Невозможно прекрасный голос – широкое меццо-сопрано, вольное, сильное, но при этом без нарочитого надрыва, без лихости, без стона и фальшивой страсти. Казалось даже, что она поет робко, словно бы стыдясь обнаружить свои страдания, но тем яснее они были слышны, тем сильнее ранили душу.
Димка подошел к окну и долго глядел на печальные, покрытые снегом нивы и слушал рокот колес непрестанный.
Потом вытащил серебряные карманные часы.
Было шесть утра. Через полчаса станция.
Его встречал Никита на старинных розвальнях. Бородатый, опушенный инеем, он посвечивал фонарем, усаживая барина на подушки, укрывая медвежьей полостью, а потом расставляя в санях чемоданы, подвязывая их ремешком.
– Отставка, Димитрий Симеоныч? – спросил он, усаживаясь на облучок и волною пуская вожжи по лошадиным спинам.
Сани медленно поехали, легко скрипя по накатанной колее.
– Отставка, милый.
– Не жаль?
– Жаль не жаль, да вот так оно вышло. Не переделаешь.
Ехать было восемь верст.
Обнял отца и мать, рассказал о сестре Татьяне, выслушал о тетках Валерии и Анастасии, выпил чаю с калачом и лег спать в натопленной комнате с бревенчатыми стенами.
Проснулся за полдень, смутно бродил по комнатам, по длинным сизым плахтам, постеленным поверх крашеного пола. Разглядывал портреты и гравюры на стенах, фарфоровые фигурки в горке, крестился у икон. После обеда вышел прогуляться, долго ходил по безлистному саду, вышел за ворота. Широкая, печальная – как в той песне – нива, вдали – крыши деревни. Деревня таяла и пропадала из глаз, потому что с неба мелко снежило и накатывал морозный туман, но дышать было легко. Он во всю грудь вдыхал этот чистый зимний воздух и обещал себе, что больше не будет думать о Петербурге, о службе, о жене, уехавшей в Варшаву с детьми. Будет жить здесь, ездить на охоту, помогать мужикам, дружить с соседями. Так оно лучше.
Долго обедали. Рано легли спать.
Наутро со станции привезли позавчерашние газеты.
Он прочитал, что в Москве, в университетской клинике, скончался генерал-лейтенант Василий Николаевич Авдуевский.
– Васька! – чуть не заплакал Дмитрий Семенович. – Васька, милый…
Допил чай, накинул шубу – уже не свою городскую, а здешнюю, – вышел на крыльцо. Сел в плетеное кресло, не убранное с осени. Промерзшие ивовые прутья скрипнули под его телом, которое стало шире из-за овчинного тулупа.
Вспомнил Ваську. Вспомнил Корпус, выпуск, бал. Полк, Тифлис, Пензу. Простил Ваське, что тот обошел его по службе. Вспомнил, как они с ним едва на дуэли не подрались из-за женщины с редким именем Галина. Певица из Мариинской оперы. Меццо-сопрано. Ах, как она чудесно пела! Особенно тот знаменитый романс Абазы на слова Тургенева. Ему одному пела. В номере гостиницы, ночью, негромко. Встав с постели, отбросив простынку. Был снег, фонарь в окно, и казалось, что они едут в поезде, неизвестно куда.
Где она теперь?
Он поднял голову и замер, глядя задумчиво в небо широкое.
С неба сыпался мелкий снег.
Снежинки падали на его лицо, на брови и усы, он сначала сдувал их, потом перестал, и в какой-то миг – будто бы отлетевшим в сторону умом – понял, что они не тают на его щеках, а он этого не чувствует.
Две в одной, одна в двухсон на 27 марта 2019 года
Очень странный сон приснился.
Есть у меня товарищ, а у него – младшая сестра. Моложе меня лет на восемь. Мы с этим товарищем начали дружить, когда нам по пятнадцать лет было, то есть она тогда была еще совсем девочкой, первоклассницей, наверное. Мы с ним в основном на даче дружили, я приходил в гости, и она тут же вертелась, потихоньку превращаясь в подростка, потом – в очень милую девушку.
Потом совсем выросла, выучилась, стала работать, вышла замуж. Дети. Теперь уже внучка есть.
А дальше получилось так, что мы с моим другом стали видеться всё реже и реже, а потом наши встречи вообще сошли на нет. Хотя когда-то мы были вообще не разлей вода. Ну, так бывает иногда. Не в том дело. Но с его сестрой я общаюсь, вплоть до сего дня.
И вот снится мне сон, что я иду по улице, и рядом со мной эта девушка. Не нынешняя немолодая женщина, а именно та девушка, лет двадцати примерно.
Мы идем, о чем-то весело болтаем – это какой-то бульвар в центре города, – и вдруг нам навстречу – она! Кто она? Она же, но в своем нынешнем возрасте.
Я смотрю на нее – и вижу, что она отводит глаза и отворачивается. Почему? Ах, вот в чем дело: наверное, она думает, что я тут завел шуры-муры с какой-то девицей, и не хочет вдаваться в эти подробности. Чтоб потом не пришлось никому ничего объяснять – ага, мол, видела, знала! А так – отвернулась, и прошла мимо, и сама себе объяснила, что ей просто показалось.
Поняв это, я хочу разрешить недоразумение.
