тень во тьме…
– Это была не тень.
Граф Люсьен молча ехал дальше.
– Это была не тень! – крикнула Мари-Жозеф.
– Хорошо, пусть так.
– Я не вижу призраков, я не…
– Я же сказал, что верю вам.
«И вправду, что же я видела? – подумала она. – Что же видела сегодня или той ночью, когда мне предстал умирающий Ив?»
Граф Люсьен достал из кармана серебряную фляжку, открыл ее и протянул Мари-Жозеф.
– И я не пьяна! – заявила она.
– Если бы вы были пьяны, я не стал бы предлагать вам еще алкоголя. К тому же, если бы вы были пьяны, вас бы так не трясло.
Она отпила глоток. Резкий вкус спирта растворился в яблочном благоухании. Она глотнула еще.
– Пожалуйста, оставьте и мне немножко, – попросил граф Люсьен.
Она вернула ему фляжку, и он осушил ее едва ли не наполовину.
– Что это? – спросила Мари-Жозеф.
– Кальвадос. Из бретонских садов. – Он улыбнулся. – Если бы стало известно, что я пью кальвадос вместо бургундского, то меня заклеймили бы как безнадежно отставшего от моды чудака.