Во время одной из своих бурных встреч с отцом Эдда сказала ему, что пары решительных людей будет достаточно, чтобы освободить Чиано. Слова ее мгновенно были переданы в Берлин, и немецкие офицеры в городе Гардоне получили суровый нагоняй за то, что позволили Эдде общение с отцом. К делу с дневниками подключилась теперь и несколько загадочная фигура главы гестапо в Италии Вильгельма Харстера, невысокого роста баварца, с крупными руками, обветренным лицом и едва заметной хромотой. Чтобы не допустить освобождения Чиано, у его камеры был установлен постоянный эсэсовский караул со стульями и столом, за которым сменяющие друг друга охранники играли в карты. В случае опасности им было приказано стрелять на поражение. Увидев их впервые, Чиано сказал Марио Пеллегринотти, итальянскому охраннику, с которым у него установились дружеские отношения: «Ага, ага! Это пахнет смертью».
Эдду в тюрьму по-прежнему не пускали. В письме ей Чиано писал, что кормят его нормально, а также: «…читаю, читаю, читаю… Постоянно думаю о тебе. С надеждой и грустью… и всегда с неизбывной ностальгией». Эдда отвечала: «Галло, любимый, сохраняй спокойствие и верь, когда я говорю, что чувствую не только глубочайшее сочувствие к тому, что тебе приходится переживать, но абсолютную уверенность, что все это закончится благополучно». 8 декабря Чиано написал ей, как ему хочется ее видеть, пусть даже на полчаса – это придает ему силы. «Время практически остановилось. И в самом деле скука – враг непобедимый». 14 декабря Эдда ответила. С детьми все в порядке. «Я знаю, как тебе тяжело, но сохраняй силы. Я всегда с тобой». Никогда они не были так близки друг другу. Ее письмо от 17 декабря полно грусти. Шел дождь, небо было серым, деревья стояли голыми. Ее вновь не пустили в тюрьму. «Я живу нормальной жизнью – я не хочу, чтобы по моему лицу было видно, что я страдаю. Нас ждут ужасные дни, и мы должны быть крепки, как камень, чтобы их пережить». 18 декабря Марцио исполнилось шесть лет; Чиано не видел детей уже два месяца. «Это как черное и красное на рулетке, – писал он Эдде. – Все зависит от того, где остановится шар. Остается только верить в судьбу. И принимать ее».
После двухнедельного пребывания в Берлине фрау Бетц вернулась в Верону в подавленном состоянии. Новости о намерениях Германии относительно заговорщиков были нерадостными, хотя формально немцы решили отстраниться от дела, оставив его полностью в руках итальянцев, успокоившись заверениями безжалостного Паволини, что процесс будет коротким, и исход его предрешен. Рану было поручено не вмешиваться. Чиано сказал Бетц, что готовится к смерти. Дни он проводил за исправлением и редактированием вступления к своим дневникам и письмами Муссолини и Черчиллю, в которых обвинял «только одного человека» – Муссолини – за ту пропасть, в которую привели Италию его «мутные и путаные личные амбиции». Черчиллю он написал, что принял меры по передаче его дневников и других разнообразных документов в руки союзников. В них, говорил он, вскроется все. Эдде он писал, что безделье и скука становятся для него «невыносимыми, всепроникающими, непобедимыми» и глубоко унизительными, так как никогда в жизни он не был в ситуации, когда ему нечего делать. И добавил: «Все время думаю о тебе с огромной любовью».
Рождество в семье Чиано всегда было большим праздником и проводили его всегда вместе. В день Рождества капеллану тюрьмы дону Джузеппе Киоту позволили установить в коридоре стол в качестве алтаря, и заключенные слушали мессу из своих камер. Утром Эдда приехала в Верону, полная решимости добиться свидания с Чиано. Она стучалась во все двери, звонила Муссолини, но ее к нему не допустили, и к вечеру стало ясно, что все ее усилия закончились ничем. Она пошла к тюрьме. Охранник, Серджио Олас, был человек учтивый и понимающий, но сделать он ничего не мог. Затем он вспомнил, что у Чиано была фрау Бетц, и вызвал ее.
Женщины поговорили, держась за руки, после чего Эдда передала ей для Чиано букет, коробку пирожных, бутылек его любимого одеколона и письмо. Она также передала ампулу с цианистым калием, о котором просил Чиано и который ей с большим трудом удалось раздобыть у аптекаря в Рамиоле. Взамен Бетц передала ей шесть новых рукописных страниц в добавление к дневнику. В письме мужу Эдда писала: «Ни стены, ни люди никогда не помешают мне быть рядом с тобой. Нам нельзя плакать. Не так ли, Галло, нельзя, и больше всего нельзя, чтобы нас видели в слезах». Даже в этих условиях извечная твердость Муссолини, решимость ни при каких обстоятельствах не показывать слабость, оставались непоколебимы. Но получив это письмо, Чиано расплакался. Матери он писал, что никогда не думал, что Эдда сделает для него так много. Она проявила себя, писал он, «исключительной женой. Исключительная женщина».
