Я делаю заказ и еще раз оглядываю зал. Знаю, что ищу Яну. То, что мы остановились в одном отеле, — далеко не гарантия встреч: сегодня я ни разу ее не видел. Наверное, много гуляет: она же вроде в восторге от Лондона. Надо же, запомнил.
И стоит мне о ней подумать, как она сама появляется в дверях ресторана. Как и всегда, не накрашена, одета в черные джинсы и топ с длинными рукавами. В паху становится горячее, хочется выругаться и одновременно улыбнуться: Яна верна себе — на ней нет лифчика.
Администратор в этот момент размещает кого-то из вновь прибывших гостей, а потому она, выждав несколько секунд, сама идет в зал, попутно оглядывая столы. Сегодня здесь полная посадка.
— Ян! — я окликаю ее и поднимаюсь со стула.
Фигура в черном на секунду каменеет, и Яна медленно поворачивает голову в мою сторону. Секунда — и начинает улыбаться. Заправляет за ухо выбившуюся прядь, одергивает на плече сумку и идет ко мне.
— Привет! Я сегодня никуда не захотела выходить, тем более что здесь еда отличная. А вот о столике не позаботилась. Ты оказался предусмотрительнее меня.
— Мне повезло, потому что пришел раньше. Если тебе не принципиально есть в одиночестве — можешь составить мне компанию.
— Мне не принципиально, — Яна склоняет голову набок и изучает меня глазами. — А тебе?
— Ну я же сам предложил. Буду рад, если присоединишься.
— Знаю, что ты делаешь это не из вежливости, поэтому присоединяюсь с чистой совестью.
— Вот как? Считаешь, я не способен быть вежливым? — я отодвигаю для нее стул и невольно слежу, как она садится: как натягивается ткань, обрисовывая выступ позвоночника и узкую талию, контрастом переходящую в изгиб бедер.
— Конечно, я так не считаю. Просто знаю, что ты всегда предпочтешь честность.
— Это плохо?
— Нет, — Яна мотает головой, наблюдая, как я сажусь напротив. — Эта черта в тебе мне очень нравится.
А мне нравится ее прямолинейность. В каком-то смысле я шовинист: за исключением Мишиной и Нади, вызывающих во мне уважение своими деловыми качествами, женщин всерьез редко воспринимаю. А к Яне отношусь именно как к равной, и дело не в ее отце, не в деньгах и не в ее карьере, которая находится в зародыше. Может быть, это заслуга генов Семена — в ней есть несгибаемый стержень. Он есть у многих, но ее стержень сделан из тех эксклюзивных материалов, которые я ценю и которых больше ни у кого не встречал.
— Пьешь?
— Бокал вина по случаю лондонских каникул можно.
Я делаю знак официанту и жду, когда Яна изучит меню. Она заказывает какой-то салат и десерт, подтверждая слова Семена о том, что нынешнее поколение мало ест.
— Как тебе работается с «ГазИнвесте»? Нравится?
— Мой кабинет на четырнадцатом этаже размером с хорошую квартиру, в нем панорамные окна, а в вестибюле есть настоящий фонтан. Конечно, мне нравится, — Яна смеется, но затем ее глаза становятся серьезными.
— Спасибо тебе, Андрей.
— Мне? За что?
— Ну и куда подевалась твоя честность? Я знаю, что это из-за тебя меня туда взяли.
Странно. Я об этом никому не говорил.
— И откуда такая информация?
— Случайно услышала, как Варламов жаловался на это своему помощнику. Был очень недоволен, потому что ему пришлось кого-то из своих подвинуть.
— Надеюсь, после этого тебе не пришло в голову включить ненужную гордость и уволиться?
— Вот еще! — фыркает Яна и отодвигается, позволяя официанту поставить перед собой тарелку с салатом. — Это же работа мечты. Чем я хуже протеже Варламова? Не работай я хорошо, меня бы наверняка оттуда поперли.
Я отпиваю кофе, задерживая чашку у рта немного дольше, чтобы спрятать улыбку. Боевая Липучка, без лишних соплей и сантиментов. Точно в отца.
— И чем фуршет закончился?
— Да мы побыли еще совсем недолго и вернулись в гостиницу. Дима поехал на афтепати один и, кажется, весь день страдает от похмелья. Предпочел никуда не идти и остаться в номере. А ты почему один? Где Инга?
Я отрываю взгляд от стейка и смотрю на Яну. Вернее, слежу за выражением ее лица. Оно спокойное, взгляд прямой, не бегает.
— У нее были свои планы. Она впервые в Лондоне.
— Ох, ну тогда да. Сидеть вечером в ресторане при отеле совершенно непростительно. Когда я первый раз сюда приехала, я мечтала остаться здесь на месяц. Первое, что я сделала, — пошла искать скамейку, которую видела в «Ноттинг-Хилл», наплевав на любимый всеми Биг-Бен.
— Как ты, вообще, живешь, Ян? — перебиваю ее беспечную болтовню. Знаю, что она не обидится, — сама же сказала, что уважает мою честность.
Она отставляет бокал с вином, улыбка пропадает с лица, глаза становятся серьезными. Тонкие пальцы находят салфетку и комкают ее.
— У меня все хорошо, Андрей, правда. Можешь не переживать.
— Встречаешься с кем-то?
Мотает головой и улыбается — не взглядом, только губами.
