Абсолютно не похоже на то, что было раньше. Возможно, все дело в том, что второй поцелуй является намеренным, в отличие от первого, который иногда выходит случайно, под воздействием момента. Но это, это нечто настоящее. Я чувствую не только пронизывающие меня разряды молний, но и полную безопасность. Будто раньше бродила в лесу и только теперь оказалась дома. Я забираюсь к Касу на колени и молчаливо проклинаю все те дни и ночи, что мы провели вдвоем, не подозревая о целом мире, упуская миллионы возможностей прикасаться друг к другу.
Думаю, меня всегда тянуло к парню именно так, просто я не могла признаться самой себе.
Теперь же назад дороги нет.
Каспиан проводит ладонями по моим плечам и вытаскивает ленту из волос, которые тут же рассыпаются по плечам. Он пропускает длинные пряди между пальцами, берет один локон и подносит к губам. Затем просовывает руку под мою футболку и касается живота в том месте, где змеится шрам от аппендицита.
По спине пробегают мурашки, и я ощущаю прилив вины.
– Может, не стоит этого делать? – шепчу я.
– Почему нет? Ты не хочешь?
– Отец говорит, что это отвлекает нас от истинной цели и делает слабыми. А мы не должны этого допускать.
– Когда я прикасаюсь к тебе, то чувствую себя сильным, как никогда. – Кас берет меня за руку и целует внутреннюю часть запястья. Тепло его губ на коже утихомиривает все сомнения и отвечает на вопрос, который я сама не осознавала, что задаю.
– Я тоже, – откликаюсь я дрожащим голосом и наклоняюсь, чтобы поцеловать парня. Однако он слегка отстраняется и произносит, глядя мне в глаза:
– Я люблю тебя, Пайпер. Думаю, с того самого момента, как увидел тебя.
Закусив нижнюю губу, я пытаюсь сморгнуть навернувшиеся слезы. Сегодня столько всего случилось – и все же недостаточно.
Я хочу быть услышанной.
– Я тоже тебя люблю, Каспиан.
И тогда это происходит: наши тела соприкасаются, унося прочь страхи и волнения последних недель.
– Ты не против? – задыхаясь, спрашивает он.
– Нет. Я более чем за.
Я чувствую теплое и твердое тело Каса, пока он целует меня в шею, в живот, везде.
– Ты такая красивая, – шепчет он.
И сегодня я ему верю.
Сегодня я свободна.
Какое-то время мы лежим рядом. Грудь парня вздымается и опадает с каждым вдохом. Я едва могу поверить в то, что между нами произошло, и благодарна за темноту. При свете дня я ни за что не решилась бы на подобное. Между машинками по автодрому голодным тигром бродит чувство стыда, и я прижимаюсь к Касу в поисках защиты.
– Тебе не кажется, что сегодня звезды особенно прекрасны? – спрашиваю я. Их свет проникает сквозь крону деревьев у нас над головами. – В детстве я думала, что они сломаны.
– И почему же ты так думала? – со смехом интересуется Кас.
– Потому что они мигают. Мне казалось, что это перегорающие лампочки.
Он ненадолго умолкает, а затем глубоко вздыхает, проводит рукой по моим волосам и спрашивает:
– Как ты себя чувствуешь? Все в порядке?
– Отлично себя чувствую. – Улыбаюсь про себя. – Гораздо лучше, чем просто в порядке.
– Иногда я ловлю себя на мысли, что нам вдвоем следует убежать отсюда и начать новую жизнь где-то еще. Там, где будет лучше, чем здесь.
– Но мы не можем покинуть Коммуну, Кас. Во Внешнем мире опасно.
– Зато там кипит жизнь, в отличие от этого места. Я видел это собственными глазами.
– Если мы сбежим, то подведем отца с мамой. А что будет с малышами, я даже представлять себе не хочу.
– Дети вырастут и покинут дом, – продолжает убеждать парень. – Именно так устроена жизнь.
– Только не здесь. Кроме того, отец сообщил, что меня скоро посвятят в члены Коммуны.
– Когда он это сказал? – с тревогой интересуется Кас.
– Прямо перед тем, как они уехали.
– Почему ты не поделилась новостями со мной?
– Не хотела тебя расстраивать, что посвящение пока ждет только меня, – пожимаю я плечами, не осмеливаясь упоминать о плане отца выдать меня замуж за Томаса.
– Это именно то, чего ты сама хочешь? Ты вообще думала о будущем?
– Я только об этом и думаю. Мое заветное желание – стать членом Коммуны и помогать менять мир к лучшему. Бок о бок с тобой. Неужели ты в состоянии представить более важную цель в жизни?
– Если бы мы сбежали, то могли бы поступить в университет, – проигнорировав мой вопрос, гнет свою линию Каспиан. – Держу пари, из тебя вышел бы отличный учитель. Ты так терпеливо обращаешься с малышами.
– Учитель? Это вроде наших репетиторов?
– Похоже, только они преподают в настоящих школах. Ты вела бы занятия в собственном классе, и на уроки ежедневно являлись бы десятки детей. Они бы слушали тебя, сидя за партами, потом выполняли бы домашние задания и писали по ним контрольные. А иногда ты могла бы организовывать для них поездки в зоопарк или музеи.
