Однако женщина берет фотографию девочки с комода и ставит обратно.
– Эми рассказала, что ты заходила к ней в гости прошлым вечером.
Я впиваюсь ногтями в одеяло и думаю о ноже под матрасом. Достаточно пары секунд, чтобы достать лезвие.
– Она приехала домой от бабушки с дедушкой чуть раньше, чем планировалось. Ты уже спала, иначе я бы вас познакомила. Эми – моя дочь, Пайпер.
Дочь?
– Она должна была оставаться у моих родителей еще несколько недель, но слишком соскучилась по дому. – Женщина принимается нервно мерить шагами комнату, напряженная и строгая. – Ночью ты должна лежать в своей постели. Понимаю, как тебе любопытно, но разгуливать по коридорам в такой поздний час недопустимо и небезопасно. Поняла?
«Небезопасно для кого?» – хочется спросить мне.
Но вместо этого я киваю.
– Очень рада, что ты согласна, – сглотнув, продолжает женщина. – Мой муж Рич пока находится у родителей. Мы живем раздельно в данное время, но это все неважно. Он приедет, когда ты будешь готова с ним встретиться. Просто дай знать, хорошо? Никакой спешки нет.
– С какой стати мне с ним знакомиться?
Собеседница не отвечает, лишь нервно теребит пальцами одежду.
– А что насчет девочки? – интересуюсь я.
– Девочки? Эми?
– Нет. Из соседнего дома.
– А, она? Н-нет, – запинаясь, отвечает женщина и принимается поправлять волосы. – Просто живет неподалеку. Не стоит о ней беспокоиться. Давай я лучше представлю тебе мою дочь как следует.
Я киваю и тянусь погладить Дейзи, но обнаруживаю, что ее нет на кровати.
Джинни высовывается в коридор, и вскоре на пороге моей комнаты появляется Эми и застывает, ожидая приглашения.
– Заходи, – машу я, и она тут же впархивает в спальню, словно вихрь цвета и энергии.
– Привет, Пайпер! – Девочка запрыгивает на постель и тут же обвивает меня руками за шею. Я чувствую себя мумией, спеленатой в одеяле и детских объятиях.
Закрываю глаза и отвечаю на объятие. Впервые за долгое время мне становится хорошо.
– Я так рада, что ты теперь живешь здесь! – Эми не выпускает меня с непосредственностью ребенка, который не стесняется любить и демонстрировать привязанность. – Мы можем играть целыми днями! Давай сначала в продуктовый магазин?
– Как это?
– Идем, я тебе покажу. – Она хватает меня за руку, увлекает за собой по ступеням вниз на кухню, придвигает табурет к стойке, забирается на него и вытаскивает консервные банки с супом и овощами.
– Поставь их на стол, – приказывает мне девочка, затем спускается на пол и помогает выстроить жестянки ровными рядами. – Мам, нам нужна корзина! – кричит она.
Женщина, которая до того держится поодаль, подходит и предлагает большой пластмассовый таз.
– А это не подойдет?
– Может быть, – наморщив нос, отвечает Эми, затем вручает емкость мне. – Ты будешь моим покупателем. Выбирай продукты, а потом оплатишь их. Все ясно?
– Что мне использовать в качестве денег? – уточняю я.
– Может, доллары из «Монополии»? – женщина уходит в гостиную и возвращается с коробкой, откуда достает несколько ярко раскрашенных листков бумаги и протягивает их мне. – Оставлю вас играть. Если что-то понадобится, зовите: я буду убираться в ванных комнатах.
Дейзи трусцой вбегает в кухню, позвякивая жетоном на ошейнике. Я складываю в таз банку с зеленым горошком и консервированный лосось, потом наклоняюсь, чтобы погладить собаку.
– Я готова совершить покупку.
Эми достает жестянки, проводит каждой над столом, издавая пикающие звуки, и помещает обратно в «корзину».
– С вас тысяча долларов.
– Боже мой, вот это цена! – Я разыгрываю целое представление, отсчитывая деньги, и напарница по игре хихикает.
– Я люблю тебя, – сообщает мне девочка.
Я же не знаю, как ответить на подобное заявление. В глазах начинает пощипывать. Ее голосок так похож на Беверли Джин.
– Мама говорит, что ты теперь будешь жить с нами, а не с плохими людьми.
С плохими людьми?
– Они очень, очень хорошие люди, – поправляю я Эми.
– Я знаю, – отвечает она, потирая кончик носа. – Просто передаю мамины слова. Ей нравится, когда я соглашаюсь. А иначе становится грустной-прегрустной.
– А она говорила тебе что-нибудь насчет работы на правительство? – спрашиваю я, не слишком уверенная, что маленькая девочка может знать об общественных структурах и их взаимодействии. Но мне отчаянно нужны ответы.
– Я не знаю, – наконец отзывается она после продолжительной паузы, во время которой теребит ненастоящие деньги, настороженно поглядывая на меня.
– Ты можешь мне все рассказать. Все останется между нами, обещаю.
– Мне запрещено об этом говорить.
– Даже со мной?
Должно быть, мои слова звучат слишком жестко, потому что Эми кривит губы и отводит взгляд. Я выдавливаю улыбку.
– Теперь твоя очередь отправляться за покупками!
Девочка складывает в таз несколько банок, но заметно, что игра ее больше не занимает.
