— Я, наверное, пойду, — она даже не смотрит на меня, впрочем, я не собираюсь ее держать.
Инна быстро обувается и уходит, не попрощавшись. Закрыв дверь, провожаю Шамову взглядом в окно, она спешным шагом пересекает двор, вскоре ее машина уезжает, а я так и стою. Сую руки в карманы и чувствую шелк. Достав трусики, смотрю на них. Я должен их вернуть? Нет уж, выбросить и забыть, переживет Саша без дорогой тряпочки.
Интересно, а Мот знает, что его дочка тратит деньги на такие вещицы? Пару раз меня затаскивали в магазины нижнего белья, и точно могу сказать, трусики тянуть баксов на двести. Я иду к помойному ведру, но в последний момент сворачиваю и выхожу из кухни. Трусики бросаю на стиральную машину. Да и черт с ними, даже думать не хочу. У меня и без того дел полно.
Собравшись, еду к матери. Завтра у нее очередной сбор анализов, если в этот раз все будет нормально, то можно будет класть на операцию. Я должен удостовериться в том, что мама пьет лекарства и правильно питается.
Воскресенье, отчим дома, открывает мне дверь, кивнув, растворяется в комнате, пока мама хлопочет на кухне, накрывая на стол.
— Привет, сынок, — целует в щеку, я с удивлением замечаю, что у нее хорошее настроение. Кажется, успел забыть, что это такое. Меня кормят кашей и сырниками со сметаной, так что я чувствую себя почти ребенком. Правда, вполне себе счастливым ребенком. Мать опять сидит и смотрит на меня, подперев щеку.
— Рома, — говорит осторожно, — у тебя есть… возлюбленная? — заканчивает, на мгновенье сбившись.
Я бы рассмеялся ей в лицо, если бы она не была моей матерью. Возлюбленная, блин, придумает же тоже.
— Нет, мам, я старый солдат и не знаю слов любви, — шучу в ответ, она улыбается, вздыхая.
— Хотелось бы успеть понянчить внуков, — говорит несмело. Еда встает у меня поперек горла. Я тяжело выдыхаю.
— Мам, я не стремлюсь жениться. Если только попадется какой-нибудь удачный вариант для бизнеса.
Она закусывает губу, отворачиваясь к окну. Сам не знаю, зачем это сказал. Типа лучше же знать правду? Только не для матери, лелеяла бы мысли о внуках, была бы счастливее.
— Это я виновата, — говорит вдруг.
Ну совсем ни в какие ворота. Только разговоров по душам мне не хватало. Все в этом городе, кажется, от меня чего-то хотят, каждый по-своему.
— Мам, давай не будем.
— Не будем, — кивает она и продолжает. Женщины! — Мы с твоим отцом не любили друг друга.
— К чему эти откровения?
— Хочу, чтобы ты знал, мало ли что…
В ее глазах словно что-то вспыхивает и гаснет. И хотя на губах улыбка, но появляется грусть. А я понимаю: она думает, что может не пережить операцию.
Самое поганое, что и такое может быть. Никто не застрахован, как говорится. А у неё слабое сердце и не самые лучшие показатели здоровья в принципе. Но это все равно не повод для задушевных бесед. Я бы предпочёл сдохнуть, не вываливая на своих родных всякое дерьмо.
— Мам, мне это совершенно неинтересно, — я отодвигаю чашку с чаем и сдерживаю желание встать и уйти прямо сейчас.
Она кивает, мы молчим. Смотрю на ее руки, в которых мама теребит кухонное полотенце с лондонским автобусом. В голову приходит нелепая мысль о том, что мать пределы области-то никогда не покидала и вряд ли догадывается, что это вообще за рисунок. Я был в Лондоне три раза, вообще много где был, а вот она нет. И странным образом я чувствую за это свою вину.
Теперь вот, сидя за столом в ее маленькой кухне, понимаю, что я был достаточно эгоистичен для того, чтобы выжить и жить без родителей. Но вот забирать у матери единственного ребёнка — это, пожалуй, даже не эгоиста поступок. Полного мудака.
Вздыхая, придвигаю обратно чашку.
— Ну что ты там хотела рассказать? — говорю, стараясь выглядеть дружелюбно.
Я все ещё не уверен, что хочу знать всю подоплеку.
Мама смотрит внимательно, а потом вдруг улыбается. Отводит глаза к окну и говорит:
— Мы поженились, потому что я забеременела. Это сейчас многие не видят в этом проблемы, но тогда было иначе. Я не хотела оставаться матерью-одиночкой, вот и пошла за Сашу.
От прозвучавшего имени я внезапно вздрагиваю. Вовсе, конечно, не потому что с таким трепетом отношусь к отцу, с которым общаюсь так же мало, как и с мамой. Нет, просто с некоторых пор Саша — это прочная ассоциация с Костровой. И ассоциация такая, что лучше не вдаваться в подробности.
Мать не замечает моей реакции, говорит и говорит. Я слушаю, наблюдая, как с каждым словом ей становится легче. Она словно сбрасывает мешки с песком с воздушного шара, и тот начинает радостно набирать высоту.
История, впрочем, банальная. Они жили потому, что так жили все. Отец выпивал, оба работали, чтобы хоть как-то прокормиться. И казалось, конца края этому не будет. А потом появился он. Отчим, то есть. И мама вдруг поняла, что имеет право быть счастливой.
