Littoriali, ежегодного пропагандистского спортивного и культурного фашистского фестиваля, стали допускать женщин, относились к ним, как к цирковым зверям.
Были разработаны мужская, женская и детская фашистская форма: одна для митингов и парадов – vestire da Fascista, символизирующая скорость, дисциплину и современность, другая для sabato Fascista, отдыха в досуговых клубах Dopolavoro. В полном соответствии с лозунгом «ни один рабочий не должен быть предоставлен в свободное время сам себе», досуг перестал быть самодостаточным и превратился в средство усовершенствования рабочих в интересах нации – искоренения их недостатков и утверждения самоконтроля и самодисциплины. Как заметил в связи с этим Муссолини, пускать такие вещи на самотек нельзя. «Согласие, – сказал он, – вещь такая же зыбкая, как замки на песке».
И мужчины, и женщины, провозглашал Муссолини, должны быть стройными и поджарыми. «К толстякам, – говорил он, никакой жалости у меня нет». (Сам при этом предпочитал пухленьких.) Особой ценностью, как писала Il Corriere della Sera, обладали гимнастические парады и демонстрации, они сменяли культ дряхлости на культ молодости и восстанавливали в нации «физические и психологические гормоны древних греков и римлян». Важно было считаться итальянцем и гордиться этим. Эдда никогда не сомневалась в своем равенстве с любой женщиной Западной Европы или Америки. Отвлекаясь от прославления достоинств гимнастики, женские журналы публиковали фотографии светских красавиц – в том числе и Эдды – томных и утонченных, часто демонстрирующих свои наряды. Радикальное отличие дам-аристократок с их инкрустированными мозаикой ванными комнатами, вечерними платьями с декольте и собачками на руках от образцовой фашистской женщины-солдатки попросту игнорировалось.
В первые годы фашизма назначенный еще в 1922 году на должность министра образования философ и политик Джованни Джентиле предложил взамен прежней – устаревшей, основанной на зубрежке – новую учебную программу. Школы, утверждал он, должны учить детей пониманию фашизма, иными словами, стать средством идеологической обработки. Думать вредно для здоровья. На примерах из истории Древнего Рима, народных сказок и жизнеописаний героев-фашистов дети обязаны усвоить, что родина – это не просто место, а единство законов, религии, языка, традиций и обычаев, у них не должно быть никакой иной идеологии, чем та, которая прославляет культ государства, семьи и самого дуче. С 1922 года в школах стали вводить libro unico – единый фашистский учебник, главным персонажем и главным героем которого был дуче. Стало возможно, с гордостью говорил Джентиле, точно знать, что изучает в любой момент каждый школьник по всей Италии. «Duce, a noi», «siam come tu ci vuoi» («Дуче для нас, мы такие, какими ты хочешь нас видеть») – распевали на уроках девочки в белых передниках, а мальчики в черных, похожих, как они жаловались, на платья. День дуче, учили их, «это всегда лучезарный триумф молодости, свежести и силы».
Реальную проблему для Муссолини представляли, однако, университеты, служившие, как он опасался, рассадниками антифашизма. Его отношение к интеллектуалам всегда оставалось противоречивым. Ему хотелось проявлять дружелюбие по отношению к известным художникам и писателям, но в то же время он желал указывать им, что они должны писать и говорить. В конце 1931 года было объявлено, что университетские профессора, отказавшиеся подписать присягу верности режиму, не смогут продолжить работу. Согласились 1200 человек, всего двадцать отказавшихся вынуждены были покинуть университеты. Однако, в знак проявления двойственной позиции Муссолини, за ними осталась определенная интеллектуальная свобода, и никакому наказанию они не подверглись. Точно так же у художников не конфисковывали их критически направленные работы. Идеи инакомыслия, если только они напрямую не угрожали режиму, рассматривались как относительно безвредный выхлопной клапан для интеллектуалов и идеалистов. Мало кто, на самом деле, прибегал к открытому протесту, предпочитая безработице молчаливое непротивление. Изредка кто-то отваживался на неочевидные проявления бунтарских настроений, но по большей части все затихли в ожидании лучших времен.
К середине 30-х годов стало ясно, что полное подавление любой индивидуальности – политика неразумная, и в среде высших герарков развернулась дискуссия о том, как можно совместить тотальное послушание и дух инициативы. Джентиле было поручено подготовить новую 32-томную энциклопедию; Гегель, Толстой и Руссо в качестве основного предмета изучения были заменены на доктрину фашизма. В изначально исключительно спортивные игры Littoriali для обеспечения «гимнастики ума» включили культуру. В 1934 году в открытом театре не левом берегу реки Арно были проведены первые Littoriali della Cultura, в ходе которых интеллектуалы и студенты университетов соревновались друг с другом в знании литературы и философии. Littoriali стали самым свободным форумом фашистской Италии, единственным местом, где могла прозвучать серьезная критика режима.
