fabbro, то есть «кузнец». Из своей извечной любви к прозвищам Эдда тут же прозвала сына Чиччино. Крестным отцом стал друг Чан Кайши Чан Сулинь, приславший в подарок нефритовую статуэтку Будды.
Незадолго до этого инженер и изобретатель Гульельмо Маркони проложил беспроводную телефонную связь между Генуей и Сиднеем и, по настоянию Муссолини, сумел также связать Рим с Шанхаем. Вскоре после рождения ребенка Муссолини и Ракеле говорили с Эддой. Король и королева отправили свои поздравления, а папа римский справлялся о новостях. Муссолини был невероятно счастлив рождению внука и поспешил отправить ему членский билет молодежной фашистской организации «Баллила», и сделал крупное пожертвование в фонд организации фашистских женщин. «Стареем. Мы с тобой теперь дедушка с бабушкой», – сказал он Ракеле. Но в газеты и в новостные агентства было отправлено пожелание, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах его не следует называть poppo, то есть «дед, дедушка». Ребенок рос подозрительно тихим и вялым, пока не выяснили, что нанятая кормилица вместе со своим молоком давала ему опиум.
Однажды, вскоре после рождения Фабрицио, Эдда, лежа в постели, вдруг осознала, насколько глубока ее ревность в связи с любовными похождениями Чиано. Она чувствовала себя несчастной. Оставшуюся часть ночи Эдда провела на террасе, вспоминая бесконечные сцены ревности, которые ее мать устраивала Муссолини, и раздумывая о том, что же ей делать. Ей казалось, что лучшим выходом для нее будет заболеть воспалением легких и умереть. Заболеть она не заболела, но решение приняла. Что бы ни случилось, даже если она обнаружит его в постели со своей лучшей подругой, она никогда, усилием воли, не позволит себе больше поддаваться сексуальной ревности; а для Эдды воля была главным и всеподавляющим чувством. Она перестанет считать себя влюбленной в него и будет относиться к нему просто как к другу, с «братской любовью». Чиано, удивленный и заинтригованный ее внезапным охлаждением, пытался, во всяком случае, поначалу, вернуть ее расположение к себе, но она оставалась тверда, что было проявлением как ее силы воли, так и способности контролировать свои чувства. В Эдде было что-то кошачье, гибкая нервная энергия и, почувствовав себя благодаря изменам Чиано свободной от брачных обязательств, она стала более или менее открыто флиртовать с казавшимися ей привлекательными мужчинами. Во всяком случае мужскую компанию она теперь предпочитала женской.
В сентябре 1931 года, незадолго до рождения Фабрицио, японцы, воспользовавшись как предлогом ими же самими учиненным нападением на их железную дорогу, захватили и аннексировали Маньчжурию. Их политико-экономические интересы в этом регионе росли еще со времен Русско-японской войны 1904–1905 годов. Чан Кайши оставил Маньчжурию и отступил на запад. Лига Наций, призвав Японию отвести войска, создала под председательством британского политика лорда Литтона специальную комиссию, задачей которой было выяснить, не действовала ли Япония в рамках допустимой самообороны. Дипломаты надеялись, что если территориальные приобретения Японии будут хотя бы частично признаны, то на этом она остановится. Но 18 января 1932 года в Шанхае толпа китайцев, распаленная студенческими демонстрациями против оккупации Маньчжурии, атаковала пятерых японских монахов, принадлежавших к буддистской секте Нитирэн, воинственному ордену, преследующему цель японского господства в Азии. Один священник был убит. В ответ японцы подожгли китайскую фабрику, а консульство Японии потребовало наказания для убийц монахов. По улицам Шанхая на ревущих мотоциклах носились вооруженные автоматами и пулеметами японские морские пехотинцы. Городские власти ввели военное положение, возвели на улицах баррикады из колючей проволоки и объявили набор в народное ополчение. Западные державы отправили к Шанхаю боевые корабли, и международный сетлемент тоже перешел на военное положение. 19-я армия китайских вооруженных сил, большая часть солдат которой состояла из юношей в выцветшей хлопчатобумажной форме, готовилась при поддержке студентов защищать город.
Японцы тем временем начали обстреливать город. От разрывающихся снарядов загорались церкви, школы, рушились густонаселенные многоэтажные жилые дома. «Ситуация становится критической, – экстренно телеграфировал в Рим Чиано, – китайцы поставили под ружье 30 тысяч человек». Городские власти советовали иностранцам покинуть город, но пока большинство из них предпочли забраться на крышу 16-этажного центра «Бродвей» на набережной Вайтань и наблюдать за битвой с его террасы. Когда же бои подошли вплотную к международному сетлементу, и в его ворота стали отчаянно колотить пытающиеся найти там укрытие китайские семьи, дипломаты начали готовиться к отъезду. Эдда, однако, уезжать отказалась. Ее новый поклонник Вудхед, услышав, что покидать консульство она не намерена, написал об этом в англоязычные газеты, и статья вышла под огромным заголовком «Первая леди Шанхая отказывается уезжать». Как рассказывала потом с некоторым самодовольством сама Эдда, она хотела показать, из чего сделаны фашисты. Но в то же время ее раздирало любопытство, и она выскользнула из консульства, чтобы воочию понаблюдать за событиями.
