Весной 1923 года с государственным визитом в Рим прибыл британский король Георг V с королевой Марией. Визит повысил международную респектабельность Муссолини, тем более что, будучи в Риме, король вручил ему Орден Бани, вызвав при этом немалое веселье среди детей, слишком буквально воспринявших название награды[15].
Виктор Эммануил тоже вручил ему награду – самый престижный в стране высший орден Святого Благовещения, сделав Муссолини таким образом своим номинальным кузеном, и предложил ему титулы, от которых тот отказался. Когда королева-мать Маргерита приехала в Милан, Ракеле с детьми пригласили на просмотр фильма о жизни Иисуса Христа в местный Дворец спорта. Эдду с матерью провели в королевскую ложу, где королева-мать погладила девочку по голове и поблагодарила Ракеле за все, что Муссолини делает для Италии. Ракеле, однако, тоже не рвалась в Рим, где она окажется выставлена напоказ перед глазами злобных римлян. Как бы то ни было, она заявляла, что всегда была и с гордостью остается крестьянкой. Муссолини, как это было принято в Романье, она называла «профессором».
Два лета – в 1922 и 1923 годах – семья проводила в Леванто, в отеле на берегу моря. Однажды Эдде сказали, что отец пролетит в самолете над пляжем и помашет ей рукой. Она устроилась на песке и стала ждать. На горизонте на самом деле появился самолет, приблизился к берегу, и она стала отчаянно махать платком. Вдруг самолет начало болтать из стороны в сторону, он накренился набок и рухнул на землю. Прошло несколько ужасных минут, прежде чем выяснилось, что погибшим был не Муссолини, а молодой летчик, прилетевший поприветствовать находившуюся на том же пляже невесту. Эдда потом говорила, что так никогда и не смогла стереть из памяти вид медленно падающего самолета.
Муссолини не раз хвастливо заявлял, что фашизм не партия, а антипартия. Теперь, однако, настал момент, когда фашизм должен был оформиться; уже было недостаточно просто изгнать из власти старую либеральную элиту и соперников-социалистов. Муссолини запросил для себя абсолютные полномочия на год и не намеревался их промотать. Италия по-прежнему была охвачена акциями насилия сквадристов и разгневанной политической оппозиции, и, прежде чем начать реальные реформы, и тех и других следовало приструнить. По всей стране ras, действовавшие у себя в регионах как полновластные царьки-диктаторы, по-прежнему заставляли граждан, которых они считали подрывными элементами, пить слабительное касторовое масло, продолжали проводить карательные экспедиции и воспевать победу и насилие. В Ардженте пользовавшийся любовью и уважением прихожан священник Дон Джованни Миндзони был забит до смерти за попытку организовать в своей провинции Феррара сельскохозяйственный кооператив.
Чтобы сдержать насилие и навести хоть какую-то видимость порядка в рядах сквадристов, 1 февраля 1923 года была основана так называемая Добровольная милиция национальной безопасности. Принимаемые в нее мужчины в возрасте от 20 до 50 лет группировались в 133 отряда, созданных по образцу древнеримских легионов – по одному в каждой провинции. Формой их были черные рубашки и фески, и на верность они присягали не королю, а Муссолини. Многие из них были искушены в насилии и принуждении. Обнадеженные прекращением хаоса итальянцы почти не протестовали, хотя в руководстве армии эти нерегулярные части окрестили «фанатиками». Муссолини, однако, хотел иметь силу, непосредственно ему подчиненную, и утвердил создание секретной организации с отделениями по всей стране и центром в Риме. Ее быстро стали называть «Чека» – вслед за аналогичной тайной службой в Советской России. Задача ее состояла в запугивании политической оппозиции путем сбора компрометирующей информации и проведения собственных карательных экспедиций.
В январе 1923 года Муссолини учредил так называемый Большой фашистский совет – в теории он должен был стать главным консультативным органом по делам государства, на деле же всего лишь послушно утверждал решения вождя. Муссолини также слил воедино ранее существовавшие отдельно друг от друга партии – фашистскую и националистическую. К этому моменту стало очевидно, что опасность коммунистического переворота была сильно преувеличена. Муссолини проявил себя первоклассным кукловодом, заговорщиком и манипулятором, способным мгновенно адаптироваться к меняющейся ситуации, умело использующим друзей и врагов, самого себя выставляя при этом как главный двигатель восстановления закона и порядка.
Поставив во главу угла формирование фашистских идеалов он тем не менее не забывал и о культуре. Вслед за ним в Рим перебралась Сарфатти, и, хотя до смерти ее мужа в 1924 году они были вынуждены встречаться тайно, она быстро получила прозвище «муза дуче». Сарфатти теперь была редактором Gerarchia, ежемесячного партийного журнала, и помогала готовить участие Италии в предстоящей в Париже Выставке декоративных искусств. В ее увешанном рисунками Пикассо салоне писатели, художники и архитекторы Рима обсуждали «Новеченто Италиано», движение, призванное объединить в себе древность и современность и создать новый модернистский классицизм[16]. Сарфатти хотела облагородить Муссолини – не только во внешнем виде, но и культурно: она заставляла его ходить на выставки и в театры. Он называл ее Vela – парус, который ведет его в интеллектуальное путешествие, направляет к более тонким и изысканным мыслям и чувствам.
