Но и Эдда, и Ракеле были с ним в Болонье на открытии нового стадиона, когда 16-летний Антео Замбони выстрелил в открытый автомобиль Муссолини, медленно проезжавший по улицам города. Дуче не пострадал, но возбужденная и разгневанная толпа просто растерзала юношу, протащив его тело по дороге, даже не попытавшись узнать, кто он и почему хотел убить Муссолини. Эдда с матерью были в другой машине, отвозившей их на вокзал, куда к ним примчался охваченный паникой местный чиновник с рассказом о случившемся. Некоторое время длилось мучительное ожидание, никто не мог с уверенностью сказать, жив ли Муссолини, до тех пор, пока не появился он сам, целый и невредимый. Для Эдды этот эпизод стал еще одним проявлением зыбкости и ненадежности жизни; он укрепил ее в ощущении необходимости быть сильной или по меньшей мере демонстрировать силу и уверенность в себе.
Незадолго до этого в Риме анархист Джино Лучетти бросил в Муссолини бомбу, которая отскочила от борта его автомобиля, сам он был в шоке, но не пострадал. Все вместе, особенно покушение в Болонье, стало катализатором радикальной полицейской реформы.
Проводником ее стал Артуро Боккини, младший сын землевладельца с юга. Свою карьеру красивый юноша с глубоко посаженными глазами, чувственным ртом и длинным интересным лицом начал в 90-е годы в качестве мелкого служащего в министерстве внутренних дел. Вскоре он стал первым префектом в Брешии, потом в Болонье, где превратился в корпулентного мужчину, алчного, любителя женщин и скабрезных сплетен. Заняв, незадолго до покушения в Болонье, пост главы итальянской полиции, он обнаружил, что вся система правоохранительных органов устарела, недофинансируется и, по сути дела, остается неизменной с момента своего основания в 1852 году, когда роль ее сводилась к «наблюдению за бродягами, хулиганами, попрошайками, женщинами легкого поведения и аферистами-картежниками». Реформа полиции стала для Боккини делом жизни, он поставил перед собой задачу создать стройную, единую, дисциплинированную организацию и сделать так, чтобы жизни Муссолини больше ничто и никогда не угрожало. Реформы его звучали как похоронный звон либеральному демократическому государству.
Практически не покидая свой кабинет в Палаццо дель Виминале – разве что для поглощения очередного гигантского обеда – расчетливый и хитроумный Боккини, обладавший к тому же великолепной памятью и мстительным характером, начал возводить репрессивный аппарат настолько совершенный, что, по его словам, сам он мог позволить себе время от времени проявлять терпимость и снисходительность. Он полностью перетряс весь состав полиции, сформировал новые отделы и подразделения, затребовал и получил больше финансирования и больше полномочий. Он также создал управление политической полиции, называвшееся «ПолПол» и включавшее в себя специальный отдел по борьбе с политическими диссидентами, коммунистами и мафией. Вскоре появились отряды по охране границ и специальная команда, день и ночь охранявшая Муссолини и членов его семьи. На всех сколько-нибудь заметных итальянцев были заведены толстые папки с описанием их привычек, мнений и нравственного облика. Самые интересные из них Боккини каждое утро приносил Муссолини для ознакомления. Для любого более или менее серьезного жизненного шага, типа приобретения автомобиля или съема жилья, итальянец должен был получить требующее ежегодного обновления разрешение от Управления общественной безопасности. Для его получения, в свою очередь, нужно было обзавестись в своем отделении полиции сертификатом о хорошем поведении. В кабинет Боккини рекой текли подарки – от корзин с фруктами и овощами до ценных произведений живописи и серебряных украшений.
Поставив Боккини во главе полиции, Муссолини поручил ему создать систему контроля, обладающую «щупальцами осьминога». Кроме политической полиции была также учреждена стоящая над нею секретная служба OVRA, обеспечившая еще один уровень слежки и расследований, с агентами, разбросанными по всей Италии и за границей. Название ее не расшифровали, считая, что аббревиатура звучит более зловеще[20]. Приемная Боккини, как когда-то двор французских королей времен абсолютизма, кишела жадными, вечно в чем-то нуждающимися просителями: полицейскими, военными, информаторами, промышленниками, префектами и множеством молодых красивых мужчин. Себя он воспринимал как врача у постели больного, тщательно отслеживающего пульс и сердцебиение. Пациентом его была Италия.
В контроле за немногими остающимися в Италии свободами Боккини был не одинок. В армии была создана информационная служба, координирующая свою работу с аналогичными службами на флоте и в авиации. В каждой из них были подразделения контрразведки и цензуры. Милиция национальной безопасности в каждой провинции назначила своих следователей. Да и сам Муссолини, не доверявший никому, в том числе Боккини, создал собственное информбюро для предотвращения «вражеских нападений». В Риме тем временем за прослушивание и транскрипцию телефонных разговоров засели стенографисты, число которых, равно как их квалификация и знание иностранных языков, стремительно росло. Записанные разговоры оказывались на столе Боккини вместе с отчетами агентов, откомандированных на почтовые поезда для вскрытия на пару или прочтения с помощью кварцевых ламп и ультрафиолетовых лучей подозрительно выглядящих писем.