Победить китайцы никак не могли, несмотря на многочисленные жертвы, понесенные защитниками города. Армия их была плохо экипирована и плохо вооружена и стреляла по японским самолетам из ружей. К началу марта подошедшие японские подкрепления вытеснили из города 19-ю армию и 8 марта водрузили над Северным вокзалом свой флаг. По улицам сновали стаи брошенных хозяевами собак, японцы закалывали бедных животных штыками. В общей сложности погибло восемь тысяч китайцев, еще 10 400 считались пропавшими без вести. Даже в международном сетлементе были убиты сто человек. Были разрушены 19 из 39 кинотеатров Шанхая.
Правительства Франции и Великобритании поручили своим консулам создать миротворческую комиссию под эгидой британского министра сэра Майлса Лэмпсона. Чиано, почуяв возможность отличиться, телеграфировал в Рим с просьбой об указаниях; затем, не дождавшись ответа, присоединился к мирным переговорам. Полученный ответ инструктировал его участвовать в мирном процессе, но так, чтобы ни в коем случае не нарушить хорошие отношения Италии с обеими сторонами. Лэмпсон впоследствии жаловался, что Чиано сильно его раздражал, но тем не менее итальянца назначили председателем комиссии. Вынужденный лавировать в тонкой, запутанной ситуации, в которой даже многие эксперты по Китаю были не в состоянии разобраться, он оказался все же более информированным и более действенным, чем большинство других членов комиссии. Мирное соглашение было заключено и подписано, но китайцы более не могли размещать свои войска в Шанхае и его окрестностях; договор они восприняли как очередное унижение, навязанное им западными державами. Японцы, наоборот, чувствовали себя победителями, переименовали Маньчжурию в Маньчжоу-Го и превратили ее в марионеточное государство во главе с последним китайским императором Пу И. Лига Наций подтвердила свою слабость: «Куда же, – пусть и запутанно по словам, но ясно по смыслу вопрошал на ее заседании испанский делегат, – движется мир во всем мире?»
Шанхай же буквально через несколько дней вернулся к разгульной жизни. Семьи дипломатов, уехавшие было от войны вверх по Янцзы, вернулись к маджонгу, скачкам, коктейльным приемам и воскресному гольфу. В только что открытом им новом роскошном отеле Cathay[32] сэр Вистор Сассун проводил костюмированный бал, гости которого должны были нарядиться как жертвы кораблекрушения. Одна заявилась во фланелевой ночной сорочке с бигудями в волосах, еще двое закутались в занавески от душа. Именно здесь, на балу в Cathay, Эдда почувствовала, что способна пройти через весь зал, не краснея. В день десятой годовщины фашистского Марша на Рим в октябре 1932 года супруги Чиано устроили в консульстве грандиозный прием.
Самому же Чиано прошедшие события принесли значительное укрепление роли и репутации в дипломатическом мире Шанхая. Ему присвоили звания Полномочного министра и Чрезвычайного полномочного посланника. «Вы повысили престиж Италии в мире», – писал ему в поздравительной телеграмме Муссолини. Теперь Чиано занялся дальнейшим расширением экономических и культурных связей между Италией и Китаем, приглашал в Шанхай итальянских ученых и исследователей. В Пекине была основана Итало-китайская лига, и разрабатывались планы по созданию Итальянского института изучения Среднего и Дальнего Востока. Официальная китайская делегация отправилась в Рим изучать опыт деятельности фашистского правительства. В университете города Сучжоу был создан курс по изучению фашистского права. Много времени Чиано проводил, разбираясь с многочисленными ограничениями и налогами, накладываемыми на иностранный бизнес, равно как и в заботе об охране девятнадцати итальянских католических миссий. Они подвергались постоянным нападениям бандитов, миссионеров похищали и за их освобождение требовали огромный выкуп. Все это, как заметил один фашистский дипломат, напоминало Италию и было не чем иным, как поиском путей сквозь частокол конфликтующих друг с другом интересов.
Вооруженное противостояние выявило очевидную слабость китайской армии и в особенности ее авиации. Китай все еще выплачивал репарации за Боксерское восстание[33], его внутреннее налогообложение было хаотичным, а правительству Чан Кайши по-прежнему угрожали сильные и самостоятельные военачальники. Однако были предприняты шаги по смягчению оставшихся выплат, и Чиано начал успешные переговоры о сокращении причитающейся Италии суммы с тем, чтобы оставшуюся ее часть потратить на закупку итальянских товаров, строительство гидроэлектростанций и заводов. Были получены заказы на военные самолеты для компаний Fiat и Savoia-Marchetti, открыты два курса по подготовке пилотов: в Китае и в Италии. Чтобы отметить это новое сближение и подтвердить свои амбиции по сохранению за Италией привилегированного положения на Востоке, Муссолини послал Чан Кайши в подарок самолет, а также подписал контракт на строительство на щедрые итальянские субсидии завода и аэродрома в провинции Цзянси, что было расценено как триумф Чиано над германскими и американскими конкурентами. Проповедуемый им «панфашизм» нашел среди японцев и китайцев благодарных слушателей.