Пока я шагаю по комнате из угла в угол, угасающие лучи солнца освещают белые стены и рисунок дома у озера.
Становится заметным смазанное пятно на двери. Не отрывая от него глаз, я отхожу к столу. Через краску проступают буквы, будто пытаясь избежать забвения. Думаю, что одна из них – это «Д», другая похожа на «С».
Я стараюсь расфокусировать взгляд и наконец разбираю слово целиком: Джесси.
Сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди.
В этой комнате раньше держали в плену кого-то еще.
Глава тридцать четвертаяДо
Матушка плавными движениями расчесывает мне волосы. В какой-то момент зубцы застревают в спутанных прядях, и, распутывая их, она налегает на гребень.
– Вот так, – комментирует она, откладывая расческу в сторону. – Теперь ты почти готова к посвящению. – Затем расстегивает чехол, который лежит на моей кровати, и достает длинную белую бесформенную хламиду. – Снимай свои обноски и надевай это.
Я торопливо сбрасываю свитер с короткими рукавами и расклешенные брюки, а потом облачаюсь в церемониальное платье. Ткань на ощупь грубая и жесткая, но я не жалуюсь. Мама велит мне обернуться, чтобы застегнуть железную молнию. В доме стоит непривычная тишина: тетушки отвели младших детей в лес на пикник.
– Когда все вернутся? – спрашиваю я.
– Это неважно, Пайпер. Лучше сосредоточься на самом важном моменте твоей жизни, – приказывает матушка, поднимая с кровати футляр, и достает оттуда ожерелье. – Это украшение мне дала мать, когда я была в твоем возрасте, теперь же я вручаю его тебе. – На изящной цепочке качается подвеска из зеленого камня, который приятно холодит пальцы, когда я его касаюсь. – Это амазонит. Он означает смелость и правдолюбие. Именно эти качества будут нужны тебе как никогда. – Я поворачиваюсь спиной, приподнимаю волосы от шеи, и мама застегивает ожерелье. Зеленый кулон выделяется на фоне белого платья.
– Какая красота, – шепчу я. – Словно внутри плещется частичка океана.
– Я знала, что ты сумеешь разглядеть магию камня! – матушка прижимает меня к груди и проводит рукой по волосам. – Я так тобой горжусь, Пайпер!
Затем мы бок о бок выходим из дома и шагаем по лужайке к озеру. На пляже уже ровными рядами воткнуты факелы. От каждого к небу возносится шлейф дыма. На песке стоит стол, накрытый тонкой белой скатертью, которая лениво развевается на ветру. На поверхности красуются три зажженных свечи молочного цвета и тонкостенная фарфоровая чашка. На стуле рядом видна фотография отца в красивой рамке.
Матушка наливает мне чай. Последние лучи закатного солнца освещают ее лицо, окрашивая в розоватые и оранжевые оттенки.
– Пей, – велит она. Я послушно делаю глоток горького напитка и невольно морщусь. – До дна, пожалуйста, – настойчиво произносит она, и я делаю как сказано. Чай тут же начинает проситься обратно, так что приходится задержать дыхание. Забрав фарфоровую чашку, мама ставит ее обратно на стол.
– Что теперь произойдет? – интересуюсь я.
Она улыбается и накрывает мои руки холодными как лед ладонями.
– Сохраняй веру, дочка. Я очень горжусь, что ты решилась на этот шаг. Стать частью Коммуны нелегко. Многие желают этого, однако Кертис, твой отец, выбирает лишь лучших из лучших. Сильных, добрых и самоотверженных. Таких, как ты.
Запах, который источают свечи, усиливается. От аромата ванили, смешанной с водорослями, начинает кружиться голова, и мне приходится дышать ртом.
– Теперь я должна покинуть тебя, – говорит мама. – Скоро тебе все станет ясно. Увидимся после церемонии, чтобы отметить твое посвящение.
Она уходит. Я наблюдаю, как за ней закрывается дверь, и поднимаю со стула фотографию отца. Движение получается слишком быстрым, так что накатывает слабость.
Я сажусь и медленно делаю несколько глубоких вдохов. Если бы только Кас мог быть рядом со мной в этот момент!
Деревья начинают раздваиваться, и я протираю глаза, чтобы прогнать видение. Пляж под ногами источает аромат тостов, хотя я понимаю, что это происходит не на самом деле. Цвета не имеют запахов. И все же я протягиваю руку и касаюсь песка, оставляя след персикового оттенка.
Я машу перед глазами ладонью, вслед за которой тянется радуга. В животе зарождаются и бегут по гортани вверх пузырьки веселья, вызывая безудержный смех.
Собственный голос доносится будто издалека, как прекрасное эхо. Я ощущаю себя собой, более живой, чем когда бы то ни было раньше.
Затем крепче сжимаю вырывающуюся из рук фотографию отца, чьи голубые глаза ослепительно сияют неоновым блеском, и вспоминаю, как он рассказывал о Внешнем мире и президенте, который угрожает спровоцировать ядерную войну. Думаю о том, каково будет оказаться в сфере поражения бомб и ощутить, как кожа тает, будто воск.
Будто нас никогда и не существовало.
Я сворачиваюсь калачиком на песке, заливаясь слезами и чувствуя на себе груз всех людских страданий. И все же теперь у меня появится шанс совершить что-то великое, спасти этот мир. Спасти человечество от себя же самого. Возникает мысль: неужели отцу приходится жить с этим ощущением постоянно? Как он умудряется это выносить?