Муссолини также поручил философу Джованни Джентиле написать «Манифест фашистских интеллектуалов», руководство по новой эре Просвещения, в котором «изящество фашизма» сочеталось бы с проглядывающей за лайковыми перчатками стальной волей. «Культура», в понимании Джентиле, означала повиновение государству, и художники, вдохновленные римскими принципами дисциплины и долга и не подвластные пагубным иностранным демократическим влияниям, должны были все свои таланты ставить на службу государству. Никакой другой культуры, подразумевал Манифест Джентиле, кроме фашистской, существовать не должно. Бенедетто Кроче, самый известный и самый уважаемый итальянский либеральный философ и историк, ранее поддерживавший Муссолини, быстро составил ответ, подпись под которым поставили ученые и писатели, и в котором Манифест называли бессвязным, банальным, абсурдным, выхолощенным, неадекватным и полным демагогии. Между двумя лагерями возникла непреодолимая пропасть.
В апреле 1924 года Италия вновь отправилась на избирательные участки. Выборы были омрачены угрозами и запугиваниями со стороны фашистов, случались избиения и даже убийства оппозиционных кандидатов, но в итоге Муссолини одержал убедительную победу. Социалисты получили вдвое меньше голосов, остальные партии были расколоты. Позиции Муссолини казались непоколебимыми, даже прежние критики, стиснув зубы, согласились с присвоенным ему титулом «дуче».
Нашлось у него, правда, и несколько смелых решительных противников во главе с Джакомо Маттеотти, мужественным, решительно антифашистски настроенным 39-летним секретарем образованной всего лишь двумя годами ранее Объединенной социалистической партии. Перекрикивая возгласы протеста в парламенте, он призвал к отмене выборов, утверждая, что у него есть доказательства незаконных сделок с оружием и взяток, полученных от американской нефтяной компании, а также информация о масштабной фальсификации выборов. Он пообещал представить все эти факты парламенту. Однако не успел. 10 июня, выходя из своего дома на берегу Тибра, он был схвачен членами «Чека». Вскоре обнаружили залитый кровью автомобиль, использованный при похищении, а еще через полтора месяца в канаве в окрестностях Рима нашли и исполосованное ножами тело Маттеотти.
Доказательств того, что Маттеотти убили по приказу Муссолини, не было; как не было доказательств убийства Томаса Беккета по приказу короля Генриха II[17]; утверждалось, что слова, которые он произносил, были неверно истолкованы как призыв к убийству. Однако никаких сомнений в том, что Маттеотти убили фашисты, не было, и его исчезновение и смерть нанесли большой ущерб репутации Муссолини. Волна возмущения нарастала, многие члены Фашистской партии возвращали членские билеты. В 10 утра 27 июня миллионы итальянцев с непокрытыми головами стояли во время минуты молчания в память о погибшем политике. Чтобы рассеять нарастающее напряжение и показать, что он не будет причастен к расследованию убийства, Муссолини сложил с себя полномочия министра внутренних дел. Он также опубликовал указ о приостановлении деятельности газет, распространяющих «подрывную, подстрекательскую» информацию: Avanti, в которой он когда-то работал, в течение нескольких следующих месяцев закрывали тридцать шесть раз. Но ни отставка Муссолини, ни арест убийц-«чекистов» не ослабили общенациональный гнев и возмущение. Коридоры парламента, обычно шумные и запруженные людьми, опустели. Социалисты объявили Муссолини разбитым и поверженным главарем шайки бандитов. «Есть два мертвеца, – писал журналист Уго Ожетти, – Маттеотти и Муссолини. Италия разделена: половина оплакивает одного, половина другого». Муссолини выглядел встревоженным и неуверенным, у него к тому же впервые разыгралась язва, которая будет мучить его до конца жизни.
Его оппоненты в парламенте почувствовали реальную возможность бросить ему вызов. Но выработать стратегию противостояния не смогли. Они лишь занимались бессмысленной говорильней и ссорились меж собой. Сто депутатов вышли из состава парламента, заявив, что правительство более не конституционно и что они не вернутся, пока в стране не будет восстановлена демократия; они называли себя Авентино, по имени Авентинского холма, последнего прибежища плебейских сецессионистов, выступивших против власти патрициев и в знак протеста покинувших Рим в 494 году. Король на призывы распустить парламент ответил отказом. Социалисты предложили альянс с католиками из Народной партии, но Ватикан этот союз не поддержал. После пяти месяцев смуты парламент собрался вновь. Однако кризис не миновал. Тиражи