И все равно – детская ножка осталась присоединена к телу. Никаких порезов на ней не было.
– Сюда, – сказала Искра, поставив нож на другую ногу.
Демон поводил пилой, и вторая ножка уплыла вверх.
Потом обе руки – от плеч. Голова отделилась чуть ниже челюсти.
Ведьмин нож направлял движения демона, пока под крышей бани не образовалось скопление конечностей, которое покачивалось, как переметы, которые натягивал в реке Малёк. Каждый обрубок извергал чернильную струю яда, и каждая струя собиралась в широкую лужу, которая разливалась по потолку.
«Там все плохое, – подумала Миранда. – С тобой тоже так было».
Она посмотрела на свою руку: там был белый шрам в месте, где ее укусила змея.
Огонь в печи отбрасывал дикие тени.
Искра убрала нож в свой передник.
Демон открыл рот и вобрал темное облако вместе с паром – оно втянулось в существо ревущим вихрем, его шум напоминал низкий лягушачий хор, который заполнил комнату. Он словно разбух у Миранды в черепе, до той степени, что забился пульсирующим ужасом, словно толстые пальцы вдавливались ей в уши, чтобы встретиться посередине, пока весь пар в комнате не был наконец поглощен и шум не стих. Тогда вспученные челюсти демона с треском захлопнулись, наступила тишина и отсеченные детские конечности растворились, превратившись в эфир в тусклом свете над скамейкой.
Воздух стоял горячий и сухой.
– Готово, – возвестила Искра дрожащим голосом.
Миранда отвернулась от зеркала.
Искра отошла от ребенка и, пошатнувшись, опустилась на колени.
Девочка за ее спиной вскочила со скамьи и встала голыми ножками на влажную землю. Затем протянула ручки и обхватила ими Искрины щеки. Она смотрела на старуху большими белыми глазами.
Миранда бросилась к старухе, но остановилась, когда девочка раскрыла рот и запела.
Девочка пела детским голоском, но он принадлежал не ей. Он был грубый и резкий от скорби, а слова, что она пела, – на гортанном языке, на котором говорила Баба. Песня же была долгой и трагичной, будто вырванная из самой пропахшей торфом земли.
Искра застыла в девичьих руках, будто завороженная; от звуков песни ее глаза вдруг наполнились слезами.
Потом пение прекратилось.
Тело девочки обмякло, и Искра, высвободившись, упала на четвереньки. Она отползла к Миранде, которая подошла к ней и обняла.
Девочка выпрямилась и сморгнула слезы. Она вглядывалась в тени и углы бани. Затем остановилась на старой ведьме и Миранде и произнесла слабым, испуганным голосом, совсем детским:
– Кто вы?
Солнца свет
Малёк смотрел сквозь щель в дверном проеме бани, но почти ничего не видел – только какие-то смутные движения.
Дверь открылась, и из бани, хромая, выбралась Искра.
– Помоги мне, – сказала она мальчику, протягивая к нему руку, и мальчик взялся за нее и провел старуху к пню, в котором торчал топор.
– Я старая развалина, – сказала она. Она выпустила воздух сквозь зубы и, приподняв длинный подол платья, помахала им, чтобы немного остыть.
Мальчик тревожно глянул на баню, но Искра коснулась его рукой и попросила:
– Побудь со мной.
Он остался.
Искра снова слышала голос банника у себя в голове: «Секрет своей старой ведьмы, хочешь узнать?»
«Великая лешачиха, – подумала ведьма, – неужели этот час наконец настал?»
Мальчик дотронулся до ее плеча, его грубое лицо исказилось от беспокойства.
Он показал что-то руками, но старая ведьма так и не удосужилась выучить эти жесты. Она прижала ладонь к сердцу и отвернулась.
Девочка вздрогнула, когда ей на плечи легло полотенце из длинной зеленой сумки, которую принесла с собой Миранда. Существо с бородой и красными глазами было плохим, очень плохим. Но что-то в старухиной голове завопило, там было воспоминание более страшное, чем даже гнев демона, и девочка услышала песню, словно доносящуюся со дна глубокого темного колодца. Только этим колодцем была она сама, поэтому она только открыла рот, и слова сами вышли из нее. Она не понимала, что они значили, и только видела мысленный образ – историю, которую они рассказывали: рытье ямы, ее заполнение и засыпка землей с камнями.
Но это было не все.
Пила демона открыла иные двери – в самом девичьем сердце, они вели к ее страшной силе. Раны не устрашили ее. Они сделали ее сильнее. Это она понимала, потому что так случалось всегда, каждый раз с тех пор, как она впервые нашла упаковку бритвенных лезвий на раковине в одном из трейлеров. Но демон не был хорошим, и, будучи тварью алчной, он прокрался через эти открытые двери и увидел все, что видела девочка, в том числе старухины секреты. Что-то, касающееся этого места. Девочке ни к чему было это знать, потому что это был не ее дом. Ее дом был там, где женщины работали в трейлерах, но того дома больше не было, он сгорел, и от женщин остались только пепел и кости – «должна ли я их оплакивать?» – потому что они не видели черного клубящегося облака, которое принесло мужчин в черном с огнем, топорами, пистолетами и острыми зубами. Но где она была до трейлеров?
