Она внезапно остановилась, я тоже. Мы смотрели на поле, покрытое травой. Перекресток находился у ручья, который мог быть притоком протекавшей поблизости реки. Там стоял дом мельника. Дом возвышался над местностью, а за домом стояли, как мне показалось, амбары.
На воротах было написано «Мельница на перекрестке».
— Твоя тетя ждет нас?
— О, нет. Мы просто нанесем визит.
— Но, может быть, она не хочет меня видеть?
— О, она захочет. И она будет рада видеть меня. И Нуну тоже будет рада.
Она спрыгнула с лошади. Я последовала ее примеру. Мы привязали лошадей к столбу ворот и пошли по заросшей травой дороге.
Мари-Кристин взяла дверной молоток и стукнула по двери. Раздался громкий удар. Тишина. Я чувствовала себя неудобно. Нас не ждали. С чего это Мари-Кристин пришло в голову навестить свою тетю?
Я с облегчением подумала, что дома никого нет, но дверь открылась и в проеме показалось лицо. На нас смотрела седая женщина лет, должно быть, семидесяти.
— О, Нуну, — сказала Мари-Кристин, — я пришла навестить вас. А это мадемуазель Тремастон, которая приехала из Англии.
— Из Англии? — Старая женщина разглядывала меня подозрительно, а Мари-Кристин продолжала:
— Двоюродный дедушка Робер был другом ее мамы, известной актрисы.
Дверь широко открылась, и мы с Мари-Кристин вошли в темный холл.
— Тетя Кандис дома? — спросила Мари-Кристин.
— Нет, она вышла.
— Когда она вернется?
— Не знаю.
— Тогда мы побеседуем с тобой, Нуну. Как поживаешь?
— Ревматизм замучил. Думаю, будет лучше, если мы пройдем в мою комнату.
— Что ж, пошли. Возможно, тетя Кандис скоро вернется.
Мы поднялись по ступенькам и вошли в открытую Нуну дверь. Нуну пригласила нас сесть.
— Ну, Мари-Кристин, — сказала она, — давненько ты не была у нас. Ты должна приезжать чаще. Ты же знаешь, что мадемуазель Кандис не желает ездить в Серый дом.
— Я показываю мадемуазель Тремастон наши окрестности, интересные места, людей и все прочее. Ты и тетя Кандис — часть моей программы.
— Как вам здесь нравится, мадемуазель?
— Я нахожу, что здесь очень интересно.
— Далекий путь вы проделали из Англии. Я отсюда никуда не выезжала с тех пор, как родились Марианна и Кандис. Давненько это было. Их мама умерла после родов, и кто-то должен был присматривать за детьми.
Она заметила мой взгляд и сказала, почти извиняясь:
— Привязываешься к детям, за которыми ухаживаешь. Я была нянькой их отца. Я смотрела за ним как за собственным сыном. Его мать и то меньше о нем беспокоилась. Он рос послушным мальчиком. Позднее у него обнаружились редкие способности делать деньги. Мельница ему не подходила. Он всегда заботился обо мне. «Ты не должна нуждаться, пока я жив», — говаривал он. Затем он женился на этой цыганке. Это он-то, который всегда отличался умом… Уехал и женился! А потом остался с двумя малютками. Ей нельзя было рожать детей. Кто-то может, кто-то нет. Он сказал мне: «Нуну, ты должна вернуться». И я вернулась.
— Мне кажется, что именно здесь вы и хотели бы жить, — заметила я.
— Надеюсь, вам понравится у нас. — Она вытерла глаза, в которых стояли слезы. — Вы должны простить меня, — продолжала она. — Иногда я не могу сдерживаться. Горько терять тех, кто так дорог.
— Я знаю, — сказала я.
В разгар нашей беседы вернулась Кандис.
Мы услышали, как она вошла, и Мари-Кристин вскочила со стула.
— Тетя Кандис, я здесь, с Нуну. Я привезла мадемуазель Тремастон повидать тебя!
Кандис вошла в комнату. Она была высокая, стройная и симпатичная и очень напомнила мне портрет ее сестры, который я видела. Цвет ее волос был тот же, что и у женщины на портрете, но более приглушенный, глаза были серьезными, в них полностью отсутствовало озорное выражение, которое делало ее сестру такой привлекательной. Короче, она была бледной тенью своей сестры.
Она казалась очень сдержанной и быстро оправилась от удивления, увидев Мари-Кристин и гостью.
Меня представили.
— Я слышала, что вы живете в Сером доме, — сказала она, — в деревне быстро распространяются новости. Мари-Кристин заботится о вас, как я вижу.
— Мы большие друзья, — объявила Мари-Кристин, — я учу мадемуазель Тремастон французскому, а она меня — английскому.
— Очень полезное занятие. Вы познакомились с месье Буше в Лондоне, верно?
— Да, он был другом моей матери.
— Ее мама была известной актрисой, — заметила Мари-Кристин.
— Я слышала, — сказала Кандис. — Как вам нравится во Франции? Здесь совсем не так, как в Англии, я думаю?
— Да, вы правы, и мне очень нравится.
— Серый дом интересный дом, не так ли?
— Очень.
— Вы уже были в Париже?
— Нет, еще нет.
— Вы, конечно, поедете туда?
— Надеюсь, скоро. Мы собираемся за покупками, и я надеюсь увидеть студию отца Мари-Кристин.
Выражение ее лица заметно ожесточилось. Похоже, она к нему небезразлична и не может скрыть своих чувств при упоминании его имени.
Она сказала:
— Париж очень интересный город.
— Я с удовольствием съезжу туда.
— Вы собираетесь долго пробыть во Франции?
— Она останется надолго, — вмешалась Мари-Кристин. — Дедушка Робер говорит, что она должна считать Серый дом своим домом.
Я сказала:
— Мои планы еще не ясны.
— Потому что ее мама умерла, — вставила Мари-Кристин.
— Сочувствую вам, — сказала Кандис. — Смерть может быть… опустошающей.
Я подумала: память о Марианне преследует этот дом. Кандис чувствует это не меньше, чем Нуну.
Кандис показала мне дом, и мы мило провели время, непринужденно болтая.
— Вы должны приехать снова, — сказала на прощание Кандис.
Мари-Кристин удовлетворенно улыбалась, когда мы сели на лошадей и поехали обратно.
— Ну, вот, — сказала она, — вы познакомились с тетей Кандис и Нуну.
— Она, кажется, не стремится встречаться с вашей семьей? — осторожно спросила я.
— Это потому, что она обвиняет папу в смерти моей мамы.
— Обвиняет твоего папу? Я думала, это был несчастный случай.
— Все равно, она винит его. Я знаю это. Поэтому она не приезжает в Серый дом.
Это был интересный и необычный день.
Я упомянула о своем визите Анжель. Она была поражена.
— Мари-Кристин возила вас туда? Поистине, она может быть иногда несносна. С Кандис мы почти не поддерживаем контактов. Она, похоже, не желает нас видеть. Может быть, потому что воспоминания слишком болезненны. Мы никогда не были очень близки, но Марианна постоянно бывала на мельнице у сестры и няни.
— Вероятно, это был ужасный удар для них.
— Вы виделись с няней, не так ли? Она души не чаяла в девочках. Я думаю, что для нее это действительно был шок. Одна из наших служанок дружна с их экономкой, Луизой Грилльон, и иногда до нас доходят кое-какие слухи. Старая няня была очень преданна Марианне, а со времени ее смерти изменилась. Так говорит Луиза Грилльон. Жерар поступил глупо, женившись на Марианне. Мы все пришли в замешательство, но он был просто опьянен. Натурщица! Что ж, возможно, она действительно была очень привлекательна.
— Это видно по ее портрету.
— Ее писали несколько художников. Ее портреты есть в нескольких галереях. Самый известный из них был сделан норвежцем, а может быть, шведом, в общем, скандинавом — Ларсом Петерсеном. Бедный Жерар! Думаю, это его немного раздражало. Естественно, он думал, что его портрет написан более мастерски.
— Вы, должно быть, хорошо знали ее.
— Не могу этого сказать. Они с Жераром проводили большую часть времени в Париже.
— А Мари-Кристин жила здесь?
— Да. Ребенку здесь было лучше. Я забочусь о ней всю ее жизнь. Марианна была не очень хорошей матерью. Временами была чересчур нежной, а затем вовсе забывала о ребенке.
— Вот как?
— С самого начала все было не так. Даже когда Марианна бывала здесь, она большую часть времени проводила на мельнице, а не в нашем доме. Она была очень близка с сестрой, и, конечно же, няня поощряла ее поездки туда. — Анжель пожала плечами. — Что ж, теперь все в прошлом.
— И ваш сын проводит в Париже большую часть времени.
— Так было всегда. Искусство — его жизнь. Оно целиком поглощает его. Нам хотелось, чтобы он занялся банковскими делами с Робером или юриспруденцией, как его отец, или в конце концов поместьем. Но он знал, что хочет заниматься живописью, будучи еще ребенком. Мари-Кристин не следовало устраивать ваш визит таким образом.
— Думаю, идея пришла ей в голову неожиданно.
— Слишком много идей ей приходит таким образом.
— Что ж, они были очень приветливы и пригласили нас навестить их еще.
Анжель повела плечами в своей обычной манере, как бы смиряясь с судьбой, а я подумала, что она, должно быть, очень расстроена тем, что я посетила Мельницу на перекрестке.
Через несколько дней она предложила, чтобы мы наконец отправились в Париж.
— У Робера есть небольшой дом на Рю де Мерле, — сказала она, — там живут консьерж и его жена. Они следят за домом во время его длительных отлучек и заботятся о Робере, когда он останавливается там.
Я немедленно начала приготовления к отъезду.
Портрет
Я была очарована Парижем — городом садов и мостов, темных аллей и широких бульваров; казалось, что в его древних строениях и памятниках заключена вся его бурная история.
Мне хотелось увидеть все, а Робер и Анжель были горды и счастливы, что могут мне это показать.
Мы много бродили по городу. Для того, чтобы увидеть Париж, нужно ходить по нему пешком. Мы побывали в Лувре, сидели в садах Тюильри, провели несколько часов в «Чреве Парижа», гуляли по самому старому парижскому мосту — Понт Неф и украшения на его парапетах показались мне одновременно и восхитительными и отталкивающими.
Было совершенно очевидно, что Робер гордится своим городом и ему нравится быть моим гидом. Я замечала, что он счастлив, видя на моем лице восторг, который был абсолютно неподдельным. Меня всегда завораживали большие города. Наверно, потому, что я родилась и выросла в одном из самых больших городов мира. Я любила Лондон, но мое желание вернуться туда сдерживали неотступные воспоминания. Парижем же я могла наслаждаться безоговорочно — от Монмартра до Рю де Риволи, от Монпарнаса до Латинского квартала. Я просто упивалась им.