Акилле Стараче, невысокий, черноволосый гимнаст-фанатик, по-собачьи преданный Муссолини, был лишен чувства юмора и одержим медалями и военной формой. На замечание одного из его конкурентов в иерархии, что Стараче беспросветно глуп, Муссолини дал ставший потом знаменитым ответ: «Да, он на самом деле болван, но послушный болван». Был еще Джузеппе Боттаи, о котором говорили как о самом умном из герарков, поэт и экономист, преданный семьянин, стоящий во главе разветвленного клана из 28 близких родственников. Для придания фашизму культурной и идеологической базы он основал журнал Critica Fascista. Само движение он называл «вновь открытой религией», которой «нужно придать свой кодекс». Он считался восходящей звездой, хотя критически отзывался о «так называемых людях действия – сплошные мускулы, нервы и воля» и как самый преданный из всех приближенных Муссолини любил повторять: «Я встретил Муссолини, и жизнь моя была предопределена». Ну и был, наконец, Дино Гранди, пожалуй, самый представительный и самый интересный из всех герарков, увенчанный многочисленными наградами ветеран горнострелковой бригады Альпини, завоевавший на выборах один из первых для фашистов депутатских мандатов, но по молодости не сумевший занять место в парламенте. Гранди был льстив и хитер.
Были и другие, но главную роль играла именно эта шестерка. Всех их объединяло общее происхождение из мелкой буржуазии, националистические настроения, ветеранский опыт в Первой мировой войне, и большая или меньшая брутальная жестокость в рядах сквадристов. Все они были примерно одного возраста – 30 с небольшим. Каждый был способен внести в движение свой вклад: Гранди и Боттаи – ум; Бальбо – энергию и мужество; Стараче – политический театр. Все они были в высшей степени амбициозными и, как заметила Эдвидже, глубоко провинциальными и недалекими «эгоистичными агитаторами». Некоторые были масонами, по крайней мере до запрета масонства, и в любом случае прекрасно отдавали себе отчет в том, что Муссолини, сам в прошлом мастер таинств, терпеть не мог оккультизма и всего, что происходило секретно, в андеграунде. Но главным объединяющим их фактором было то, что все они полностью зависели от Муссолини. Чтобы выжить и оставаться в фаворе у дуче, нужно было постоянно быть начеку. Их процветание или падение основывалось исключительно на капризах дуче, и никто из них никогда об этом не забывал. По большому счету Муссолини не доверял ни одному из них, за исключением, пожалуй, Костанцо Чиано, крупного широколицего усача, героически сражавшегося на флоте во время войны, который при всей жесткости и прямолинейности обладал несомненной преданностью. Единственным другом и полностью доверенным для Муссолини лицом оставался его брат Арнальдо. У Арнальдо, писал впоследствии Муссолини, был «тайный огонь, огонь, который питал мою волю и мою веру», который сопровождал и поддерживал его.
Рождество 1928 года семья провела вместе, вскоре после чего Ракеле обнаружила, что опять беременна. Пятый ребенок дал ей новые основания настаивать на переезде семьи в Рим, хотя у Муссолини такая перспектива большого энтузиазма не вызывала. Итальянская публика и в особенности римский высший свет, давно проявлявшие страстное любопытство к частной жизни дуче, готовились воочию увидеть, что представляет собой его семья, и в особенности Эдда, слухи о сильном характере и необузданном поведении которой достигли Рима много раньше ее самой. Раздираемая противоречивыми чувствами стеснения и жадного любопытства, Эдда с удовольствием восприняла решение о переезде.
Несмотря на предстоящий переезд, настроение Муссолини было на редкость приподнятым. Всеобщие выборы в марте 1929 года, принявшие форму референдума с единым фашистским списком, который можно было либо принять, либо отвергнуть, принесли триумфальную победу. Свои голоса ему отдали 98 процентов проголосовавших мужчин – женщины права голоса не имели – прошествовавших к избирательным урнам на площадях городов и деревень под звуки духовых оркестров, игравших фашистский партийный гимн Giovinezza. И, после четырех лет непростых переговоров, Ватикан вновь получил статус независимого анклава.
Противостояние между церковью и государством находилось в центре итальянской политики со времен Рисорджименто, когда папские территории были захвачены и включены в состав новой либеральной единой Италии. В мае 1926 года по настоянию набожного Арнальдо и признавая полезность церкви для его планов, ранее решительно антиклерикальный Муссолини начал деликатные переговоры с Государственным секретарем Святого Престола кардиналом Пьетро Гаспарри. Возникшие разногласия по поводу того, насколько католические молодежные организации должны подчиниться фашистам, были преодолены, и пакт между сторонами был заключен 11 февраля 1929 года в Латеранском дворце в ходе величественной церемонии, на которой присутствовавшие изо всех сил пытались разглядеть только-только прибывших в Рим Ракеле и Эдду. На самом деле в единении фашизма и католицизма не было ничего удивительного, у них были общие враги – либерализм, масонство и коммунизм, и общие принципы – дисциплина, иерархия и порядок. Образцовый итальянец страны Муссолини был и образцовым католиком.