Ничего из этого не имело значения, по крайней мере сейчас, потому что здесь черноты не было – здесь, где бы она ни была. Банник был здесь не единственным духом, и не все были, как он. Некоторые были хорошие и зеленые, как мерцание в темноте, которое она видела, когда в первый раз пришла в себя на реке, – а теперь женщина по имени Миранда обнимала девочку сильными руками, держала ее, положив подбородок ей на голову. И это была совсем не тьма. Это было мило. Очень хорошо. Очень мягко. Снаружи все вокруг было зеленым, дышало жизнью. Вместо тени – солнца свет.
Она давно не видела настоящего солнечного света.
Миранда подошла к сумке, висевшей на крючке возле двери, достала оттуда пару джинсов и выцветшую синюю футболку – одежду, которую нашла в своем детском комоде. Со спинки плетеного стула взяла рубашку Хирама с длинными рукавами, которую девочка носила до этого. Сложила всю эту одежду в стопку на скамье рядом с ребенком, которая следила за Мирандой таким ясным взглядом голубых глаз, какого прежде у нее не бывало.
– Это должно тебе подойти, – сказала Миранда. Голос ее звучал грубо, горло распухло и саднило там, где ее душил демон.
Девочка не ответила.
– Тебе теперь нечего бояться, – сказала Миранда. – Понимаешь?
Взгляд девушки метнулся к проему, сквозь который виднелись старуха и мальчик. Искра сидела на пне, раздвинув ноги и задрав платье выше колен.
Миранда задумалась, что за секреты до сих пор хранила старуха. Все эти годы, когда бормотала что-то духу дома или дохлым мухам в ложке, когда читала нескончаемыми литаниями сказки на ночь, истории из иного мира – о невестах с огнями, горящими внутри черепов; о принцах, запечатанных в бочки и брошенных в реки; о Мышке, разобранной на куски демоническим волшебством, а потом собранной обратно.
Она почувствовала некий трепет, будто…
– У нее осталась еще одна, – сказала девочка.
…будто ей в сознание залетела птичка и билась теперь среди ее мыслей.
Почувствовав головокружение, Миранда взялась обеими руками за скамью по обе стороны от девочки, сделала глубокий вдох, потом выдохнула.
– Еще одна что? – сказала она.
– История. Теперь она хочет ее тебе рассказать. Она долго этого ждала. – Взгляд у девочки был странный и холодный. – Тебе не понравится, как она закончится.
Она ощутила вкус крови во рту. Миранда указала на одежду, лежавшую на скамье.
– Одевайся, – велела она. Затем зажала рот рукой и вышла за угол бани на свет, где согнулась у поленницы и вырвала на траву.
Рука об руку
Когда девочка, надев рубашку лодочника поверх Мирандиной футболки и джинсов, подошла босиком к двери бани, снаружи были только Миранда с Мальком. Искра ушла в лачугу, бледная, будто вдруг отягощенная грузом прожитых лет. Миранда сунула голову под колонку, промыла рот от рвоты, смысла кровь с лица. Собрала намокшие волосы и сплюнула в грязь.
Мальчик стоял рядом и махал руками.
– Прости, – проговорила она, вытирая руки о джинсы. – Еще раз. Помедленнее.
Малёк указал на девочку, которая робко выглядывала из-за двери. И медленно спросил на языке жестов:
«Кто она?»
«Единственный ребенок, которого ты видел в жизни», – подумала Миранда.
И ответила жестами:
«Спроси у нее».
Малёк уставился на Миранду. В его голове формировались вопросы, которые он никогда раньше не задавал.
Миранда протянула ему руку и медленно провела вверх по пологому склону, мимо огорода, где краснокрылые дрозды обсиживали старое пугало. Мимо высокого покосившегося черного дуба, мимо туалета с его землистой вонью. Туда, где девочка жалась к дверной коробке, словно к дереву в потоке прибывающей воды. Миранда тянула мальчика за собой, чувствуя, что он отстает на шаг-другой.
– Мой брат, – сказала она девочке, – хочет с тобой познакомиться.
Девочка переступила через порог и очутилась на солнце. Пуговицы на рукавах ее рубашки были расстегнуты, отчего рукава свисали, закрывая кисти.
Миранда сперва замешкала, затем протянула руку к девочке.
Та отпрянула, спрятав руки за спину.
– Смотри на меня, – сказала Миранда, а потом трижды изобразила руками фигуру.
Девочка медленно повторила фигуру сама.
– Ему, – указала Миранда, кивая на брата.
«Привет», – сказала девочка Мальку.
Сердце мальчика подпрыгнуло в груди, будто рыба, как в тот день, когда Сестра впервые учила его плавать в маленьком пруду – она тогда держала его за плечи, опуская под воду, и он чувствовал внезапное давление в ушах, а потом поднимался, откашливаясь и отплевываясь, в совершенном изумлении. Так же было и сейчас – страх и радость от погружения. Сколько раз с того дня он нырял и задерживал дыхание, открывал под водой глаза, хватал перепончатыми пальцами сомиков, вытаскивал их, трепещущих, на поверхность, испытывая при этом удовольствие?
Мальчик ответил – сперва девочке, потом, когда девочка не поняла, Сестре.