Сейчас же, с подъездной дорожки, все кажется опустошенным и заброшенным. Не заметно ни единой души, и все же здание выглядит более живым, чем стерильное строение Джинни и Рича. Там я чувствовала себя чужой. Но и здесь для меня уже нет места.
Мы останавливаемся на лужайке с отросшей травой и рассматриваем старый дом.
Я боюсь заходить внутрь, и Кас это знает. Он берет меня за руку и целует пальцы. Я же в ответ осторожно провожу по его татуировке и замечаю, как покрывается мурашками теплая кожа приятеля.
– Ты не получал известий хоть от кого-нибудь? – спрашиваю я. – Даже от тетушек?
Он с сожалением качает головой, сжимает мою ладонь и через пару секунд произносит:
– Я так по тебе скучал, Пайпер! Видел сны о тебе почти каждую ночь. Мой психиатр уверял, что это абсолютно естественная реакция.
– Тебе тоже назначили психиатра?
– Посещаю сеансы уже несколько месяцев. Сначала, конечно, было ужасно неловко. А тебе нравится твой врач?
– Пожалуй, – с улыбкой киваю я. – Он вечно рядится в самые уродливые свитера на всей планете, но кажется, я начинаю ему доверять. Отец бы очень расстроился, если бы мог слышать мои слова.
– Готова войти внутрь? – спрашивает Кас, легко целуя меня в шею.
Я на секунду закрываю глаза и вспоминаю ту ночь на старом автодроме. Расставаясь в коридоре перед общей ванной, мы покрывали друг друга поцелуями, зная, что в любое мгновение можем быть обнаруженными, но ни капли об этом не переживая. Та жизнь сейчас кажется такой далекой.
– Настолько готова, насколько вообще в состоянии.
Фасад дома выглядит почти по-прежнему, если не считать желтой полицейской ленты, которая перегораживает вход. Дверь за ней широко распахнута. Я срываю помеху, кидаю на пожухлую траву и пробираюсь внутрь.
Вид гостиной заставляет меня громко ахнуть.
Обеденный стол пропал. Поломанные стулья лежат вверх ножками.
– Пайпер, – шепчет Кас, однако я игнорирую его попытку утешить и прохожу дальше.
На полу валяются осколки маминых банок с заготовками. Двери кухонных шкафов сорваны с петель. Вся посуда разбита.
Я делаю глубокий вдох, медленно поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь перед спальней. Кас дотрагивается до моей руки.
– Уверена, что хочешь это увидеть?
– Да.
Я толкаю дверь в комнату, много лет служившую мне убежищем.
Все неправильно.
Мебель исчезла. Кровати, стол, плетеный коврик, который мы сделали вместе с матушкой. Части стен вырезаны. Окно разбито, и стеклянные осколки беспомощно усеивают пол. Не сохранилось ничего из вещей сестер: ни жирафа Милли, ни альбома Карлы, ни бумажных кукол Беверли Джин. Все пропало, абсолютно все.
– Все наши вещи, – произношу я дрожащим голосом.
– Полиция их забрала.
– Но зачем?
– В качестве улик для суда над Анжелой и тетками. И над Кертисом, если его когда-нибудь поймают.
В спальне мальчиков тоже пусто. Исчезла ковбойская шляпа Генри. Игровая приставка Сэма. Словно нас никогда не существовало.
Кабинет отца притягивает меня, как магнитом. «Тайная вечеря» пропала. Вместе с печатной машинкой и документами.
Начинаю задаваться вопросом, не стала ли я Иудой для лидера Коммуны и небесного посланника. Так как знала о сомнениях Томаса, но не сообщила о них. Возможно, в ином случае нас бы не разлучили с братьями и сестрами.
«А ты уже вышла бы за него замуж, – шепчет тихий голос на задворках сознания. – Хотя не желала этого. Это было неправильно».
– Пожалуйста, забери меня отсюда, – выдыхаю я.
– Тебе нужно увидеть еще кое-что, Пайпер.
– А что, если я не хочу?
– Ты должна. – Кас нежно сжимает мою ладонь и ведет к выходу из дома.
Я стараюсь не смотреть на диван, подушки которого покрыты плесенью и осколками стекла. Пытаюсь не вспоминать наши с Томасом киносеансы, воскресные завтраки, счастливые дни визитов родителей.
Хотелось бы мне все это забыть…
Мы с Касом молча пересекаем подъездную дорожку и углубляемся в рощу, шагая по той самой тропинке, где отца посетило видение о моем вступлении в Коммуну и совместной работе бок о бок. Я тогда была вне себя от восторга.
Ничего не говоря, приятель ведет меня мимо аттракционных электромобилей к ограде, часть сетки которой срезали. Я испуганно сжимаю его ладонь. Перед нами покачивает ветками ничем не сдерживаемый лес. Внешний мир проник на нашу территорию.
Кажется, тьма просачивается сквозь дыру в заборе и заползает под кожу, а тело отравляют электромагнитное излучение и радиация.
– Все хорошо, обещаю. – Кас обнимает меня за плечи.
Задержав дыхание, я шагаю через отверстие в ограждении и окунаюсь во Внешний мир. Чем глубже мы заходим в лес, пробираясь между валунами и поваленными деревьями, тем прохладнее становится воздух. В нем витает сильный и резкий запах суглинистой почвы.
