«Не завтра и не послезавтра, увы, – через полчаса написала она. – Завтра куча дел, послезавтра мне надо укладывать чемодан, а в среду я улетаю в Таллин. Ровно на одну неделю! В четверг через ту среду вернусь, и увидимся. Обожаю Таллин! А вы?»
«И я», – ответил Данилов и занялся своими делами.
Он уже забыл о ней, как вдруг, дней через десять, пришло письмо:
«Вы, наверное, думаете, что я вас забыла? Или обманываю? Что вы! Просто я зависла в Таллине! Таллин так прекрасен! Таллин меня не отпускает! Вы ведь тоже любите Таллин? Вы меня поймете».
«Да, да», – отбил он.
«Как вы сухо отвечаете! – тут же написала она. – Вы думаете, что у меня там нечто, что я скрываю? Уверяю вас, нет! Это волшебник Таллин меня околдовал! Вот, смотрите!»
Высыпались фотографии Таллина, сорок две штуки.
«Правда, красиво?»
«Правда», – написал он.
«Вот! Вы видите, что эти переулочки, эти мостовые, эти стены просто физически не отпускают меня! До встречи!»
«Ага, до встречи».
Еще через неделю она написала, что вернулась, но ей надо немного отдышаться. Данилов ее не торопил. Дней через пять она написала, что уже вот почти завтра:
«Но вы ведь понимаете, это будет не просто светский трёп, не просто болтовня. Это разговор двух профи. Мне надо внутренне подготовиться. Вам – тоже».
Ого. Данилов даже несколько растерялся. Черт ее знает, на что она нацелилась. Но, с другой стороны, они будут пить кофе в кафе, всего лишь! Ничего страшного.
«Судьба смеется над нами! – написала она еще через неделю. – Признаюсь вам со всей откровенностью: уже совсем собралась и пошла в парикмахерскую, чуть поправить прическу. Подлая мастерица такое наворотила, страшно в зеркало глядеть!»
«Так ли это важно?» – спросил Данилов.
«Вы не женщина, вам не понять!»
Данилов не ответил.
«Вы на меня обиделись? – спросила она через пару дней. – Но я действительно должна что-то придумать. Я не могу выйти на улицу в таком виде!»
«Что вы! – написал Данилов. – Как говорят американцы, take your time! Никуда не торопитесь».
«Нет, вы точно на меня обиделись! Но вы неправы. Как я покажусь таким чучелом! Еще буквально неделю, моя подруга записала меня к одному выдающемуся мастеру».
«Да, да, конечно, хорошо!»
«Вы никак не хотите понять, что нам предстоит очень! очень! очень серьезный разговор! Наберитесь терпения!»
Странное дело – ведь это она сама предложила Данилову увидеться. А теперь его призывают набраться терпения, войти в положение, подождать. Как будто это он добивается свидания. Фу, это слово совсем не подходит! Ладно. Как будто это он добивается встречи в кафе. Зачем, почему, на какую тему? Но Данилову, против всей очевидности, уже начинало казаться, что это он очень хочет ее увидеть, что это ему зачем-то нужно, а она мягко увиливает, избегает встречи.
«Терплю, терплю!» – ответил Данилов и поставил смайлик.
«Я вывихнула лодыжку», – написала она за день до предполагаемой встречи.
Данилов выразил пылкое соболезнование и предложил поговорить по скайпу.
«У меня сильно болит нога, – ответила она. – Я не смогу сосредоточиться».
«Выздоравливайте!» – и Данилов злобно сунул смартфон в задний карман джинсов.
И вывалил его то ли на пол, то ли между кресел в поезде, то ли в такси, то ли в гримерке – он ехал на «Сапсане» в Петербург, на один спектакль.
Неделя прошла, пока он купил новый телефон и восстановил пароли.
Через полмесяца она выложила десяток фотографий – с разными знаменитостями, театральными и не только. Она, кстати сказать, была и вправду хороша. Особенно в платье на лямочках, с узким бокалом шампанского, в объятиях Егора Ханаанова и Евгения Расстригина.
«Пока вы молчали, меня закрутила светская жизнь! – написала она. – Я почти не хромаю, но вчера расшибла нос об угол шкафа. У меня посреди лица этакая клубничина!»
«Ничего», – написал Данилов.
«В каком смысле?» – возмутилась она.
«Ни в каком», – честно ответил он.
«Я вижу, вы всё не так поняли. Вы что себе вообразили?»
«Извините».
«Вот то-то же! Стану снова красивая, и мы увидимся. Шучу, шучу, шучу! Это очень важный разговор, я же сказала. О профессии и перспективах!»
Потом ей надо было срочно в Екатеринбург. Потом она заразилась ветрянкой от маленькой племянницы и даже прислала ее фотографии – очаровательный пупсик, весь в пятнышках зеленки. Потом была «Золотая маска». Потом Кипр. Потом мигрень. Потом Эдинбургский театральный фестиваль. Потом легкая депрессия. Потом фестиваль в Авиньоне. Потом ей поручили собрать команду для нового журнала «Рампа». Потом заболела собака.
Потом она стала вести курс в ГИТИСе.
Он тем временем получил «заслуженного артиста России».
Они переписываются до сих пор.
Недавно она написала, что пила пиво на спор без рук, держа кружку в зубах, и у нее полетели два импланта, и надо сначала их восстановить, а потом немного прийти в себя. И наконец-то встретиться. Есть серьезный разговор.
