Ты не мать, поэтому ты не можешь понять. Это был девиз всех родителей, которых она знала. Раз у нее не было своих детей, то она не могла понять то, через что они проходили. Это было такое простое решение. Им не нужно было объяснять свои решения или мысли, ведь она всё равно – не могла понять.
Она не стала давить сильнее, пока Кара была расстроена, но это действительно беспокоило ее. Этим утром она отнесла Каре завтрак и извинилась. Та выглядела такой измученной, что Ребекка неожиданно для самой себя предложила сводить Софи в парк, чтобы дать Каре отдохнуть. Её согласие было хорошим признаком того, что она, возможно, простила ее. Когда она подошла к двери, Кара окликнула её.
– Ребекка.
– Да?
– Прости меня. За то, что вот так набросилась на тебя. Я не привыкла, что кто-то говорит мне, что делать с Софи. Этим всегда занималась только я.
– Я просто беспокоилась о ней.
Кара улыбнулась, ее лицо смягчилось. – Я знаю. И я рада этому. Я скоро расскажу ей. Просто дай мне ещё пару дней.
Глава 31
Кара проплакала целый час после того, как они ушли в парк.
За все годы с момента рождения Софи, она никогда не чувствовала себя такой одинокой. Даже когда Софи была совсем крошкой, а она лежала по утрам на диване в их квартире, смотрела телевизор, уменьшив громкость настолько, чтобы не разбудить детей Даниэль, с Софи на руках и чашкой холодного кофе на столе. Им этого было достаточно, ведь их было двое.
Даниэль не раз предлагала ей начать встречаться с кем-нибудь, заявляя, что Каре вредно всю жизнь мотаться между работой и домом, не уделяя времени на себе, на развлечениям. Как и обычно, она не сдерживалась в словах…
– Что будет, когда Софи вырастет и уедет? Ты останешься одна. Но к тому времени ты будешь слишком старой и дряблой, чтобы найти себе кого-нибудь.
Кара рассмеялась и бросила в нее сырную лепешку, отказавшись даже смотреть на профили в Tinder, которыми Даниэль помахала у нее под носом. Она не хотела и не нуждалась больше ни в ком.
Но как только этим утром Ребекка закрыла входную дверь, и Кара больше не могла слышать взволнованную болтовню Софи о том, в какой именно парк они пойдут, – с голубой горкой или же с игровым комплексом в виде пиратском корабле, – тишина дома опустилась на нее, как саван. И она почувствовала себя такой одинокой, как никогда раньше.
Должно быть, она плакала, пока не уснула, потому что она проснулась от вибрации, когда зазвонил ее мобильный. Ребекка прислала ей фотографию Софи рядом с кривобоким замком из песка; улыбка растеклась по ее лицу, как малиновое варенье. У Кары перехватило дыхание. Когда она успела так повзрослеть? Контуры ее лица утратили детскую мягкость. Насколько еще она может измениться? И как долго еще Кара сможет смотреть, как она растет?
Все те моменты, которые она принимала как должное. В сотый раз вместе смотреть «Холодное сердце»; слушать, как Софи с мучительными подробностями объясняет, почему она ненавидит морковь; смотреть, как она рисует их портреты, которые Каре приходилось хранить вечно, потому что Софи никогда не позволяла ей забыть тот единственный раз, когда она нашла свой рисунок в мусорном ведре. Миллион крошечных, незначительных, незаменимых моментов.
Иногда по ночам Софи пробиралась в постель Кары, и та проснувшись, обнаруживала, что острые маленькие коленки дочери прижимаются к ее пояснице, а пальцы путаются в ее волосах. До того, как Кара потеряла волосы из-за химиотерапии, Софи часто играла с ними. Убрав пальцы и откинув челку с глаз, Кара лежала, просто глядя на красивое лицо своей дочери на подушке. Ее губы слегка поджаты, ресницы чуть дрожали: как у нее могло получиться что-то настолько красивое? Как они могли создать что-то настолько красивое – она и Джек?
Она подозревала, что вот-вот может снова разреветься. Она не могла просто сидеть здесь и плакать: ей нужно было что-то делать. Оставшись одна в доме, она, по крайней мере, могла спуститься на кухню в пижаме, не рискуя ни с кем столкнуться. Однако, когда она попыталась встать, даже свесить ноги с кровати оказалось непросто. Впрочем, ей всё равно не нужно было выходить из комнаты кроме как в туалет: утром Ребекка не только принесла ей кофе и печенье, но и оставила поднос с едой и напитками на прикроватном столике. Чипсы, сэндвич в фольге, тарелочку с оливками, фрукты. Она всё еще чувствовала себя неловко из-за того, что набросилась на нее. Она просто пыталась помочь.
Это была еще одна вещь, с которой Даниэль приставала к ней последние полгода. Ты должна научиться просить о помощи. Хотя это было непросто. Она не привыкла к этому. Просьбы о помощи казались ей проявлением слабости. Слабость вела к уязвимости. А уязвимость вела к боли.
Под краем подноса с едой была спрятана брошюра от группы поддержки больных раком. Доктор Грин настояла, чтобы она взяла её. На обложке была фотография женщины, улыбающейся в телефонную трубку. Приятно поговорить.
