Я киваю, опасаясь, как бы нас не заметили чужаки.
– Пошевеливайся! – тут же командует один из них. Я делаю попытку передать блок, но теряю равновесие и роняю ношу. Рабочий отпрыгивает в сторону, чтобы его не придавило.
– Она почти совсем ничего не ела! – говорит Томас. Голова так кружится, что приходится сесть на землю. Кас помогает мне, и я обессиленно приваливаюсь к нему.
– Нужно ограничивать порции, – откликается один из мужчин. – Чего ты от нас хочешь?
– Мы могли бы отдавать ей понемногу от своей доли.
– Нет. Сначала согласуй это с Кертисом, – возражает тот же рабочий.
– Он назначил меня главным, а я говорю, что она получит свою еду.
– Тебя поставили присматривать за строительством, а не распределять пайки. Что на тебя нашло, Томми? Месячные начались, что ли? – собравшиеся рядом чужаки грубо смеются. – Слушай, Кертис велел со всеми обращаться одинаково.
– Прости, Пайпер, – бормочет Томас, опускаясь на землю рядом со мной. – Вечером я отдам тебе свою порцию.
– И я, – кивает Кас.
Пока мы сидим, мужчины продолжают работать. Я понимаю, что парни могут попасть в неприятности, если сейчас же не встанут и не начнут помогать со строительством, но не в состоянии их пока отпустить.
– И в самом деле было бы неплохо увеличить порции, – вдруг произносит один из землекопов, останавливаясь и потирая шею. – У нас что, сбережения закончились или типа того?
– Тише, – одергивает его напарник, выразительно кивая в нашу сторону. Они оба переглядываются и возвращаются к работе.
– Отдохни, пока не почувствуешь себя лучше, – велит мне Томас. – Если потребуется, я сам все объясню Кертису.
– Спасибо, – едва слышно благодарю я, пока парень поднимается на ноги и отряхивает штаны.
– Пайпер, давай сегодня вечером прогуляемся в лесу? Только мы вдвоем, – шепчет мне на ухо Каспиан. – В смысле, если будешь хорошо себя чувствовать. Я приготовил сюрприз и думаю, что он тебе понравится. Будет весело. – Он нервно сглатывает. – Что скажешь?
Сердце пропускает удар, вспоминается предупреждение матушки.
Но мы уже так давно не веселились!
– Я в деле, – отвечаю я, надеясь, что не совершаю огромную ошибку.
Хотя в глубине души мне наплевать, даже если это так.
Глава двадцать девятаяДо
Каждый раз, как я думаю о том, что мы с Каспианом останемся вдвоем в темноте, меня бросает в жар.
Свет погасили несколько часов назад, но я лежу в постели одетая и не могу сомкнуть глаз. Кас сказал, что зайдет за мной, когда станет безопасно добраться до места с сюрпризом.
Вдруг из коридора доносятся тихие всхлипывания. Сначала я думаю, что у Карлы вновь появились проблемы с месячными, но она посапывает в своей кровати. Я осторожно открываю дверь и вижу Генри, который свернулся клубком на полу, а по маленькому личику ручьем катятся слезы.
– Что случилось? – шепотом спрашиваю я, прижимая братишку к груди.
– Я обмочился.
– Ничего страшного, дружок. Я все быстро застираю.
Мы на цыпочках пробираемся в ванную, обходя скрипучие половицы, чтобы не разбудить тетушек, которые не потерпят запачканных простыней и накажут за оплошность. Я помогаю Генри переодеться в чистую пижаму, меняю постельное белье и укладываю мальчика. Кровати Томаса и Каспиана пусты. Старший из братьев сегодня отправился в дозор один и отказался от помощи Карлы.
– Сладких снов, – шепчу я, целуя в лоб малыша. – Я очень тебя люблю.
– Меня теперь накажут? – спрашивает он, глядя на меня.
– За что? За то, что обмочился?
– Ага, – голос Генри дрожит, и я наклоняюсь, чтобы обнять его.
– Никто тебя не накажет. Все будет в порядке. Я не дам тебя в обиду. Никогда и никому.
Какое-то время я прижимаю его к груди, поглаживая по спине, пока братишка не начинает посапывать, затем осторожно укладываю его в постель и накрываю одеялом, поцеловав напоследок светлые мягкие волосы, которые пахнут мылом и приятным детским ароматом.
Потом собираю грязные простыни, прокрадываюсь на задний двор, где находится пристройка, наполняю таз водой из колонки и добавляю чуть-чуть порошка: достаточно, чтобы отстирать белье, но не слишком много, чтобы тетушки не заметили уменьшения количества в коробке. После этого принимаюсь опускать ткань в воду, пока не появляется пена, и начинаю возить по поверхности стиральной доски вверх и вниз. Ритм действует успокаивающе. Стоило накипятить горячей воды, но я слишком для этого устала.
Я уже развешиваю простыни для просушки, когда звук шагов заставляет меня выронить прищепку.
– Что тут происходит? – спрашивает Кас, появляясь из тени деревьев.
– Как ты меня напугал, – шепчу я, прижимая руку к груди. – Генри обмочился. Я ему помогала все привести в порядок.
– А я приготовил для тебя сюрприз, помнишь? Все еще хочешь его увидеть?
Я бросаю взгляд на темные прямоугольники окон, ожидая, что в любой момент тетушки поднимутся из своего подвала и застанут нас не в постелях. Хотя в последнее время нас не слишком-то строго заставляют соблюдать необходимый распорядок.
