– Мама?
Слово кажется странным и одновременно правильным.
– Да? – едва слышно шепчет Джинни в ответ.
– Прости, что я тебя забыла.
Она садится рядом и берет меня за руку.
– Никогда не извиняйся за это, Пайпер. Никогда. Ты сделала то, что было необходимо для выживания. Поняла? Ты настоящий боец, дорогая.
Я сажусь прямо и падаю в ее раскрытые объятия. Мама гладит меня по волосам, мне же хочется так много ей сказать, поведать даже о том, что самой не до конца ясно, но я могу только плакать.
Она меня не останавливает, за что я бесконечно благодарна.
– Можно заказать еще пиццы? – спрашиваю я, когда слезы иссякают. – Я так проголодалась.
– Звучит отлично, – кивает она, широко улыбаясь.
– Грибы…
– …и побольше оливок, – смеется мама. – Ты начала их жевать сразу, как только у тебя прорезался первый зуб, клянусь.
Она выходит, и я потягиваюсь, потом надеваю чистые джинсы и футболку. Поцарапав дверь пару минут, внутрь протискивается Дейзи. Я наклоняюсь и принимаюсь гладить ее, периодически целуя в нос.
Кровать.
Подоконник.
Потрепанный письменный стол с наклейками в виде ромашек на ящиках.
Это была моя спальня. А потом сменилась другой на многие годы.
Отца до сих пор не нашли. Наверняка он до сих пор разгуливает где-то, где солнце светит в лицо, а ветер подгоняет в спину, и вербует новых последователей, которых можно обманывать и контролировать. Новых последователей, которые станут им восхищаться и боготворить.
Он свободен, а я нет.
Я по-прежнему являюсь той девчонкой, что плавала на время, забиралась на аттракционы парка развлечений и лечила зубы гвоздичным маслом.
Той девчонкой, что боялась выглянуть за забор.
Даже за миллионы миль от отца я остаюсь дочерью лжеца.
Вытаскиваю таблетки из-под матраса и выкладываю их в линию. Ее хватает, чтобы достать от двери до самого окна.
Лекарства выглядят как конфеты: сладко и невинно.
На ум приходят бараки и коробка с забытыми одеялами. Отказ матушки отвечать на мои вопросы.
Я собираю таблетки в горсть и швыряю их на кровать. Сколько антидепрессантов потребуется, чтобы заставить забыть обо всем?
Чтобы погрузить в сон, от которого я больше не проснусь?
Мы с лекарствами устраиваем соревнование: кто кого.
Но я никогда не смогу так поступить с родителями. И с Касом. И с Эми.
Доктор Люндхаген говорил, что нужно доверять ощущениям. Что они принадлежат только мне самой.
А я не хочу умирать.
И, похоже, впервые в жизни смотрю на мир собственными глазами, а не следую воле отца или матери.
Решительно сметаю все лекарства в мусорную корзину, оставив только одну таблетку, и смываю их в унитаз.
Потом глотаю пилюлю, которую принесли только этим утром.
Думаю, самое время начать заботиться о себе, ради разнообразия.
Глава пятьдесят перваяПосле
Джинни дает мне код от замка́ в сарае и говорит, что сложила там кучу статей из газет о моем похищении и личные документы. Потом предлагает посмотреть их вместе, но подобное лучше делать в одиночку.
И сегодня я наконец решаюсь.
Остальные легли спать больше часа назад, но ко мне сон не идет. А потому натягиваю толстовку, хватаю фонарик, иду во двор к сараю и набираю комбинацию цифр. Изнутри все выглядит как обычная садовая пристройка: на деревянных стеллажах лежат инструменты, а к газонокосилке привалены пакеты с землей и присыпкой. В тенях что-то быстро мелькает. Мышь. Обстановка напоминает о доме, и я испытываю такой острый и мучительный приступ тоски, что едва удерживаюсь на ногах.
Я наклоняюсь, освещая фонарем нижние полки и углы под верстаком в надежде отпугнуть других грызунов. Луч выхватывает в основном банки с гвоздями и ведра с краской. И тут я замечаю пластиковую корзину, в точности как ту, что обнаружила в кладовке Джинни.
Вытаскиваю находку из-под верстака во двор и снимаю крышку. Сверху лежит толстая папка с документами.
Чувствую, как рядом возникает фигура отца, но отказываюсь на него оглядываться.
Я с трудом развязываю спутанные шнурки на папке и достаю прямоугольник из плотной бумаги. Сертификат о рождении.
Джессика Линн Хаггерти, семь фунтов четыре унции. Родилась в 5:59 утра двадцать второго октября.
Каждый год мы отмечали мой день рождения первого января. Матушка всегда говорила, что я новогодний ребенок и должна приносить счастье и удачу.
Но это было не так.
На свидетельстве есть оттиск двух маленьких черных ступней. Я дотрагиваюсь до них. Десять пальчиков, таких крошечных.
Затем откладываю документ в сторону.
Следующая стопка скрепленных бумаг выдана в больнице при выписке Джессики Хаггерти в возрасте двух месяцев. После проведения операции, чтобы вылечить сужение привратника желудка.
Я дотрагиваюсь до шрама на животе, осознавая, что история о прорвавшемся аппендиците тоже была ложью.