Стороны не уставали выражать восторг по поводу случившегося. Католицизм был провозглашен государственной религией, в школах восстановлено обязательное религиозное образование, и Ватикан получил голос на международной арене и непререкаемый авторитет в вопросах семьи и брака. Италия признала неприкосновенность и незыблемость 44 гектаров территории государства Ватикан, отделенного от остального Рима огромной стеной. Экстерриториальный статус получили и три церкви в столице, и многие другие здания. Папская аристократия могла теперь отвернуть от стены хранимые у них папские кресла.
Ватикан в ответ признал Королевство Италия со столицей в Риме. Папа Пий XI провозгласил, что Муссолини был «человеком, посланным нам Провидением», и одобрил «католический тоталитаризм». Муссолини воспринял это как еще один шаг к культу фашизма и, что, пожалуй, было для него важнее, культу своему собственному. Он похвалялся, что хотя итальянское государство стало теперь подлинно католическим, «в первую очередь и превыше всего оно было исключительно и главным образом фашистским».
Подписание Конкордата[24], как объяснял Муссолини Ракеле, знаменует начало золотого века фашизма. Эдде предстояло узнать, какую роль в этом веке видит для нее отец. «Агностическое, паралитическое» либеральное государство было искоренено, и на смену ему пришло новое, полное энергии и жизненной силы фашистское. Муссолини боготворили в его стране и признали за границей. Черчилль, приехавший в Италию с визитом в 1927 году, заявил, что, будь он итальянцем, безусловно поддержал бы Муссолини в его «победоносной борьбе против зверских аппетитов и страстей ленинизма». Чем дальше, тем больше дуче проводил параллели между собой и Наполеоном.
Глава 5. Бой-баба
В начале сентября 1929 года, подтверждая свой растущий статус, Муссолини перевел офис из палаццо Киджи в палаццо Венеция, огромный папский дворец XV века в конце улицы Корсо – напротив Капитолия и с видом на сверкающий мрамором монумент королю Виктору Эммануилу. Собственный кабинет он обустроил в просторном Sala del Mappamondo – Зале карт мира. Его стол разместили в дальнем конце зала, так, чтобы посетители, прежде чем предстать перед дуче, должны были смущенно преодолевать долгий путь. Рядом располагался Зал Большого Фашистского совета с украшенными фресками стенами и мозаичным полом. Места членов Совета были устроены полукругом, в центре которого стоял трон для самого Муссолини. На площадь Венеции выходил балкон, с которого он в роли дуче мог выступать перед собравшейся под ним толпой, и слова его передавались по радио и звучали из громкоговорителей на площадях по всей стране.
Прознав о планах семьи переехать в Рим, римская знать наперебой стала предлагать Муссолини в качестве жилья свои незанятые палаццо. Он дал всем понять, что ему нужно место тихое, величественное и окруженное зеленью. Не советуясь с Ракеле, он остановил свой выбор на вилле Торлония на Виа Номентана за символическую ренту в одну лиру в год, сам же владелец князь Торлония перебрался в небольшой домик на территории поместья. Вилла была, как и хотел Муссолини, величественная, но довольно странная: неоклассическая компиляция из влияний Древней Греции, Древнего Рима, Древнего Египта и романтического Ренессанса с колоннами, мозаичными полами и люстрами. Чтобы войти в нее, нужно было подняться по широкой каменной лестнице и выйти на широкую террасу, все вместе напоминало скорее театральную сцену, чем жилой дом. На втором этаже была крытая веранда с анфиладами комнат с каждой стороны. Находясь в ней, ты ощущал себя как бы внутри огромного парка с пальмами, соснами, скульптурами, надворными службами, конюшнями, манежем и обелиском. Парк был окружен высоким забором с домом привратника, превратившимся в контрольно-пропускной пункт, где располагалась многочисленная охрана.
Анна-Мария родилась 3 сентября 1929 года на вилле Карпена – Муссолини настаивал, что ребенок должен быть урожденным романьольцем. Его в момент родов не было, но, когда Ракеле позвонила, сообщив о рождении девочки, и спросила, какое дать ей имя, он остановился на имени тещи. Эдда тут же дала новорожденной прозвище «Забугина». Ракеле с пятью детьми прибыла на виллу Торлония 15 ноября. Потрясенная ее размахом, жалуясь, что это не столько дом, сколько музей с огромными пустыми пространствами и мебелью, разваливающейся от одного на нее взгляда, Ракеле взялась за работу. В качестве рабочих в Рим привезли друзей и родственников из Предаппио. Большая кухня из подвалов была перенесена наверх и разделена на две части: одна для поваров, вторая для самой Ракеле. Кухня Ракеле стала точной копией ее кухни на вилле Карпена с мраморным столом и медными кастрюлями, горшками и сковородками. Официальную мебель заменили на более уютную; построили стенные шкафы, стены перекрасили, на окнах развесили портьеры. Женщина практичная и сильная, Ракеле принимала во всем этом самое активное участие. Затем она занялась ландшафтными садами, клумбами, цветниками, экзотическими деревьями и кустарником. Воодушевленная размерами парка, который, как она с восторгом заявила, был, как настоящая деревня, она выбрала недалеко от виллы подходящий участок и, невзирая на громкие протесты князя Торлония, заставила своих рабочих разбить там огород и выстроить курятник. Также там установили два хлева со свиньями и вольеры для кроликов. Перебравшаяся сюда с Виа Рассела вместе с Муссолини, властная экономка Чезаре Кароччи долго на новом месте не