Как и меня.
У меня нет желания общаться с доктором Люндхагеном, но я заставляю себя поехать.
Я сумею отыскать способ сбежать, только если буду регулярно выбираться из дома.
Растение в горшке теперь занимает в кабинете врача другое место, возле моего кресла.
– Как ты себя сегодня чувствуешь, Пайпер? – кашлянув, интересуется собеседник.
Я же могу думать только об Эми.
Скольких еще детей забрали у членов Коммуны?
Начинаю считать проезжающие мимо окна машины и тут понимаю, что доктор ждет моего ответа.
– Что произойдет, если вы расскажете Джинни о наших беседах? – спрашиваю я.
– Все, что ты говоришь, останется строго между нами. Единственное условие, при котором я могу нарушить конфиденциальность, – если почувствую, что ты представляешь угрозу для самой себя или окружающих. В остальных случаях я сохраню предмет нашей беседы в тайне. Джинни никогда не узнает то, что мы здесь обсуждали.
– Ладно, – киваю я, обдумав заявление мужчины. – В доме помимо меня живет еще одна девочка. Я встретила ее прошлой ночью.
– Да? И что же произошло? – с любопытством приподнимает он бровь.
– Она думает, что Джинни – ее мать. А сама Джинни представила Эми как свою дочь.
– Ясно.
– Ясно? И это все, что вы можете сказать?
Доктор несколько секунд пристально на меня смотрит, словно стараясь что-то сообразить.
– Эми на самом деле приходится дочерью Джинни. Просто пока гостила у бабушки и дедушки.
Я ничего не отвечаю.
– Я знаю Эми с самого ее детства, – добавляет Люндхаген.
К щекам приливает кровь, и я впиваюсь ногтями в подлокотники кресла.
– О чем ты сейчас думаешь? – интересуется собеседник.
– Вы хотите честный ответ?
– Как и всегда, – кивает он.
– Я считаю, что вы лжете!
– И о чем же?
– Да обо всем, что со мной происходит! Почему меня забрали из родной семьи. Про то, кто такие Эми и Джинни. Наверняка вы тоже являетесь частью системы и просто пытаетесь завоевать мое доверие, чтобы промыть затем мозги. Отец предупреждал, что это случится, и оказался прав.
– Я понимаю, почему ты так думаешь. Теперь моя очередь честно высказать свое мнение, – доктор откладывает ручку, мышцы его лица расслабляются. – Уверяю, я не обманываю тебя насчет Эми. Органы опеки сочли условия проживания опасными для твоего благополучия, а потому решили временно ограничить твою свободу перемещения. Никто не пытается промыть тебе мозги. Наоборот, я хочу, чтобы ты мыслила самостоятельно.
– Я и мыслю самостоятельно.
– Родители позволяли принимать тебе решения, когда ты росла? Позволяли высказывать собственное мнение?
– Конечно!
– И ты сама приходила к этому мнению? Или оно отражало то, чему тебя учили?
– Вы пытаетесь мной манипулировать. – Я трясу головой, внезапно ощутив, что с трудом могу сфокусировать зрение.
– Это не так, Пайпер. Просто я пытаюсь понять, почему ты не доверяешь никому, кроме родителей.
– Потому, – ворчу я, сама осознавая, насколько слабым кажется этот ответ.
– Ты можешь пояснить?
– Все, что они говорили, было правдой. Они предупреждали, что меня попытаются забрать из семьи, так и произошло! Это единственное доказательство, которое мне требуется! – Я стучу кулаком по подлокотнику кресла, стараясь донести до доктора свою мысль.
Он внимательно смотрит на меня, прежде чем снова заговорить:
– Они сообщили, кто попытается тебя забрать?
– Правительственные агенты.
– Вроде шпионов?
– Ага. Ну да. Наверное. – Отец никогда не вдавался в детали.
Собеседник перелистывает страницы блокнота и зачитывает:
– Женщина по имени Кэролайн и мужчина по имени Джейсон из органов опеки были назначены на это дело и забрали тебя из семьи. Они не являются правительственными агентами или шпионами. Они просто соцработники. Так что на этот счет твои родители ошибались. Возможно ли, что они оказались не правы и в каких-то других вещах?
– Шпионы и соцработники – это одно и то же. Они все из правительства, – отвечаю я, сжав руки в кулаки и нервно сглатывая. – Вы пытаетесь заставить меня усомниться в словах матери и отца.
– А что плохого случится, если ты с ними не согласишься?
– Если потерять веру в них, то можно умереть! – восклицаю я, потом закрываю глаза и делаю глубокий вдох, но сердце не хочет замедлять темп. – Я могу стать причиной того, что мои братья и сестры погибнут! Как вы не понимаете?
– Должно быть, очень страшно так думать: что твои мысли в состоянии вызвать такие серьезные последствия, – наклоняясь вперед, произносит доктор. – Но мысли – это не действия. Я ясно выражаюсь?
Я не отвечаю.
– Попробуй представить розового слона, – продолжает он. – Можешь вообразить, как он сидит рядом с нами?
Я не отрываю глаза от грязно-серого ковра, и ярко-земляничный слон возникает на краю зрения безо всяких усилий.
– А теперь давай оба сконцентрируем внимание на этом слоне и постараемся сделать его настоящим.