«Обязательно, конечно, непременно!» – отвечает Данилов.
Ах, трамвай московский!этнография и антропология
В один весенний день сего года, в 18 часов 05 минут, я вышел из Дома радио на Пятницкой и увидел людские потоки, быстро текущие к метро «Новокузнецкая». У входа уже была толпа. Но тут из-за угла показался трамвай № 39, который идет до метро «Университет», то есть прямо до моего дома.
Народу было немного. Сел у окна. Ехал ровно час, с 18:08 до 19:08, даже удивительно. Глядел в окно. Слушал разговоры. Многое понял, хотя вряд ли смогу точно сформулировать.
Но чувство – сильное. Чаще надо на трамвае-то ездить…
Что же я увидел и услышал?
Сзади сидел младший школьник и с тоской говорил маме по телефону, что надо делать презентацию.
Сбоку сидели двое других младших школьников. Один рассказывал:
– Вот, например, у тебя не ладится жизнь. Что надо делать? Надо идти к психологу. Психолог поможет!
– Как?
– А вот так. Он научит, как надо поверить в свои силы и забыть про депрессию.
– Как же про нее забыть? – не поверил младший школьник.
– Да просто – фух! И выбросить из головы!
А надо мной стояла девушка и читала потрепанную книгу в мягкой обложке – роман «Воскресение» Л.Н. Толстого. Когда же ей пришло время выходить, она спрятала книгу в сумку, вытащила оттуда айфон с проводками, засунула себе в уши наушники и вышла. То есть приобрела «нормальный уличный вид» – в отличие от «трамвайного».
Впереди сидела пожилая дама, и к ней нагнулся пожилой господин, похожий на нее, как родная некрасивая сестра. Наверное, это был ее муж. От долгой жизни супруги делаются как бы сестрами. Он говорил, наверное, возражая ей:
– Ну кто такой этот Ельцин? Пьяница и бандит. Непонятно, откуда он взялся на нашу голову! Свалился на нас, как камень с крыши, – бабах, и нет Советского Союза! А вот Путин – другое дело. Прирожденный президент!
– Путина Ельцин привел… – сказала дама.
– Как ты можешь их вообще сравнивать!
А за окном с тихим дребезжанием тянулись супермаркеты, промзоны, рестораны и храмы Божии…
Дизайн, жена и друг детстватолько раз бывают в жизни встречи
Дюша и Ласик – то есть Николай Павлович Вардюшин и Дмитрий Сергеевич Ласкарев – сидели в ресторане. Ресторан был очень хороший, дорогой и известный. Салфетки корабликами стояли на тарелках. Большие бокалы на тоненьких ножках.
Зашли они туда случайно. Они и встретились совсем случайно, на улице, Вардюшин не торопясь шел к машине, припаркованной неподалеку, и буквально налетел на Ласкарева. Тот сказал:
– Дюша! Ты ли это? – и протянул ему руку.
– Простите? – сказал Вардюшин, отступив на полшага.
– Дюша, ты что? Я же Ласик!
Вардюшин узнал, заулыбался, пожал руку. Они даже обнялись.
Они с Ласкаревым, то есть с Ласиком, очень дружили в школе, просто не разлей вода, и даже на первом-втором курсе встречались, но дальше как-то разошлись. Нет, не ссорились, а как-то так. Сначала встречались, болтали, пили, гуляли по Москве чуть ли не раз в неделю, а созванивались вообще каждый день. Потом раз в месяц, потом еще реже, еще реже. Кажется, они не виделись уже лет тридцать, не меньше.
– Почти треть века! – воскликнул Ласик. – Ведь это же охереть можно, старичок!
– Можно, – согласился Дюша. – Можно, но не нужно! – и засмеялся.
– Слушай, давай посидим, раз уж встретились, – сказал Ласкарев. – Время есть?
– Время, время, время… – сказал Дюша, глядя на экран телефона. – Что там у нас со временем…
Он решил, что лучше отделаться сразу. А то он попросит визитку или номер телефона и станет названивать. А так – встретились, посидели-поболтали, и всё.
– Давай, – сказал он. – Куда пойдем?
– Да хоть в «Муму»! – обрадовался Ласик.
– Нет уж, извини!
– Ты что, в «Пушкин» хочешь? – и Ласик оглядел Дюшу с головы до ног.
Было лето, на Дюше был легкий светлый костюм, отличные ботинки, он был стрижен, очкаст по моде, и вообще выглядел отлично, хотя лицом был скорее старообразен, чем моложав: много морщин, складка поперек лба, дряблые щеки. Но зато подтянутый, никакого живота. А Ласик был в заношенных синих джинсах, клетчатой рубашке и куртке с оттопыренными карманами; смуглый, с бородкой и усиками.
– «Пушкин» не «Пушкин», а вот тут недалеко есть одно милое место. Прекрасная рыба, и там очень хороший сомелье, ну то есть хорошо подбирают вино к рыбе, – необидно объяснил он.
– Я уже давно не выпиваю, – сказал Ласик. – А там не дорого?
– Перестань! – Дюша потрепал его по плечу. – Я тебя приглашаю.
– Рыбу вы сколько готовите? – Ласик пролистал меню и поднял глаза на официанта.
– Двадцать минут или полчаса.