Мне сложно представить нечто подобное. У меня никогда не было собственного дела, тем более такого важного. Я видела школы в сериалах, но плохо понимаю организацию процесса. На языке вертится вопрос: должны ли учителя ночевать в собственных классах, но из боязни показаться глупой я его не озвучиваю.
– Если бы ты могла весь день делать что душе угодно, то чем бы занялась? – не дождавшись реакции, интересуется Кас.
– Пошла бы плавать, потом съела бы мороженое и поцеловала тебя.
Он нежно касается губами моих губ.
– Так? Если сбежим отсюда, можно заниматься этим каждый день. И вообще всем, чем только пожелаем.
– Перестань так говорить. Нам нельзя покидать это место, и ты сам это знаешь.
– Знаю, – вздохнув, соглашается Кас.
Нужно рассказать о запланированной между мной и Томасом свадьбе, но я боюсь.
Боюсь действий отца, если он проведает, что я раскрыла тайну. Боюсь, что теперь я осквернена и не гожусь для посвящения. Боюсь реакции Каса.
Боюсь испортить эту ночь.
Так что остаток фильма мы досматриваем молча, обнимая друг друга. Черно-белые зомби врываются на ферму и убивают всех обитателей. Я вспоминаю об убежище от радиоактивных осадков и предупреждениях отца насчет ядерной войны. Внезапно возникает ощущение, что все мы находимся внутри фермерского домика, а Внешний мир сжимает вокруг нас кольцо из ходячих мертвецов.
Глава тридцатаяПосле
Все те ночи, проведенные в дозоре на старых аттракционах, в наблюдении за каждым листом, каждой темной тенью, подготовили меня к этому моменту. Я ничего не упущу. Буду бдительной.
Никто не может заставить меня забыть наставления отца.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как соседская девочка написала мое имя на стекле. Я неотрывно слежу за домом напротив. Существует лишь вселенная, созданная моим разумом: окно и возможность снова увидеть незнакомку.
Когда наступает утро, сознание начинает угасать.
Темно. В доме царит тишина. Все спят. Единственный звук исходит от моей кровати, где похрапывает Дейзи.
Но я жду. И наблюдаю.
В конце концов роговица глаз пересыхает от редкого моргания, и я решаю ненадолго отлучиться в туалет.
Когда я возвращаюсь на наблюдательный пост, то замечаю в окне напротив чью-то тень и тут же сбегаю по ступенькам и выскальзываю за дверь еще до того, как успеваю сообразить, насколько это может быть опасным.
Ворота по-прежнему закрыты, так что я крадусь вдоль забора, словно призрак, бесплотная и бесшумная.
Отверстие в доске находится на том же месте, что и раньше. Я заглядываю в щель, но на этот раз с другой стороны никого нет.
Я налегаю на забор всем телом и чувствую, как он прогибается. У самого основания он уже начал подгнивать, весь почернел от земли и влаги. Пинаю здоровой ногой деревяшки, и одна из них ломается.
Совсем легко.
Еще несколько ударов – и мне удается расширить отверстие настолько, что можно в него пролезть. Зарываясь пальцами в землю, я наполовину проползаю, наполовину протискиваюсь в дыру, затем встаю, отряхиваю грязь с одежды и осматриваюсь по сторонам.
Газон у соседей засох. На поверхности современного бассейна плавают скрюченные листья. Плетеное кресло лежит перевернутым. На мертвой траве разбросаны пустые стаканы. Рядом валяется книга в мягком переплете с намокшими страницами.
Стеклянная дверь на веранде приоткрыта, и я крадусь по направлению к ней, стараясь ступать бесшумно. Из глубины дома доносится кошачье мяуканье.
– Пайпер? – раздается голос прямо у меня за спиной. – Это ты?
Я медленно оборачиваюсь.
Передо мной стоит темноволосая, кареглазая и смуглая девочка в желтом платье. В руках у нее мерцает красным огонек сигареты.
– У тебя все в порядке? – спрашивает соседка. – Для гостей сейчас поздновато, знаешь ли.
– Это ты махала мне из окна? – не отвечая, перебиваю я, едва в состоянии выговорить хоть слово. Голова кружится от усталости.
– Ага. – Собеседница протягивает мне руку: – Я Холидей.
Я неуверенно пожимаю ее ладонь. Моя собственная вспотела, да и от меня самой наверняка дурно пахнет, так как я по-прежнему не моюсь.
– Пайпер. Но ты и так это знаешь. – Почти уверена, что в моем голосе слышится подозрение. Мне нужна помощь, но можно ли доверять новой знакомой?
– Точняк. Ты единственная девчонка моего возраста в округе, вот и хотелось с тобой встретиться. Но ты почти никогда не выходишь из дома, вот я и написала твое имя на окне. Прости, стремновато получилось. – Она указывает на мой деротационный сапог. – А это что за фигня?
– Сломала лодыжку.
– Как?!
– Пыталась сбежать с приема у психиатра.
– Гонишь! Что, серьезно? – Холидей расплывается в улыбке, бросая сигарету и наступая на нее ногой в черном ботинке. Затем приглаживает заплетенные в мелкие косички волосы. – А зачем вломилась ко мне во двор? Да еще так поздно? Не то чтобы я жаловалась… Все равно бессонница одолела.
– Не знаю. – Я принимаюсь грызть ноготь, но вспоминаю материнские упреки и отдергиваю руку. – Ты же сама меня пригласила.