В помощь этой огромной армии полиции в ноябре 1926 года Большой фашистский совет принял новые «специальные» законы. Они подразумевали аннулирование всех паспортов, введение смертной казни за покушение на жизнь членов королевской семьи или главы государства и запрет всех политических партий. Диссиденты Авентино были изгнаны из парламента. Пресса утратила даже немногие остававшиеся у нее свободы. В каждой провинции была создана новая комиссия, состоящая из префекта, государственного прокурора, глав полиции, карабинеров и милиции. Комиссии эти быстро прославились своим чрезмерным усердием, коррупцией и мстительностью. Италия была уже не просто диктатура, она стала крепостью.
Ракеле еще ни разу не была в Риме – намеченный было ранее визит пришлось отложить, когда у Муссолини разыгралась язва, и его окружение опасалось, что ее приезд будет истолкован как ухудшение его состояния и спровоцирует панику. Оказавшись впервые на Виа Рассела на Рождество, Ракеле приготовила свой традиционный праздничный стол – пасту каппеллетти с курицей и жареным картофелем и домашний торт. Витторио, которому тогда было десять лет, позднее вспоминал, что отец был к семье невероятно мил, щедро давал детям деньги, как бы пытаясь возместить месяцы своего отсутствия. Ракеле мгновенно невзлюбила экономку Чезиру, которая ей показалась беспардонной и получившей слишком большую власть над Муссолини. И она непреклонно отвергала подобострастные приглашения, посыпавшиеся на нее от римского света. Муссолини постоянно получал самого разного рода подарки, среди которых однажды оказался котенок пумы. Обожавший котов Муссолини принес зверька домой и привязал его к ножке рояля. Шестнадцатилетней Эдде Рим казался миром неограниченных возможностей.
К моменту возвращения семьи в Рим – Ракеле пришла к выводу, что «быть важным не так уж и здорово» – выяснилось, что Ракеле беременна. «И тебе не стыдно, в твоем возрасте?» – прокомментировала новость, услышав ее, Эдда. Муссолини говорил, что хотел бы иметь ребенка giorni belli, то есть «прекрасных дней» процветания и успеха, в отличие от сопровождавшей рождение Эдды нищеты. Он был уверен, что родится сын и хотел, чтобы он родился на вилле Карпена, став таким образом подлинным урожденным романьольцем. Так и случилось – в сентябре 1927 года на вилле Карпена родился мальчик. На этот раз Муссолини успел к родам, примчавшись сюда из Рима за рулем своей «Альфа Ромео».
Новорожденный невероятно походил на отца: такие же круглые глаза, такой же пронзительный взгляд и такой же выпирающий подбородок. Цветы, детская одежда, разнообразные подарки прибывали со всей Италии, некоторые из них даже сбрасывали во двор виллы с самолетов. Эдда, привыкшая всем раздавать прозвища, назвала младенца Тампуссино. У ворот виллы местные детишки распевали хвалебные гимны. Поздравление пришло также и от короля с королевой. В честь рождения сына Муссолини получил от благодарного местного муниципалитета целый замок – средневековую крепость Рокко делле Каминате. Стоял он на горе над Предаппио, и с ее зубчатой крепостной стены была видна Адриатика. В ту ночь в честь торжества впервые загорелся вращающийся маяк крепости, свет которого был виден на расстоянии 60 километров.
Глава 4. Щупальца осьминога
Эдда росла. Постоянно преследовавшие семью журналисты говорили о ее изяществе и обаянии. На самом деле она была нескладной, колючей и задиристой. Обладала прекрасной памятью и имела привычку карикатурно выпячивать свои слабости и недостатки, пряча умения и достоинства, как бы стыдясь их. Сестра Муссолини Эдвидже называла ее «буйной феей». Эдда легко вспыхивала и заливалась краской. Интересы ее быстро менялись, и она прикидывалась больной, чтобы избежать экзаменов. Она научилась скрывать мысли и чувства, как будто их и вовсе не было. Что и неудивительно, проявления тепла и сентиментальности не были по нраву ни Ракеле, ни Муссолини. Слишком резкая и напористая, чтобы ее можно было назвать красивой, Эдда тем не менее была безусловно привлекательна, глядя на людей таким же пристальным, как и у отца, взглядом, придававшим ей, по словам одного журналиста, вид одновременно «меланхоличный и демонический», и без которого она могла бы сойти либо за «английскую аристократку, либо за немецкую принцессу». Эдда была, как писал тот же журналист, spavalda, то есть «надменной», «вызывающей» и «очень самоуверенной», хотя в то же время терпеть не могла, когда на нее смотрели. Был риск, завершал он, что девушка станет «трагической фигурой». Привыкая к полагающимся дочери самого могущественного человека Италии привилегиям, она в то же время начала ходить по магазинам, влезая в небольшие долги, особенно у портного, который отправлял неоплаченные ею счета Муссолини.