– Вероятно, лучше перенести прогулку на другой день. Мы можем понадобиться Генри.
– Конечно, я понимаю. – Лицо Каса становится несчастным. – Значит, в другой раз.
Он разворачивается к дому, но тут меня словно что-то заставляет схватить парня за руку и молча кивнуть, выражая согласие на прогулку. На его губах расцветает улыбка, настолько ослепительная, что затмевает луну.
Мы быстро, но тихо обходим дом и палатки во дворе, направляясь через рощу в сторону автодрома.
Между двумя деревцами натянута белая простыня. Прямо перед ней на перевернутой картонной коробке установлен старый кинопроектор родителей. Позади виднеется сетчатое ограждение, но я стараюсь не обращать внимания на поджидающий снаружи Внешний мир, полный отравляющих веществ.
– Раз нам нельзя отправиться в город, чтобы посмотреть фильм, я решил доставить кинотеатр сюда.
– Серьезно, Кас? Это уж слишком. – Я не спрашиваю, с какой стати он вообще хочет ехать в город.
– Я чувствую себя виноватым за то, что произошло на озере в тот день, когда Анжела накричала на тебя, будто ты совершила что-то плохое. Но это не так. – Он откидывает со лба взъерошенные волосы. – А еще хочу попросить прощения, что вел себя так странно в последнее время. Я злюсь на брата, на Кертиса, на рабочих. Но не следовало вымещать все это на тебе. Ты не заслуживаешь подобного обращения.
Я улыбаюсь ему.
– Ну так что, посмотрим кино? Я раздобыл попкорн. – Парень достает из сумки пластиковый контейнер. Подобное лакомство я пробовала в последний раз еще в детстве.
Набрав горсть, я набиваю рот драгоценным угощением, вдвойне благодарная за еду.
– Как тебе это удалось? – едва разборчиво интересуюсь я. На языке тает маслянистая хрустящая сладость.
– Пришлось попотеть.
– Пожалуйста, только не говори, что ты украл попкорн из шкафа тетушек, – кинув на приятеля испытующий взгляд, умоляю я.
– Не беспокойся об этом, Пайпер. Просто наслаждайся моментом. – Кас выуживает из сумки две фигурные бутылки с колой и протягивает одну мне.
– Что будем смотреть? – я открываю газировку.
– Я знаю, что тебе нравятся фильмы ужасов.
– Зато тебе – нет, – напоминаю я. – Когда я заставила тебя посмотреть «Психо», то ты так и просидел почти все время с закрытыми глазами. Не забыл?
– Сегодня речь не обо мне, – возражает парень. – Я включаю «Ночь живых мертвецов» – единственный по-настоящему страшный фильм из тех, что удалось найти. – Он запрыгивает на капот лимонно-зеленого аттракционного электромобиля, который стоит прямо перед самодельным экраном. Я забираюсь рядом. Наши плечи соприкасаются, заставляя все внутри меня кричать об опасности и подталкивая уйти, сбежать, сделать то, что ожидают от послушной дочери родители.
Но я этого не хочу.
– Не обязательно было все это устраивать, – шепчу я, опустив голову.
– Конечно же, обязательно.
– Я в восторге, Кас. Спасибо.
Он делает глубокий вдох и произносит:
– Я не могу перестать думать о тебе, Пайпер. Переживать за тебя. – Сердце замирает в груди. Я боюсь пошевелиться. Кас берет меня за руку. Его пальцы теплые и сильные. – Я счастлив только тогда, когда ты рядом, – выпаливает он. – Я брожу здесь, и все кажется черно-белым. Но только до тех пор, пока не замечаю тебя. Словно только ты помогаешь мне видеть цвета. Ты единственное хорошее и правдивое, что есть во всем этом проклятом месте. Лишь ты придаешь моей жизни смысл, Пайпер. Вы с Томасом и остальными детьми. Не тетки. И даже не Анжела с Кертисом.
Я прикусываю нижнюю губу, стараясь сдержать слезы.
– Зря я это сказал? – тихо спрашивает он меня, не получив ответа.
– Не знаю. Отцу, вероятно, это бы не понравилось.
– Тогда хорошо, что его нет поблизости бо́льшую часть времени.
Кас наклоняется, приподнимает мой подбородок и нежно целует. Его губы теплые, мягкие и немного солоноватые от попкорна. Я смотрю на парня, его же глаза закрыты, длинные темные ресницы лежат на щеках, как паучьи лапки, такие же тонкие и одновременно пугающие.
Затем я тоже опускаю веки, и тут его язык осторожно касается моих губ, заставляя их приоткрыться.
Меня пронзает разряд молнии.
Когда зрение пропадает, поцелуй становится более ярким, сосредоточенным на единственном ощущении, которое имеет значение. Которое теперь всегда будет иметь значение. Кожа покрывается мурашками, а сердце бьется так громко, что его наверняка слышит даже Кас.
– Ты у меня первый, – шепчу я, прислоняясь лбом к его лбу.
– Первый?
– С кем я целуюсь.
– Для меня это тоже впервые. – Он обнимает меня за плечи и притягивает ближе к себе, затем щелкает по проектору.
По моему телу будто струится электрический ток.
Сверчки выводят свою летнюю симфонию, а светлячки летают вокруг, то вспыхивая, то угасая. Кас снова меня целует, на этот раз жадно, словно испытывая голод.