Утверждая, что ему опротивел «извечный» имидж Италии как страны «оперных теноров и мандолин», Муссолини стал поощрять проведение музыкальных фестивалей и учреждение новых оркестров, хотя и ясно дал понять, что камерной музыке он предпочитает симфоническую, так как она дает прекрасные возможности для «коллективной групповой дисциплины». В Италии к тому времени существовало множество странствующих театральных трупп. Они выступали на городских площадях по всей стране, пробуждая через усиленные современными технологиями древнегреческие трагедии и средневековые мистерии, как говорил Муссолини, «великие коллективные страсти». Но, как и учителя, и университетские преподаватели, музыканты и актеры были скованы целым лабиринтом ограничительных указов и установлений, а к 1935 году все они были загнаны в Corporazione delle Professioni e delle Arti, профессиональный союз работников искусств, и деятельность их регулировалась находившимся в подчинении у Чиано и МинКульПопа Управлением по делам театра и музыки. Ни Чиано, ни Эдда никакого заметного интереса к культуре не проявляли. В государственном искусстве доминировали идеи romanità и italianità: скульптуры и барельефы женщин-матерей и крепких здоровых крестьян в залах и на фасадах большинства общественных зданий.
В 1934 году глава флорентийских фашистов Алессандро Паволини организовал у себя в городе фестиваль «Музыкальный май». На левом берегу реки Арно на огромной, размером в шесть футбольных полей, территории было устроено грандиозное военно-театральное представление с холмами, траншеями, окопами, танками и даже самолетами. Называлось оно 18BL, Mamma Giberna, в честь итальянского военного грузовика времен Первой мировой войны, и через серию массовых постановочных сцен со звуковыми эффектами и светомузыкой прослеживало историю войны, Марша на Рим и славного послевоенного развития фашистской Италии.
Ни Муссолини, ни папа Пий XI выпускать из своих рук контроль над сердцами и умами молодых итальянцев не собирались. Молодежные подразделения организации Azione Cattolica, «Католическое действие», были бельмом на глазу Муссолини, видевшего в них соперников его собственной власти, в то время как папа обвинял фашизм в насаждении среди молодежи «ненависти и непочтительности», а внешний вид и поведение женщин-спортсменок отдавали, как он считал, язычеством. В 1931 году Муссолини счел ситуацию более нетерпимой и распустил все не состоящие в движении «Балилла» молодежные организации. Папа, осознавая, что запрет молодым людям принимать присягу фашистскому режиму будет воспринят как объявление войны, придумал компромисс: в текст присяги молодые люди должны были включить обязательство не делать ничего, что противоречит долгу доброго христианина, но произносить эти слова они должны были не вслух, а про себя. У Муссолини были все основания быть довольным. Молодежные католические группы оказались под эгидой фашистов и практически полностью устранились от политики, оставаясь ареной исключительно религиозных дискуссий.
Из всех видов деятельности, направленных на создание его нового итальянца, Муссолини больше всего любил спорт. Спорт для него был идеальным воплощением фашизма, лучшим способом проявить его энергию, агрессию и смелость, и сыновей своих он всячески побуждал к занятию всеми доступными видами спорта. (Женский спорт был не соревновательным и по большей части спокойным. Он не должен был отвлекать женщин от миссии материнства.) «Кресло и тапочки разрушают мужчину», – говорил он. То ли из желания выслужиться, то ли из искреннего увлечения спортом примеру дуче следовали и герарки. Турати был прекрасным фехтовальщиком, Ренато Риччи ездил на лыжах, верхом и на велосипеде. Стараче, самый спортивный из всех, любил мотоциклы, верховую езду, лыжи и плавание. Главное, говорил он, – скорость, риск и самоотречение, «именно в этом суть фашизма, и такой и должна быть Италия». Время от времени Муссолини приходил понаблюдать за тем, как соревнуются его герарки. «Вы должны быть упорными, храбрыми, дерзкими», – говорил он на митинге спортсменов в ноябре 1934 года, в год, когда Италия выиграла чемпионат мира по футболу. Итальянские герои-спортсмены были послами фашизма на мировой арене.
Самой близкой сердцу Муссолини и в то же время самой для него лично проблематичной стала его страсть к полетам, страсть, которую с ним разделяли многие фашисты. Поэтические метафоры футуриста Маринетти, писавшего, что аэропланы похожи на хор мандолин и гитар, а летчики – новые люди, «вздымавшиеся над скучной реальностью простых смертных», резонировали с тягой фашистов к гиперболам. И Витторио, и Бруно научились летать; хотела учиться и Эдда, но ей не разрешили. Никто, впрочем, не мог сравниться по страстности стремления покорить небо с Итало Бальби, бородачом-красавцем из Феррары. Он говорил Муссолини «ты» и считал себя пособником режима, в который он больше не верил, но расстаться с