Я провожу ладонью по прохладным песчинкам. Сколько миллионов лет потребовалось на их создание? Кто знает, вдруг я сейчас лежу на вершине когда-то огромной горы, которую медленно разрушили дождь и ветер, радости и печали?
И понимаю: я сама являюсь и песчинкой, и горой, и ветром.
Проходят минуты или часы, сложно сказать, пока лежишь на спине и считаешь тени на облаках. Они шевелятся и принимают разные формы. Губы начинает покалывать от воспоминания о поцелуях с Касом, и я отчаянно желаю, чтобы он тоже мог пройти церемонию посвящения вместе со мной. Одной мне не справиться.
Когда я сажусь, то замечаю, как по водной глади ползет в мою сторону молочно-белая дымка, протягивая длинные призрачные пальцы. Она колышется и вздымается в танце, который я не понимаю, но все же не боюсь. Туманная пятерня касается песка и обвивается вокруг меня, заключая внутрь облака. Внезапно из пелены материализуется отец, облаченный в белые одежды и сияющий изнутри.
Он шагает по воде.
– Отец, – шепчу я, но больше не в состоянии выговорить ни звука.
Он протягивает мне руку и помогает подняться на ноги, а потом прижимает к себе, баюкая, пока мои слезы не иссякают. Он не произносит вслух ни слова, однако его голос раздается прямо у меня в голове, уверяя, что все будет хорошо. Я верю ему. Как и всегда.
Отец усаживает меня на стул и опускается на колени рядом.
– Ты знаешь, кто я такой?
Но я не могу говорить. Язык не шевелится.
– Я твой отец, Пайпер. Но не только. Еще я послан, чтобы спасти тебя. Спасти все человечество.
– Ты Бог? – с трудом шепчу я и тут же отворачиваюсь, чтобы скрыть текущие по щекам слезы.
– Бог – это людская выдумка. Я нечто гораздо более значительное, – произносит он, обхватывая мое лицо ладонями. – Теперь ты готова узнать правду обо мне и об этом мире. Это может испугать тебя. Многие меня боятся. Но это моя ноша, не твоя. Ты готова присоединиться ко мне и моей группе, которая трудится над исцелением планеты?
При этих словах с губ отца срывается голубоватая дымка, и я тянусь, чтобы к ней притронуться.
– Посиди со мной, – просит он. – Прикоснись ногами к песку. Ощути связь с землей. Прочувствуй течение времени и пространства сквозь тело. Наполнись силой.
Какое-то время мы сидим бок о бок и смотрим на воду. Небо рассекает вспышка молнии. Каждый нерв дрожит и поет. Я перерождаюсь.
Глава тридцать пятаяПосле
Кто такая Джесси?
Я вышвыриваю из комода одежду.
Выдергиваю ящики.
Срываю все покровы, чтобы обнаружить признаки присутствия Джесси. Но безуспешно.
Они либо хорошо спрятаны, либо уничтожены.
Я переворачиваю мусорную корзину и перебираю скомканные бумаги и использованные салфетки. Вот она: статуэтка, которую мне дала Джинни. Фигурка матери, держащей на руках ребенка с ангельскими крылышками. На основании видна надпись: Джесси.
Я оседаю на пол. Сердце колотится, выстукивая имя: Джесси, Джесси, Джесси.
Ум напряженно работает, стараясь вычислить количество радиации, которому я подверглась с тех пор, как здесь оказалась. Из-за этого мои мысли путаются, а восприятие колеблется. Но я точно знаю: Джесси была тут.
Джинни пьет кофе на кухне, просматривая газету.
– Надеюсь, вы с Холидей хорошо провели время. Она упомянула, что вы вдвоем хотите устроить совместную ночевку.
– Мне очень интересно кое-что узнать, – прерываю я женщину, садясь напротив.
– И что же? – она откладывает газету и переключает все внимание на меня.
– Кто здесь жил до тебя?
– Пожилая пара продала нам дом, – на секунду задумавшись, отвечает Джинни. – Они провели здесь всю жизнь.
Я царапаю ногтем по бедру.
Вспышка боли.
Прилив храбрости.
– У них были дети?
Собеседница застывает, не донеся чашку с кофе до рта. Затем отставляет ее и неуверенно кивает.
– Думаю, да. Но я точно не помню. Мы так давно сюда переехали. А почему ты спрашиваешь?
– На моей двери раньше было написано имя.
– Да? И какое же? – Джинни идет к посудомоечной машине, загружает туда грязные чашки и тарелки, наливает средство и поворачивает тумблер. Раздается мерное гудение.
– Я не разобрала, – вру я, чувствуя, как от злости кровь приливает к щекам.
– Тогда не стоит волноваться на этот счет. Я должна забрать Эми из школы. Хочешь поехать со мной?
– Нет, – тихо отвечаю я.
Как только женщина уходит, я толкаю входную дверь, и та поддается.
Тюремщица забыла ее запереть!
Снаружи все выглядит серым и бесформенным. Сарай кажется размытым и осевшим. Деревья размахивают костлявыми конечностями.
Сложно доверять тому, что находится прямо перед глазами.
Деревянная подсобка заперта на замо́к, и ни одна комбинация не срабатывает. От досады я начинаю дергать его трясущимися руками, едва не теряя сознания. Воздух, похоже, даже не доходит до легких.