Еда как будто издевалась над ней: ее желудок еще не был готов к твердой пище. Может, ей не стало бы плохо от чего-то жидкого? Ее рука дрожала, когда она налила в стакан воды из графина и развернула брошюру, чтобы прочитать ее. В ней был список вещей, о которых, по их мнению, она, возможно, захочет поговорить, когда позвонит. Понимание своего диагноза. Финансовые вопросы. Разговоры с семьей.
Кара закусила губу. Пришло время взглянуть правде в лицо. Лечение не помогло, и она должна была решить, как сказать Софи, что ее не будет рядом, и она не увидит, как та растет. Прежде чем она могла бы передумать, Кара набрала номер, указанный на лицевой стороне брошюры.
На звонок ответили после седьмого гудка. Кара сделала глубокий вдох. – Здравствуйте, я, эм… Мне нужен совет.
Женский голос на другом конце был спокойным и теплым. – Конечно. Меня зовут Джулия. Чем я могу вам помочь?
Кара уставилась на серебряный цветок на обоях. Если она будет опираться только на факты, то сможет это сделать. Просто скажи это. – Меня зовут Кара. У меня рак яичников в последней стадии. Мне нужен совет, как рассказать об этом моей дочери. Софи. Ей четыре. Она очень умная для своих четырех, но, знаете, она еще маленькая.
К счастью, Джулия не выразила никаких дурацких соболезнований. – Хорошо. Во-первых, скажите, как вы себя чувствуете?
Как она себя чувствовала? Она позвонила не для того, чтобы рассказать о себе. – Я в порядке. Просто немного устала. У меня только закончился последний курс химиотерапии, так что, знаете, не супер.
Джулия делала паузу каждый раз перед тем, как заговорить. Она всё записывала?
– Могу себе представить. И что вы думаете о своем прогнозе? Ваш врач всё вам рассказала? У вас остались какие-то вопросы?
Доктор Грин была потрясающей. Честно рассказывала обо всём. Кара не хотела сейчас вдаваться в подробности. – Вопросов нет. Кроме разве что желания точно знать, сколько у меня времени. Этого мне никто не может сказать наверняка.
Еще одна пауза. – И что вы чувствуете по этому поводу?
Ради всего святого. Вот почему она раньше не звонила ни в одну из этих служб. Она не хотела сидеть и рассказывать незнакомцам о своих чувствах. Какой в этом был смысл? Единственная причина, по которой она звонила сейчас, заключалась в том, что ей нужно было узнать, как рассказать Софи о происходящем. В её груди разгорался огонь.
– Слушайте, я знаю, что у вас там, наверное, есть сценарий разговора, которого вы должны придерживаться, но я не хочу тратить ни ваше, ни свое время – мы можем просто поговорить о моей дочери? Что мне ей сказать?
Кара знала, что это прозвучало грубо, но ей было всё равно. Впрочем, ей показалось, что эта Джулия ни капельки не расстроилась.
– Прежде чем вы сможете что-то рассказать своей дочери, вам нужно разобраться в том, что происходит. Вот почему я спрашиваю вас о ваших чувствах. Прямо сейчас, в эту минуту, что вы чувствуете?
Кара крепко сжала телефонную трубку.
– Если вы и правда хотите это знать, то я злюсь. Я просто чертовски зла. Если бы у меня были силы, я бы с радостью ударила кого-нибудь или что-нибудь прямо сейчас.
Она была уверена, что после этого ее звонок будет завершен, но Джулия на этом не остановилась.
– Злиться вполне естественно, Кара. Вы оплакиваете саму себя. А злость – часть этого процесса.
Но это было нечто большее, чем просто злость. Это было не то чувство, которое она испытала, когда кто-то занимал парковочное место, на которое она уже нацелилась, или украл скутер дочери, на который она копила три месяца. Это была глубокая, жгучая, страстная ярость, от которой ей хотелось выть.
Может, причина была в том, что она не могла видеть лицо этой Джулии, или в том, что она была незнакомкой, или же в том, что Кара была одна в доме. Как бы то ни было, настойчивость Джулии в том, чтобы узнать, что чувствует Кара, мешала контролировать ее тлеющие эмоции.
– Знаю, наверное, вы постоянно это слышите, но почему я? Почему именно сейчас? Это просто так несправедливо. Софи слишком маленькая, чтобы потерять маму. Всё это просто неправильно.
Если она и слышала это сотни раз, Джулия этого не сказала.
– Вы правы. Это несправедливо по отношению к Софи. Но это несправедливо и по отношению к вам, Кара. Вы можете грустить и о себе.
Густая, горячая лава бурлила в животе Кары, угрожая вот-вот завладеть ею. Она так сильно сосредоточилась на Софи, на том, чтобы сделать все, что нужно, чтобы та была в безопасности. И что произошло теперь, когда всё это было улажено? Что происходило с ней, пока Ребекка и Джек вместе с ее дочерью играли в парке в счастливую семью? Сколько времени у нее было? Как всё случится? Её будто током ударило: она была так сосредоточена на бытовых вопросах, что не подумала о реальности прощания с Софи. Как, черт побери, она могла попрощаться со своей прекрасной девочкой?
Всё, что кипело в ней, вдруг превратилось в пепел.