— У меня были отношения недолго. Папе Володя понравился, это он нас познакомил. Я честно попыталась, но как там говорят? Не получилось наступить на горло собственной песне. Мы попробовали и через месяц расстались. Я не переживаю из-за этого. Значит, у меня все еще впереди.
Голову держит прямо, взгляд не отводит. Что чувствую я? Снова восхищен. Что остается верна себе и не строит из себя жонглершу пенисами, чтобы меня носом ткнуть, дескать, зацени, что ты упустил, козел. И что на дешевую ревность меня развести не пытается, чтобы востребованность свою доказать, хотя чисто по-женски могла бы. Она ведь думает, что я Кравцову трахаю. Не нужно ей это, потому что цену себе знает. И я знаю. Что, если бы захотела, давно бы замужем была, и не за каким-нибудь обсосом, а за нормальным парнем: при деньгах и мозгах. Таким, как она, всегда будет из чего выбирать.
Наверное, я слишком долго молчу и слишком пристально ее разглядываю, потому что она начинает краснеть и сжимает салфетку в кулаке.
— Откуда ты взялась такая, а, Ян? — впервые озвучиваю засевший в мозгу вопрос.
— Папа говорит, что я вылитая мама, — очевидно, что момент откровения для нее прошел, потому что эти слова она произносит с напускной веселостью. — Кстати, а ты почему не пьешь? Ты вроде, как и папа, любишь…
— Инга здесь по работе. У нас никогда ничего не было.
Яна опускает глаза в скатерть и хмурится.
— Я ведь ни о чем не спрашивала.
— Не спрашивала. А я все равно сказал.
Остаток ужина разговор не клеится. Легкость между нами улетучилась, безошибочно угадывается, что Яна хочет уйти. Я тоже этого хочу, поэтому поднимаю руку и прошу счет.
— Ты в номер? — смотрю, как она сосредоточенно убирает телефон в сумку.
— Да, я же говорила. Хочу пораньше лечь спать.
— Тогда пойдем.
Я помогаю ей встать, и мы вместе выходим из ресторана. Я иду чуть поодаль, потому что знаю, что так ей комфортнее.
Лифт едет до нас целую вечность, и когда его двери со звяканьем разъезжаются, Яна в него почти влетает. Я захожу следом и, встав рядом с серебристой панелью, выбираю четвертый этаж.
— Я остановилась на третьем, — тихо говорит Яна.
Створки лифта бесшумно смыкаются, и я поворачиваюсь к ней. Яна разглядывает подсвеченную голубым кнопку, словно пытается выключить ее силой мысли. Могла бы подойти и нажать нужную цифру, но знаю, что она не сделает: ведь это означает сократить расстояние между нами. Я продолжаю смотреть на нее, и через пару секунд она все же сдается и поднимает глаза. Пятак прошивает знакомая боль, потому что моей сдержанной спутницы из ресторана больше нет. Есть та Яна, которая застала меня с куклой в своей спальне, — глаза покрасневшие, во взгляде — беззащитная уязвимость, губа закушена, ладони сжаты в кулаки. И я делаю то, что должен был сделать полгода назад, в ее квартире, но не мог, потому что тогда это было бы ошибкой: шагаю к ней, мысленно благодаря этот неторопливый лифт за то, что дает мне столько времени. Яна бледнеет и вжимается в полированную стену — уйти ей некуда. Отбиваться и возмущаться она не пытается — лишь выставляет вперед кулаки и упирается ими мне в грудь. Я сжимаю ее талию сильнее, трогаю позвонки. Придвигаюсь ближе, уничтожая последние сантиметры бесполезного зазора. Так она почувствует мой стояк, который уже час как не проходит, ну и по хер. Ей же нравится, когда я честен.
— Охеренная ты, девочка Яна. Никогда таких, как ты, не встречал.
Ее губы такие же теплые и мягкие, как полгода назад. Деликатным с ней быть не пытаюсь, потому что она продолжает сопротивляться, а мне нужно ее сломить. Я все равно сломаю — раньше или позже, но лучше бы этому произойти сейчас.
— Я ведь никуда не тороплюсь, Ян. Можем хоть целый час так кататься.
Она упирается мне в грудь сильнее, а в ответ я запускаю ладонь под ее топ и глажу поясницу, морщась от нового прилива крови в паху. Яна часто дышит, жмурит глаза, а я мысленно начинаю считать: две, три, четыре, пять… Она сдается на шестой: издает тихий измученный звук и обхватывает мою шею руками. Во рту у нее влажно и горячо, язык жадный, и тело дрожит, заражая меня эйфорией.
Двери со звяканьем открываются, намекая, что мы приехали на четвертый этаж и что, возможно, где-то за моей спиной стоят люди. Даже если и так, то зайти они не решаются, потому что лифт закрывается, а мы по-прежнему находимся в нем одни. Уходить из него не хочется: я впервые в жизни целую женщину ради поцелуя.
20
Андрей
— Мне нужно вернуться в номер, — глухо шепчет Яна, расстегивая пуговицы на моей рубашке. Точнее, лихорадочно вырывая их из петель. — Я должна вернуться.
— Много думаешь, — я толкаю ногой дверь своего номера, и она с грохотом захлопывается, отсекая нас от внешнего мира и любопытных глаз постояльцев.
Ее ногти царапают кожу, когда стаскивают рубашку, тело по-прежнему дрожит, отчего стояк с каждой секундой убивает меня все сильнее. Я и без того ее хочу до ломоты в члене, а то, что она такая: жадная, неловкая и честная в своем желании, равносильно лошадиной дозе виагры.