Впереди постепенно возникает огромная голова клоуна, наполовину скрытая землей, растениями и остатками разрушенного колеса обозрения.
– Куда мы идем? – думаю, на сегодня я увидела достаточно, и теперь хочу вернуться обратно.
Туда, где было ясно, как устроена жизнь.
– В главное поселение, – отвечает Кас.
– Но оно находится в сотне миль от нас.
– Это не так, – качает он головой. – Идем, я покажу.
Я делаю шаг назад и медленно произношу:
– Но родители всегда проделывали немалый путь, чтобы навестить нас. Именно поэтому они и не могли приезжать чаще.
– Знаю, ты не хочешь в это верить, но я говорю правду. Поселение располагается совсем близко.
– Так и есть, я тебе не верю!
– Тогда идем, и увидишь все собственными глазами.
С колотящимся от страха сердцем я все же следую за Касом. Он не стал бы лгать о подобном. Как и отец.
Деревья постепенно расступаются, пропуская солнечные лучи, и мы выходим на поляну.
– Мы на месте, – сообщает парень, и я поднимаю голову, которую держала опущенной все это время.
Глава сорок третьяДо
Мимо окна проплывают три ветки. Я пытаюсь рассмотреть их, но они вращаются слишком быстро, будто лопасти вентилятора на потолке.
Я вытягиваюсь на спине, полностью занимая заднее сиденье автомобиля.
– Мне нужно к отцу, – шепчу я, чувствуя приступ головокружения.
– Ты знаешь, где он может находиться? – спрашивает женщина из органов опеки, разворачиваясь в мою сторону с переднего пассажирского места.
Я трясу головой, царапая об обивку лицо. Затем закрываю глаза и стараюсь отрешиться от всего происходящего. Однако вскоре желудок подпрыгивает, и я с трудом приподнимаюсь.
– Меня сейчас стошнит, – задыхаясь, выдавливаю я.
Машина резко дергается и останавливается.
Потом открывается дверца, и чьи-то руки вытаскивают меня наружу.
Я падаю на колени и опустошаю желудок в траве на обочине дороги, где никогда раньше не бывала.
Война началась.
Глава сорок четвертаяПосле
Даже звуки здесь кажутся неправильными.
Уверена, если бы я закричала, то воздух просто поглотил бы любой шум.
Перед глазами предстают четыре длинных деревянных строения с жестяными крышами и побеленными стенами.
– Это бараки, где спали члены Коммуны, – поясняет Кас. – Первые два предназначались для мужчин, а последние – для женщин.
Он берет меня за руку и проводит между ближайшими зданиями. Под ногами хрустит гравий, травы нигде не видно. К торцу крайнего строения присоединено подобие металлической клетки с откидной крышкой, откуда доносится запах гниющей еды.
Окна барака открыты, занавески трепещут на ветру, а изнутри долетает вонь застарелого пота.
Кас останавливается перед дверью, толкает ее плечом, одновременно возясь с сотовым телефоном – у него есть телефон? – пока яркий свет не заливает помещение.
– Фонарик, – поясняет парень.
Деревянные половицы скрипят под ногами. Мимо нас поспешно проносится темная тень мелкого животного.
– Я покажу, где спала моя мама, – наконец произносит Кас.
– Но отец изгнал твоих родителей из поселения, – напоминаю я. – Так что их здесь быть не могло.
– Он нам соврал, Пайпер. Они жили тут все это время, – печально качает головой он, и я хватаю его за руку, пока луч фонарика мечется по незастеленным кроватям, полуразвалившимся комодам и ветхим тумбочкам. В застоявшемся воздухе летают клубы пыли. На одной из пустых стен одиноко висит оправленная в красивую раму фотография отца.
– Вот здесь находилось ее спальное место. – Кас останавливается перед одной из кроватей. – Полиция нашла под подушкой наши с Томасом детские фотографии. Мама потом рассказывала, что думала о нас каждый день и радовалась, что мы живем в личном имении Кертиса. Члены Коммуны постоянно соблюдают пост, чтобы очистить тела и души, но она хотела, чтобы мы с братом получали достаточно еды. – Он переводит луч фонарика на соседнюю постель. – А здесь спала Анжела.
– Разве она жила не с отцом? – недоверчиво смотрю я на хмурого парня.
– У Кертиса был отдельный дом. Иногда туда приглашали Анжелу, иногда – других женщин. Полагаю, зависело от настроения.
Слова Каса врезаются в меня, заставив отшатнуться.
– Хочешь сказать, у отца было несколько жен?
– Законно он оформил брак только с Анжелой. Но наверняка занимался сексом и с другими женщинами из Коммуны.
Я подхожу к маминой кровати, от которой доносится знакомый слабый запах лосьона, и сажусь, опасаясь иначе упасть в обморок. Не представляю, как такая стильная женщина могла обитать в этом печальном и убогом бараке.
– А где же все ее модные платья и обувь?
– Может, Анжела хранила их в поместье Кертиса? – пожимает плечами Кас.
– Она часто упоминала собственный бизнес. Это тоже было ложью?
– Ага. – Парень садится рядом со мной и ободряюще обнимает. – Мне очень жаль, Пайпер. Родители Анжелы после смерти оставили ей много денег, но она все отдала Кертису. Большинство членов Коммуны переписывают на его имя все свои сбережения и собственность. Мои родители тоже так поступили, поэтому сейчас вынуждены брать деньги в долг, чтобы платить за съемную квартиру.