Я говорю ей:
– Оля! – Она поворачивается ко мне, смотрит поверх моей головы, видно, что ей неловко и неприятно. – Оля! – говорю я, улыбаясь. – Оля, ты, наверное, какую-то ерунду подумала, что я тут неизвестно с кем флиртую? С какой-то девчонкой? Что ты! Это же Оля, Андрюшина сестра!
Они стоят, вежливо, но холодно глядя друг на дружку.
– Ну, поздоровайтесь наконец! – говорю я. – Вы же прекрасно знакомы, вы просто не узнали друг друга!
А ведь и в самом деле, они прекрасно знакомы, как же иначе? Потому что одна – это та в молодости, а другая – это вот эта в зрелости.
И тут обе почти хором говорят:
– Нет. Извини. Ты что-то путаешь. Первый раз вижу…
Триггер банаэтнография и антропология
Что такое «триггер бана»? Это какое-то словечко, которое человеку настолько противно, гадко, мерзко, что он за него может вас «забанить» (to ban), то есть блокировать доступ к своей странице. Речь, как вы поняли, идет о Фейсбуке.
Люди пишут, за что они банят комментаторов. Конечно, в основном – за расистские высказывания, и это понятно. Но иногда – за путаницу между «одел» и «надел» и, разумеется, между «-тся» и «-ться».
Некоторые банят за слово «элитный», другие – за «бомонд».
Но бан за неудачное слово случается не только в Фейсбуке.
Был у меня знакомый редактор на телевидении. Много лет назад дело было.
Рассказывал.
Познакомился с девушкой, ведет ее к себе домой. Купили вина, конфет. Берет ее за руку и хочет перейти улицу на красный. А она говорит:
– Ой, там минцанер!
– Кто?
– Минцанер на углу!
– А… – сказал он. – Прости, забыл, мне надо тут на работу позвонить из автомата.
Ну и всё.
Особенно много внезапных банов связано с деньгами.
«Было это в советские времена, – пишет мне моя подруга. – Мой знакомый давно мечтал об одной девушке, и наконец она назначила ему свидание. Договорились, что в гостинице “Россия”. Он там остановился, поскольку приехал из другого города. И вот стоит он на лестнице над залом, пришел пораньше, и видит, что стоит эта девушка внизу в зале у кассы и платит за кофе. Кассирша ей дает мелочь на сдачу, а одна копейка попала в мелкую решетку у кассового аппарата. И видит мой знакомый, что эта его девушка стала выковыривать эту копейку из решетки, даже спичку достала. Мой знакомый развернулся и ушел. Потом говорил, что даже подойти к этой девушке больше не мог».
Или вот еще одна история из ранешних времен, рассказал мой корреспондент.
«Красивая девушка пришла в компанию, и там ей очень понравился один интересный парень. Ему она тоже понравилась. Они уже слегка прикасались друг к другу, смотрели выразительно, и вообще все было на мази. И тут компания обнаружила, что не хватает выпивки. Кому бежать за водкой? Жребий выпал на этого парня. Девушка тут же вызвалась сопровождать его. Ехать в винный магазин надо было автобусом. Она уже мечтает: сядем рядышком, прижмемся друг к дружке и начнем целоваться. Он тоже вроде обрадовался. Зашли в автобус, она села у окошка. А он подошел к кассе и что-то там стоит. Ей уже не терпится целоваться-обжиматься, а он ни с места. Так они всю дорогу и проехали: она – у окошка сидя, а он – стоя у кассы. Оказывается, у него была монетка в 20 копеек, и он все ждал, когда кто-нибудь войдет в автобус и даст ему сдачу 10 копеек. Проезд в автобусе тогда стоил пятачок, и люди сами кидали деньги в кассу, отрывали билеты и, если надо, брали сдачу у других пассажиров. А тут людей в автобусе мало, на остановках почти никто не входит, а кто входит, у тех проездной. Так все хорошо начиналось, и тут эти десять копеек! На обратном пути девушке совсем расхотелось целоваться».
Масса историй про триггер бана связана именно с деньгами. Как женщина разочаровалась в мужчине, потому что он то ли сдачу стал пересчитывать, то ли «в ресторане медленно и как-то очень неохотно выуживал из бумажника деньги» (это почти цитата из какого-то советского автора). Как молодая жена разлюбила молодого мужа за то, что в свадебном путешествии он мелким почерком записывал в тетрадку расходы…
Василий Яновский пишет:
«Когда в Англии я впервые услышал от джентльмена, покупавшего в лавке трубку: “Нет, это слишком дорого для меня. I can’t afford it…” – я вздрогнул и покраснел от стыда: подумайте, при даме сознался в своей неполноценности! Нам с детства внушили, что порядочный кавалер может себе позволить все! Деньги не помеха, если нужно – украдет, убьет».
Молодой Лев Толстой играл в карты, и кто-то из партнеров уронил на пол «золотой» – судя по времени, это был канкринский полуимпериал номиналом в 5 руб. 50 коп., или екатерининский империал в 10 руб., – но важно другое. По неписаным правилам, оброненные монеты – добыча лакеев. Но этот игрок залез под стол и стал там шарить, искать. Увидев такое крохоборство, граф Лев Николаевич вытащил сторублевую банкноту, свернул в трубочку, зажег ее от свечи, присел на корточки рядом со скупердяем – и стал ему светить.
Иногда кажется, это очень русское. Знаменитая «широта натуры», подчеркнутое презрение к деньгам. Штабс-капитан Снегирев топчет ассигнации. Настасья Филипповна швыряет пачку денег в камин. Или вот рассказ Чехова «Пьяные»: