antipasto, то есть закуски, привлекательную женщину и взял ее собой на прогулку на катере по озеру. Как заметил один язвительный дипломат, женщина, хоть и вовсе не монахиня, была ошарашена его «вольностями в словах и действиях». Американский журналист Уильям Ширер считал поведение Чиано в то время абсурдно-смешным, с его постоянно «вскидываемой в фашистском салюте рукой» и заметил, что он был просто «клоуном вечера». В Рим Чиано вернулся с удивительно измененным отношением к немцам: даже Гитлер произвел на него впечатление человека разумного и благородного, хотя он и развлекал друзей рассказами о Геринге в абсурдной розовато-лилового цвета пижаме и золотисто-каштановом парике, с лицом, покрытым гримом и, как казалось, совершенно необеспокоенным войной.
Предостережение Гитлера о Балканах было проигнорировано, как и достойные доверия доклады военного атташе в Афинах о греческой армии – хорошо вооруженной и готовой сражаться. Чиано считал, что отсталая Греция станет легкой добычей, и вынашивал планы подкупа греческих политиков и генералов, но выделенные на это деньги куда-то исчезли. 8 октября немцы, в очередной раз не сочтя нужным проконсультироваться с итальянцами и даже проинформировать их, вторглись в Румынию и быстро захватили Бухарест, несмотря на то что Румыния уже считалась союзником Германии. Подстегиваемый Чиано Муссолини решился на аналогичное наступление в Греции, желая, с одной стороны, продемонстрировать, что Италия тоже может играть в игру Германии, а с другой – опасаясь, что порты полуострова Пелопоннес могут стать гаванями для кораблей Британского Королевского флота. Начальник итальянского Генерального штаба маршал Бадольо предупреждал, что греки «будут сражаться, как львы», но был проигнорирован. По мобилизации в итальянскую армию были призваны шестьсот тысяч человек. Чиано объявил, что это будет «итальянский блицкриг».
Кампания началась трудно и со временем становилась все тяжелее. Из-за дождей наступление пришлось отложить на несколько часов, авиация взлететь не могла. У итальянских солдат не было зимнего обмундирования, оружие их по качеству уступало греческому, питание и уровень командования были отвратительными. Ужасные дороги, враждебно настроенное местное население и огромные расстояния только усугубляли ситуацию. Солдаты, падая, продирались сквозь грязь, транспорт в ней увязал и застревал. На высоких горных перевалах, с наступлением снегопада, люди вынуждены были есть корм, привезенный для мулов, и мерзли в вырубленных в скалах укрытиях. Прошел слух, что Муссолини, узнав о снеге и льде, сказал: «Ну что же, слабаки погибнут, и посредственная раса будет улучшена».
В январе 1941 года Муссолини внезапно объявил, что девять высокопоставленных министров и чиновников режима должны вступить в ряды армии и разделить с солдатами все их риски и невзгоды. Привыкшие к своему привилегированному положению герарки пришли в ярость. Работа нижней палаты парламента и Сената была приостановлена на неопределенное время. Чиано, облачившись в сшитую по заказу дорогую меховую шинель, отправился вместе со своей эскадрильей на базу в Бари, и руководство Министерством иностранных дел взял на себя Муссолини. В один из вечеров в римском отеле «Имперо» была организована буйная вечеринка, Чиано и другие офицеры запустили фейерверк, горланили военные песни, играли в покер и приставали к местным девицам. Друзьям он говорил, как ему нравится отельная жизнь: «полная свобода и каждую ночь новая шлюха». Он был явно недоволен, когда Муссолини приказал ему и другим офицерам предстать перед специальной комиссией по расследованиям, и написал тестю, что проявленное к нему недоверие «оставило в сердце рану, которую никогда нельзя будет залечить».
Гитлер о греческом наступлении узнал по дороге на встречу с Муссолини во Флоренции. Он был в ярости и не мог поверить услышанному. Потери итальянцев росли, наступление стало принимать форму отступления, и Германия без особой охоты отправила на греческий фронт свои подкрепления. Роль Италии быстро скукожилась до положения презираемого, безалаберного и ненадежного младшего партнера. Общий ход кампании оказался благоприятным для Оси, немцам быстро удалось перекрыть грекам все пути снабжения продовольствием. Греческая кампания стоила Италии 13 755 человек убитыми и свыше 50 тысяч ранеными; она потеряла 64 самолета и одну подводную лодку. Черчилль с издевкой писал о Муссолини, «ринувшемся на сторону германского тигра» и имевшего наглость предположить, что победа будет за ним. 27 апреля немцы вошли в Афины и еще через месяц захватили остров Крит. Было подписано перемирие, сначала унизительное для Италии, только между Грецией и Германией, в Греции был установлен марионеточный режим, а ее территория поделена между Германией, Италией и Болгарией. Военные неудачи Италии стали зловещим провозвестником будущих поражений.
Во время весеннего наступления Эдда сдала свои первые экзамены и, хотя до квалификации настоящей медсестры ей было еще далеко, сумела добиться назначения на направляющийся в Грецию санитарный корабль «По». И, хотя она не выносила запах дезинфекции и практически ничего не могла есть, проявила себя на удивление популярной и добросовестной медсестрой. Жизнь в рядах Красного Креста была ей не очень по нраву, поскольку сестры должны были демонстрировать все достоинства фашистской женщины, но она дала ей возможность доказать свою силу и эффективность. И ей нравилось быть активной и полезной. Входить в офицерские столовые и разговаривать с офицерами сестрам было запрещено, а с инспекцией регулярно приезжала президент Красного Креста принцесса Пьемонтская в сопровождении свиты аристократок.
Ночью 14 марта корабль «По», стоявший на якоре у порта Влера албанского побережья Адриатики в ожидании раненых, был атакован двумя торпедами. Эдда была в своей каюте, читала роман английского писателя Вудхауса. Услышав крики, она на секунду задумалась, что из верхней одежды ей на себя накинуть и где находится приносящий ей удачу любимый талисман, игрушечный кот со стеклянными зелеными глазами. Выйдя на палубу, она увидела, что судно накренилось и начало тонуть, и что все спасательные шлюпки повреждены. На ее глазах старшую медсестру смыло волной, и она исчезла в волнах. Матрос крикнул Эдде: «Прыгай!» – она влезла на бортовой поручень и бросилась в ледяную воду. При полной луне было видно, как десятки людей пытаются удержаться на плаву. «Санта Рита! – закричала я. – Помоги мне! – описывала она эту сцену в своих воспоминаниях. – Я чувствовала, как холод сковывает мне ноги, и боялась, что меня скует судорога. Корабль опрокинулся, и я увидела, как мою подругу, еще одну медсестру, раздавило мачтой». Святую Риту, или Риту Кашийскую, она вспомнила неслучайно. Канонизированная католической церковью монахиня-августинка XV века считается заступницей в безнадежных ситуациях. Вместе с раздавленной мачтой ближайшей подругой Эдды, медсестрой Эннией Трамонтани, в тот день погибли еще двадцать два человека. Умелая пловчиха, Эдда в течение пяти часов держалась за спасательный круг, пока, наконец, ее не подобрала переполненная до краев спасательная шлюпка, и матрос не дал ей куртку и не протянул фляжку с коньяком. Она отказалась и вместо этого, как она писала впоследствии, безусловно, приукрашивая историю, стала думать о смерти и смотреть на луну, такую яркую, что при ее свете можно было читать газету, а волны вокруг напоминали ей картины де Кирико. В чрезвычайных ситуациях проявлялись лучшие черты Эдды.
Итальянский журналист Индро Монтанелли – еще один не самый надежный источник, – находившийся на берегу, когда туда доставили спасенных, писал, что Эдда была горда и в то же время смущена. Одета она была в верблюжье пальто и белые перчатки, но туфли потеряла. «Она сидела с сигаретой и потягивала кофе с ромом», – писал Монтанелли. На вопросы отвечала неохотно и «без изящества», роль героини ей очевидно не нравилась. Находившийся в это время в Албании Муссолини поспешил во Влеру, на следующий день туда прибыл и Чиано. Пятьдесят две телеграммы поздравляли ее со спасением. Позднее Эдду вместе с другими пятнадцатью медсестрами наградили медалью «за самопожертвование», но что она сделала, «кроме того, чтобы выжить», как она сама говорила, она так никогда не и не объяснила. Вопросы на эту тему вызывали лишь нетерпеливые, раздраженные ответы. Опасность, рок, судьба – не то, о чем стоит подробно распространяться. Много позже она говорила, что работа медсестрой была одним из самых счастливых периодов ее жизни, «вдали от душной атмосферы Рима и рядом с умными людьми».
Через десять дней Эдда перевелась в прифронтовой полевой госпиталь в албанском селе Дермиу. «Графиню мы обнаружили на линии фронта, – писал секретарю Муссолини Себастиани его друг, – под грохотом канонады, но чувствующую себя прекрасно». Действие и ощущение себя полезной – это то, чего Эдда жаждала и к чему стремилась. Опасность для нее была противоядием от скуки и хандры.
Вину за крах греческой кампании, стоившей Италии огромного количества погибших и раненых, колоссальных финансовых затрат и ресурсов, в стране возлагали главным образом на Чиано. «Чиано все ненавидят», – писал журналист Уго Оджетти. Люди стали открыто говорить, что как самый ненавистный в Италии человек, он заменил Стараче. И не только в Италии: англичане ненавидели его за то, что он обманул их, заверяя, что находится на их стороне; немцы потому, что считали его главой враждебной им аристократической мафии, состоящей из кретинов и остающейся пережитком того ископаемого мира, от которого Муссолини так и не смог освободиться. Ходили слухи, что Эдда намеревается бросить Чиано. Сенаторы открыто призывали к его отставке.
В палаццо Венеция приходили горы анонимок, в которых писалось, что Эдда утратила все ощущение семейного достоинства и посвятила жизнь алкоголю и наркотикам, а спекулянта-паразита Чиано обвиняли в «аморальности и извращенности». Информатор OVRA доносил, что в палаццо Киджи царит «невероятная духовная анархия, полный хаос». От любого, кто был неугоден Изабелле Колонне, избавлялись. Муссолини предпочитал на все это не реагировать.