Когда я подбегаю к воротам, автомобиль стремительно отъезжает, выпустив на прощание мне в лицо струю выхлопного дыма.
Услышав резкий скрежет, который издает двигатель, я внезапно вспоминаю лежащего вниз лицом человека возле дома у озера.
– Почему ты так поступила? – кричу я на женщину.
– Пайпер, пожалуйста, – всхлипывая, произносит она, и у меня возникает желание ее ударить. И бить до тех пор, пока ей не станет так же больно, как мне сейчас. Пока я не перестану ощущать свои кулаки.
Я разворачиваюсь и бегу обратно к дому. В гостиной на меня таращатся из стеллажа статуэтки.
Наблюдают своими фальшивыми, немигающими взглядами.
Я беру фигурку с ангельскими крыльями, которую подарила тюремщице ее сестра.
Вспоминаю испуганное лицо мамы, которую заталкивают на заднее сиденье полицейской машины.
Видение мелькает, и вот я чувствую губы Каса, целующего меня.
Статуэтка разлетается вдребезги еще до того, как я осознаю, что швырнула ее.
Грохот удара отражается от стен.
Какой приятный звук!
Одним движением я смахиваю на пол целую полку фарфоровых фигурок.
Беру стоящую на уровне глаз статуэтку сидящей в ванне с пеной девочки.
Вспоминаю, как принимала слишком холодный-обжигающе горячий душ в свой первый день здесь. Как, наверное, смеялась надо мной тюремщица.
И со всего размаха швыряю зажатую в руке куколку под ноги.
Разлетаются фарфоровые осколки. Прекрасный хаос.
– Пайпер, – задыхаясь, шепчет застывшая в дверях женщина. – Что ты натворила?
Я сжимаю статуэтку, изображающую родителей, которые склонились над детской кроваткой. На основании видна надпись: Эми.
Кто такая Эми?
Женщина откашливается и приказывает:
– Иди к себе в комнату, Пайпер. Сейчас же.
Я вижу, как у нее трясутся губы.
«Каково это? – хочется воскликнуть мне. – Видеть, как забирают все, что ты любишь?»
Но она не сможет понять.
Монстры не умеют сочувствовать. Они умеют лишь рвать острыми когтями и зубами, утоляя жажду крови.
Я отталкиваю женщину плечом, ухожу в свою комнату и захлопываю дверь, но лучше мне от этого не становится: дыхание вырывается толчками, сердце стучит в сумасшедшем ритме. На носке расплывается красное пятно. Я рассматриваю ступню и нахожу застрявший в ней осколок.
Спустя пару мгновений раздается стук в дверь.
– Пайпер, мне нужно с тобой поговорить.
Затем женщина заходит, не дожидаясь приглашения.
Она держит в руках статуэтку.
Меня волной окатывает чувство вины, хотя раскаиваться мне не в чем. В конце концов, не я начала все это. Когда животное загоняют в угол, оно обязательно набросится на обидчика. Тюремщица должна понимать это лучше, чем кто бы то ни было, ведь она продержала меня в клетке слишком долго.
Женщина не отрывает взгляда от фарфоровой фигурки, которую вертит в руках, но затем поднимает на меня заплаканные глаза и произносит:
– Я очень расстроена, потому что собирала эти статуэтки много лет. Каждая из них что-то для меня значит. Вот эту мне подарила мама, после… – она резко обрывает предложение.
Она держит ту самую фигурку с родителями над колыбелью.
– Следовало сообщить, насколько они для меня важны, – продолжает женщина, утирая слезы. – Мне очень жаль, что я не могу тебе помочь и сделать так, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. Я стараюсь поставить себя на твое место и поступать, исходя из твоих интересов. Не хочу тебя заставлять говорить о тех вещах, к которым ты пока не готова. Но нужно установить некоторые границы. Прояви уважение!
– Границы? – переспрашиваю я. – Уважение? Меня силой забрали из дома, увезли от родной семьи, а теперь ждете, что я просто их забуду? Где были раньше ваши границы и уважение?
– Мне жаль, Пайпер, – подавляя рыдание, всхлипывает она. – Я вижу, как ты по ним скучаешь.
– Почему меня держат здесь? – требовательно уточняю я.
– Ты сама знаешь почему. Глубоко в душе́. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Когда я смогу поехать домой?
Женщина делает глубокий вдох, и я внезапно жалею, что задала этот вопрос.
– Теперь твой дом находится здесь, – шепчет она.
– А если я не хочу тут жить?
Она берет себя в руки, достает из переднего кармана кардигана еще одну статуэтку и ставит ее на стол.
– Мне очень жаль, – едва слышно произносит Джинни и выскальзывает за дверь.
Я не желаю смотреть на оставленную фарфоровую фигурку, так что толкаю ее локтем. Она с глухим стуком падает в мусорную корзину. Бросаю сверху скомканные салфетки.
Никому не удастся меня обмануть.
Ищу ожерелье, стремясь обрести душевный покой, но не нахожу там, где оставила. Полки пусты, на полу тоже ничего нет. Под кроватью отсутствуют даже монстры. Везде пусто.
Обернув руку платком, я вытаскиваю из мусорной корзины статуэтку, отставляю ее в сторону, а потом роюсь в содержимом. Цепочки нигде нет. Как и зеленого камня.
Связь с домом потеряна.
Женщина сидит на диване внизу, пялясь в темный экран телевизора.