Из заметок врача становится ясно, что подобное заболевание вызывает невозможность проникновения еды из желудка в кишечный тракт из-за того, что разделяющая их мышца является чрезмерно большой. Сколько же новостей о собственном организме меня еще ждет?
Остальные бумаги в папке представляют собой вырезки из газетных статей разного размера. Я вытряхиваю их на траву, раскладываю веером и свечу фонариком. Слова вызывают куда больший страх, чем мыши.
Заголовки выглядят ненастоящими, словно из истории о чьей-то чужой жизни. Но это моя жизнь. Или была бы ей, если бы не похищение.
Год спустя. Джессика Хаггерти все еще не найдена.
Семья и друзья проводят церемонию зажжения свечей в память о Джессике.
Прошло десять лет после похищения Джессики Хаггерти. Мама желает дочери счастливого дня рождения.
В последней статье приведено обращение Джинни ко мне. В нем она выражает надежду на мое здравие, благополучие и безопасность. Надежду, что я ем свою любимую пиццу с грибами и оливками в этот особый день. Надежду, что по-прежнему плаваю, как мировой чемпион. Надежду, что однажды мы снова встретимся.
Я выключаю фонарик.
Не представляю, каким образом совместить призрак Джессики с реальной Пайпер. Не знаю, как объединить их в целую личность.
А потому запихиваю все бумаги обратно в папку и оставляю лежать на крыльце. Скрывать их больше не имеет смысла.
Подойдя к воротам, я набираю на панели дату своего дня рождения, указанную в статье. Створки медленно разъезжаются.
Посреди шоссе стоит одетый во все белое отец и протягивает ко мне руки. Ожидает, когда я приду в его объятия.
– Тебя никогда не существовало, – шепчу я и ухожу прочь не оглядываясь.
А он не следует за мной.
Очутившись перед домом Холидей, я сажусь на крыльцо, не желая ее беспокоить. Свет не горит, и неясно, зачем вообще я сюда явилась, но думаю, все потому, что более близкой подруги у меня нет.
Спустя какое-то время встаю и принимаюсь бросать камешки в окно ее спальни. А вдруг Холидей не откроет его?
Я бы не стала винить ее за это.
Наконец в комнате вспыхивает свет. Соседка выглядывает, замечает меня и с удивленным выражением лица распахивает окно.
– Пайпер? – ее шепот едва не срывается на крик. – Ты что здесь делаешь?
– Можно войти? – мой голос дрожит, а голова кружится.
– Конечно! Подожди, я сейчас!
Пока дожидаюсь Холидей, меня начинает трясти. Она открывает стеклянные двери на веранду, затаскивает меня внутрь и комментирует:
– Да ты замерзла до смерти! – Затем берет за руку и тянет за собой по лестнице в спальню. Внутри так светло, что голова тут же начинает кружиться. По стенам и потолку развешаны мигающие гирлянды. Занавесками служат нанизанные на нити серебристые диски.
– Холидей, – глотая воздух ртом, выдавливаю я. – Я все вспомнила.
Она притягивает меня к себе и крепко обнимает.
– Как же я тебе сочувствую, – произносит подруга. – Сколько же дерьма на тебя навалилось!
Сначала я просто стою и упиваюсь утешением, но затем начинаю вспоминать куски из прежней жизни. Они понемногу встают на свои места, заполняя пустоту. Но их слишком много! Я прижимаюсь к Холидей, заливая горячими слезами ее плечо, и чувствую, что она тоже плачет.
– Я помню эту комнату, – шепчу я, когда рыдания утихают. – Она раньше была розовой?
– Я тогда хотела стать балериной. Только оказалось, что не обладаю необходимой грацией. И решила вместо этого быть поэтом. Или антропологом. Или сразу обоими.
– Мы были подругами, так? – Я сажусь на кровать, утирая слезы.
– Сейчас, я кое-что тебе покажу. – Собеседница роется на полке, а потом кладет мне на колени книгу. – Это наш ежегодный альбом из первого класса. Перелистни на седьмую страницу.
На указанной странице ровными рядами выстроились черно-белые фотографии. Я тут же нахожу Джессику Хаггерти.
Вот только она на снимке не одна. Щека к щеке к ней прижимается маленькая Холидей. На голове у нее красуются два пышных хвоста, тогда как мои длинные волосы собраны в один. Почти как у Эми.
– Мы сделали одну фотографию на двоих? Очень смутно помню этот момент.
– Наши родители подумали, что это будет выглядеть мило, а школьная администрация разрешила. Мы в то время были неразлучны, почти как сиамские близнецы. – Она тычет пальцем в другой снимок: – А это Джейкоб.
Я узнаю мальчишку с видео, который показывал мне язык в бассейне.
Осторожно прикасаюсь к своей фотографии. Какая же у меня счастливая улыбка. Вернее, у Джессики.
– Мне все еще кажется, что та жизнь принадлежит не мне. Еще не все воспоминания вернулись.
– Да уж. Я пытаюсь взглянуть на ситуацию с твоей точки зрения. Выходит странно и страшно.
– Странно и страшно – это очень мягко сказано.
– Оставь себе, – решительно кивает Холидей в сторону альбома, который я пытаюсь отдать. – И смотри на него каждый раз, как почувствуешь, что запуталась. Ты по-прежнему Джессика. Но еще ты по-прежнему Пайпер. Может, стоит придумать тебе новое имя? Как тебе нравится Пессика?