Эдда в последний раз съездила в Гарньяно. У них с Муссолини разразился окончательный, яростный скандал, она обозвала его Понтием Пилатом. Он ей ответил, что ход процесса абсолютно ему неподконтролен. Зная отца и восхищаясь им всю жизнь за силу и энергию, никогда не сомневаясь в его способности держать под контролем весь мир, она ему не поверила. Уже на выходе из виллы Фельтринелли Ракеле прокричала ей вслед, что из всех предателей Чиано, вне всякого сомнения, был самый подлый. Двадцать седьмого, отвечая на письмо Чиано, в котором тот сокрушался, что уже больше семидесяти дней не выходил из камеры, Эдда написала ему с любовью, но вместе с тем твердо: «Будь спокоен, не позволяй скуке и неудобствам победить тебя. Умение бороться со скукой – это искусство». Несколько успокоенный, он ответил, что скучает больше всего по ней и по свежему воздуху. «Дорогая, обожаемая Деда, думаю о тебе все время».
Ранее Кларетта именно «подлого, грязного, лживого» Чиано считала «главным виновником» заговора по смещению Муссолини и заявляла, что Эдда, оставаясь на стороне мужа, лишила себя всех шансов на жалость, даже если теперь она раскаивается и умоляет о прощении. Эдда тоже говорила, что Кларетта была известной предательницей. Но теперь, по мере приближения суда, Кларетта, кажется, пыталась вмешаться, написав Муссолини письмо, подлинность которого, правда, вызывает сомнение. «Бен, спаси этого человека, – говорилось в письме, – покажи итальянцам, что ты по-прежнему хозяин собственной жизни». Чиано, узнав, что сделала Кларетта, написал ей: «Приговор предопределен, но я добьюсь того, что правда станет известна». По его словам, он был полон решимости доказать своим детям, что он не предатель.
Эдда вновь писала Чиано 30 декабря: «На Новый год у меня есть только одно желание: чтобы тебя освободили, и чтобы о нас больше никто никогда ничего не слышал. Галло, любимый, у меня к тебе самые нежные чувства, как и у детей. И я по-прежнему такая же, какой ты меня знаешь». Это была теперь совсем другая женщина по сравнению с ее прошлой холодностью и сдержанностью.
Суд был назначен на 9 января. 28 декабря по пути в Скальци фрау Бетц встретилась с находящимся теперь в Вероне главой итальянского гестапо Вильгельмом Харстером. Она предупредила его, что в случае казни Чиано Эдда немедленно передаст все его бумаги союзникам, что нанесет серьезный вред Германии, в том числе и лично Гитлеру. Харстер отнесся к ее предупреждению скептически, но согласился направить шифрованную телеграмму Кальтенбруннеру, который передал ее Гиммлеру. Двое высокопоставленных нацистов, согласившись, что дневники могут помочь им дискредитировать Риббентропа, договорились об организации спасательной миссии по вывозу Чиано за границу. Началась «Операция Граф». Гитлера в известность о ней не поставили.
В Верону прибыли два голландца – офицеры СС. По плану они должны были сказать, что приехали помочь в охране заключенного. В назначенный день, выдавая себя за фашистов-экстремистов, полных решимости добиться для Чиано подобающего наказания, они должны были преодолеть сопротивление немецкой охраны, похитить Чиано и доставить его в дружеский дом в Венгрии, и оттуда в Турцию. Взамен Кальтенбруннер и Гиммлер получат дневники и все документы Чиано, хотя что именно в них содержалось, по-прежнему оставалось тайной. В канун Нового года Харстер поехал в Инсбрук, чтобы передать Кальтенбруннеру подписанный Чиано контракт. Кальтенбруннер потребовал доказательств добросовестных намерений Чиано. Фрау Бетц поспешила в Рамиолу сообщить Эдде, которую она застала в постели, о требовании немцев подтвердить подлинность документов. Пуччи и Бетц вызвались поехать в Рим, забрать все еще спрятанные в тайнике дяди Джино материалы. Ехали они по заснеженным горным дорогам шестнадцать часов в сопровождении двух офицеров гестапо. Взяв документы, тут же отправились в обратный путь. Но машина застряла в снежном завале. До Вероны они добрались только 6 января, застав Эдду на грани нервного срыва: она считала, что Пуччи арестовали. Он привез с собой восемь томов дневников, еще шестнадцать томов других документов и портфель, но папку «Германия» спрятал за подкладку своей шинели – как потенциальный рычаг давления. Отобранные образцы каждого документа были скопированы и отправлены в Берлин. Обнаружив достаточное количество заманчивого компромата, Кальтенбруннер телефонным звонком отдал команду начинать операцию по спасению.
Эдде было велено в девять часов вечера 7 января ждать на 10-километровой отметке главной дороги между Вероной и Брешией. Она должна была взять с собой как можно больше денег для жизни Чиано в изгнании. В то утро вместе с Пуччи, оба в радостном предчувствии, они собрали деньги и документы и отправились в дорогу. По пути две шины древнего Topolino Пуччи лопнули. Эдда запихала все, что могла, себе под платье, оставив остальное с Пуччи, и на попутке сумела добраться до Брешии. В машине, которую она остановила, ехали двое высокопоставленных фашистов, но, по счастью, они ее не узнали. Оттуда она отправилась пешком, спотыкаясь и время от времени падая на скользкой дороге. Короткий отрезок пути она проделала на велосипедной раме проезжавшего мимо мальчишки. К назначенному месту Эдда добралась с двухчасовым опозданием. Там никого не было. Ночь была холодной и туманной. Она прождала несколько часов, затем направилась в Верону, в отель фрау Бетц. Новость, которую она услышала, когда фрау Бетц открыла ей дверь, была ужасной. «Операцию Граф» отменили.