В четырнадцать, когда родители развелись, я считал мать эгоисткой, и сейчас, слушая ее, мнения своего не изменил. Все мы эгоисты. Особенно когда дерьма хлебнём, а потом нас пряником поманят. Маме просто повезло, что ее пряник оказался на самом деле вкусным.
Когда она заканчивает, мы ещё немного сидим в тишине. Знаю, она ждет от меня, если не подобного откровения, то хоть каких-то слов утешения.
Улыбаюсь и говорю:
— Я рад, что ты счастлива, мам.
Она меня обнимает, целует в макушку. Не скажу, что между нами рухнула стена, но по крайней мере, матери стало легче. А я своё дерьмо все-таки оставлю при себе.
Остаток дня проходит как-то незаметно. Изучаю заново все документы и информацию на Чернова и Кирсанова. И все больше мне видится в этой истории двойное дно. Хотя Мот почти прыгает от радости, но меня терзают большие сомнения, что Чернов вообще слышал хоть что-то о нас от Кирсанова.
Времени остаётся не так уж и много, так что надо действовать, не зря же я тут торчу. Профукать такой объект будет обидно. Снова берусь за Чернова, он у нас ярый благотворитель, жертвует то там, то тут. В конце приписка от Вадима об открытии в больнице нового отделения, где тот непременно будет присутствовать. Ладно, товарищ Чернов, если на личную встречу к вам не попасть, пойдём на общественную.
Матвею решаю пока не говорить, предпочитая встретится с Черновым лично и без свидетелей. Не удивлюсь, что Костров бы туда со мной потащился и Кирсанова с собой прихватил. Обойдёмся без лишних глаз.
На следующий день я прихожу в офис к девяти. Накопилось всякого, плюс неплохо с Москвой связаться, изредка стоит давать пороху, чтобы не расслаблялись.
Усаживаюсь за стол, думая о том, что кофе бы сейчас не помешал, когда в дверь стучат. Я не успеваю ничего ответить, потому что следом показывается голова Матвея.
— Привет, — улыбается он, я отвечаю тем же, гадая, что привело его ко мне в такую рань.
— Вот, — заходит он, — решил в первый рабочий день сам подвезти твою помощницу.
Костров отходит в сторону, я вижу Сашу и мысленно матерюсь: как же я мог забыть об этом нелепом разговоре!
Глава 20. Саша
Я пытаюсь отговорить отца от его затеи отправить меня в подмогу к Борцову. Если так можно назвать мое невнятное бормотание. Ведь на его вопрос, а почему нет, я только хлопаю глазами, не зная, что сказать. По крайней мере, из того, что можно озвучить вслух.
Какая-то ирония судьбы, но папа своими руками толкает меня к очередному искушению. Я мысленно перебираю шкаф, мне хочется выглядеть завтра так, чтобы у Романа дыхание перехватило. Инна предпочитает деловой стиль во всем, и мне хочется хоть немного ей соответствовать.
Она, кстати, так и не перезванивает, и я к общению не стремлюсь. Чувство вины никуда не исчезает, оправдываю себя лишь тем, что я-то Романа поцеловала первая. Он ворвался в мои мысли до того, как я увидела их вместе… Понимаю, что это нелепые оправдания, но сейчас мне нужны хотя бы они.
Я все ещё не понимаю, что творится у меня внутри. То хочу испариться и никогда с Романом не видеться, то замираю от волнения: наша скорая встреча неизбежна.
Когда в сопровождении отца прибываю в офис, где предлагала Роману себя, чувствую, как потеют ладони. А уж встретившись с ним взглядом, хочу и вовсе упасть в обморок.
— Инна скоро подъедет, она поможет Шурочке разобраться, а вы пока пообщайтесь, расскажи в общих чертах обязанности, короче, займи ее, — слышу голос отца, отгоняя наваждение.
— Ну что ж, Шурочка, — прилетает в меня хмурый взгляд. Роман делает паузу, он никогда не называл меня этим дурацким прозвищем, и ощущение, будто он в курсе, как оно меня бесит. Хотя откуда бы ему знать? — Мне нужен ответственный сотрудник, который не сбежит от трудностей.
Роман так выделяет это "не сбежит", что я не выдерживаю и опускаю глаза.
— К тому же, ты всегда должна быть на связи. Дела могут быть срочными.
Хоть Борцов и добавляет официальные нотки, я чувствую, что он меня отчитывает за побег из его квартиры. Вчера я извелась в предположениях, его это неизвестный номер, что красуется в списке пропущенных или нет. На всякий случай сохранила, но выводы делать не спешу. Уже однажды поторопилась.
— В остальном, ничего сложного, — немного смягчает тон Роман. — Просто внимательно слушай и выполняй, что я говорю.
Киваю и невольно ухмыляюсь. Не удивлюсь, если он ещё намекнёт, что не по уставу предложения заняться сексом. Меня даже немного забавляют эти двойные смыслы, и я сдерживаю очередную улыбку. Поднимаю взгляд и натыкаюсь на темные омуты, вспыхивая моментально. Как же теперь держаться, как с ума не сойти, если Роман будет так близко?
— Шурочка очень ответственная, уверен, ты не разочаруешься в ней, — хлопает того по плечу папа. — У нее в институте пара информационных занятий на неделе и всё. В остальное время она твоя.
Отец не замечает, как я дергаюсь от этой реплики. Борцов тоже замирает.