– Где мое ожерелье?
– Ожерелье? – недоуменно моргая, переспрашивает она.
– Цепочка с зеленым камнем. Я оставила ее на столе.
– Собиралась сделать тебе сюрприз. – Джинни смахивает слезы, идет на кухню и возвращается с маленькой белой коробочкой. – Я отвезла ее починить.
– Я об этом не просила!
– Мне хотелось сделать для тебя что-то приятное. – Женщина протягивает ее мне.
Я выхватываю подношение.
– Никогда больше не прикасайся к моим вещам, – шиплю я и бросаюсь вверх по лестнице обратно в комнату. Трясущимися руками ставлю коробочку на стол, поднимаю крышку и отодвигаю толстый слой ваты.
На меня смотрит, подмигивая, зеленый камень.
Глава семнадцатаяДо
Наступает обеденное время, но не мой урчащий желудок заставляет нас с отцом в спешке покинуть его кабинет.
А крики Беверли Джин, которые доносятся с первого этажа.
Мы с шумом сбегаем по лестнице, отец перепрыгивает две ступеньки за раз.
– Что случилось? – спрашивает он.
Сестра неотрывно смотрит в окно. Кас и Сэмюель тоже выглядывают на улицу. Затем Беверли Джин бросается ко мне, едва не сбив с ног.
– Снаружи стоит грузовик. А оттуда выбираются мужчины с оружием, – поворачиваясь к нам, говорит Каспиан.
– Не нужно их бояться, – заявляет отец. – Эти люди явились, чтобы защищать меня. Чтобы защищать вас. В адрес Коммуны поступило несколько угроз. Это мера предосторожности, но вам лучше оставаться в доме. – С этими словами он выходит на улицу. Стоит одетым во все черное и с автоматами наперевес мужчинам его заметить, как они тут же выпрямляются.
В этот момент я испытываю радость, что родилась женщиной. Это означает, что мне никогда не придется учиться, как обращаться с оружием.
– Давно они приехали? – спрашиваю я подошедшего Каса. Наши локти соприкасаются, вызывая покалывание кожи, и мне тут же хочется отодвинуться, чтобы проявить верность отцу. Не думаю, что он одобрил бы эти эмоции, особенно теперь, когда Томас выбран мне в мужья.
Мужья. Я стараюсь проглотить страх, сомнение. Отец никогда не ошибается.
– Всего несколько минут назад.
– Они такие страшные, Пайп, – шепчет Беверли Джин. – И выглядят злыми.
Я обнимаю ее, а затем другой рукой притягиваю к себе Сэмюеля.
Пока мы наблюдаем за чужаками, с пляжа подбегает Генри. Завидев оружие, он прямиком направляется к мужчинам в черном. Мы с Касом тут же выскакиваем за дверь и мчимся наперерез через лужайку. Приятель успевает перехватить младшего братишку за секунду до того, как тот дотронулся бы до автомата. Ковбойская шляпа мальчика летит на землю.
– Поставь меня! – пыхтит он, вырываясь из хватки. – Это мой подарок! Мама обещала привезти нам подарки!
– Это настоящее оружие, и оно очень опасное. Тебе нельзя к нему прикасаться. Понял? – спрашивает отец. Его лицо покраснело, а на шее проступили вены.
Мы с Касом уносим в дом разобиженного Генри. Он тут же лягает меня в лодыжку и убегает в свою спальню.
– Я с ним поговорю, – обещает Сэмюель.
– Уверен? – уточняю я.
– Ага, меня он послушает. – Мальчик иногда выглядит старше своих одиннадцати лет. В этом возрасте ему следовало бы еще быть ребенком, но нас много, и каждый должен помогать присматривать за остальными. Засунув руки в карманы, брат медленно поднимается по лестнице.
– Куда подевались тетушки? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.
– Не видел их с самого завтрака, – пожимает плечами Кас. – И не слишком-то жалуюсь.
– Они должны были следить за Генри. Малышам опасно находиться рядом с озером без присмотра. А где Милли? – Я немедленно принимаюсь оглядываться, испытывая чувство вины, что забыла о младшей сестренке.
– Она спит с Анжелой, – отзывается Кас, хватая меня за руку. – Хватит волноваться.
Меня снова пронзает, словно электрическим разрядом.
– Увидимся позже, хорошо? – Я отстраняюсь. – Мне пора готовить обед.
Я пробираюсь через перелесок и кусты возле дальнего конца озера к поляне, о которой никто больше не знает. Я иногда прихожу сюда, чтобы поплавать и подумать. И даже соорудила на берегу скамейку из упавшего деревца.
Сбрасываю одежду. Вода не слишком чистая, но там можно чувствовать себя свободной: ни обязанностей, ни тревог.
В детстве матушка водила меня на уроки в модный бассейн и даже купила розовую купальную шапочку. После занятий мы всегда ели в парке мороженое. Это мои самые счастливые воспоминания из тех, что сохранились из времени до переезда сюда.
Ветер гонит по поверхности озера волны, пока я захожу в воду. Она теплая и мутная. Принимаюсь намыливать волосы лавандовым мылом, которое матушка привезла мне из Парижа. Затем откидываюсь на спину и лежу на поверхности, позволяя чистым прядям змеиться, точно лозы ползучих растений. Тело постепенно начинает погружаться.
Я поворачиваюсь, услышав громкий всплеск.