У НЕЕ ЕСТЬОТВЕТ. И все это время он лежал у нее под носом, заколдованный прекрасный принц в лягушачьей шкурке.
Замок находится на острове, попасть на который можно только по воздуху. Это где-то в Шотландии. Или, может, в Ирландии. В каком-то кельтском холодном краю. Они приземляются на вертолетную площадку и, похрустывая гравием, идут по дорожке, где их встречает кто-то. Дворецкий? Таш не знает, как положено называть такого человека, но он тут явно работает. У него в руках папка, а на ногах – начищенные туфли. Он пожимает руку тете Соне.
– Молодежь в горячих ваннах, – говорит он Наташе и берет у нее сумку. – Я провожу вас в комнату, чтобы вы приготовились.
Наташа идет за ним к боковому входу в здание. Похоже на школу. Поднимается по черной лестнице, по коврам, которые знавали лучшие времена, и дальше – по коридору, где холодно из-за того, что открыто окно, и в воздухе стоит запах плесени. Дальше начинается коридор подлиннее и пошире, на стенах – большие белые пятна в тех местах, где раньше висели картины, и торчат обрывки проводов от бывших ламп.
Это напоминает Таш о картинах в кабинете директора. Все эти лошади.
– Недавно заселились, – говорит дворецкий. – Полная разруха.
Она не привезла купальник. Правда, уж лучше остаться у себя в номере и приготовиться к вечеру. И не отвлекаться на молодых людей и ванны. А отец тоже здесь будет? Она ежится от волнения. Она уже почти забыла, как он выглядит. Пытается представить его себе, но на ум приходит только стареющая поп-звезда. Как ее зовут, эту поп-звезду? Пол Маккартни. Отец Стеллы, которая делает спортивную одежду. Перед глазами возникает картинка, как Тиффани пишет ему, старинному битлу по имени сэр Пол, своей французской перьевой ручкой бирюзового цвета и спрашивает, правда ли, что он мертв, а то про обложку альбома “Abbey Road”[32] рассказывают всякое. Девочки обожают “Abbey Road”. Они нашли диск под кроватью у Бьянки, вместе с нотами и тремя пакетами подгнившей недожеванной пищи. Ясно ведь, подумала тогда Наташа, что, если человек собирается совершить самоубийство, он не станет оставлять под кроватью секретные сумки с едой? Вряд ли Бьянке хотелось бы, чтобы кто-то такое увидел? Но Таш не знала точно, почему она так думает и правда ли это. Другим она ничего про это не сказала. Она просто присоединилась к остальным, когда все заохали, какая это гадость, и потихоньку пошли и выбросили пакеты в мусорный бак у кухни.
Она снова пытается вспомнить отца. Не-а, не выходит. Колю? Не-а. Мать? Да, ее Наташа еще помнит: нарощенные волосы, силиконовая грудь и кухонный стол с бланками анкет и огромной пепельницей.
Ванны – открытые, с подогревом и гидромассажем. Таш подходит к окну и смотрит на деревья в огромном саду, на скалы за ними и на море. Ей кажется, до нее доносится плеск и веселые крики. Как вообще выглядят ванны с подогревом в этой стране, посреди зимы? Молодежь. Почему это так привлекательно? Ведь надо бы остаться в номере, уложить волосы, накраситься так, как показывала Тиффани, но ужасно хочется найти эту самую молодежь. Узнать, каково это – быть одной из них. И вот Таш снова идет по коридорам – опять это знакомое чувство потерянности, которое она до сих пор испытывает в школе. Боковая дверь.
Первым делом слышится не плеск воды, а звон бокалов.
Ванны на другой стороне сада, за лабиринтом – хорошо, что она не попыталась его пройти. Ужасный холод. Конечно, не такой, как в России, но как бы она добралась до бассейнов в купальнике, даже если бы он у нее был? А обуваться во что?
Две большие медные капсулы с видом на море. Над ними поднимается пар, похожий на зимний туман, только без искорок. Рядом, у столика с ведерками льда, наполненными бутылками с шампанским, стоит официант. Лицо совершенно ничего не выражает. Вы что, серьезно?
– Ты кто такая, мать твою? – раздается из одной из капсул низкий уверенный голос.
Если бы не презрительная ухмылка, он был бы симпатичным. Темные волосы, бледная кожа. Оглядывает Таш с ног до головы, как будто она – заказ, доставленный из интернет-магазина. С ним вместе в ванне еще один мальчик, рыжеволосый, с кучей веснушек. Обоим лет по шестнадцать, ну не больше семнадцати. В другой ванне четыре худых светловолосых девочки. Они тоже оценивающе смотрят на Таш, и она вдруг видит себя их глазами. Немного впалые щеки. Грудь пятого размера, которая как-то резко выросла за этот год. Задница в форме луны.
Ноги Таш подкашиваются, как будто сделаны из того, что было в пакетах у Бьянки.
– Это ты, мать твою, кто такой? – бросает она в ответ прежде, чем успевает себя остановить.
Она хочет, чтобы это прозвучало круто и зло, но слышит лишь русский акцент, который слышат и все они. А еще – как беспомощно срывается голос. Ее вопрос звучит по-детски, а вовсе не круто и даже не кокетливо.
– Он – Тедди Росс, – говорит конопатый друг. – А ты, видимо, Наташа, русская невеста из магазина “Товары почтой”.
Девушки в соседней ванне смеются, их тела подпрыгивают, как макароны-спиральки в закипающей воде.
– Невеста? – переспрашивает Таш. – Это вряд ли.
Ноги. Протухшая масса еды, на ней долго не простоишь. Дыхание застыло где-то между легкими и ртом. Идиотский стук сердца. Жизнь без блеска. Она разворачивается, пошатнувшись, и уходит, как второстепенный персонаж любительского спектакля, запоровший свою единственную паршивую реплику.
Вернувшись к себе в комнату, Таш чувствует себя ужасно тупой, и к тому же она замерзла. Без удовольствия натягивает платье от Бальмена и понимает, что выглядит в нем жирной, даже во французском размере 36. Она просто огромная. Тело выпирает и лезет во все стороны. Комок жира. Расплывшаяся громадина. Как будто кто-то изобразил человечка-палочку и пририсовал ему полукругов, чтобы получилась женщина. Если не втягивать живот, то можно подумать, что она вообще беременная. Реально корова. Самая жирная баба – во всем этом замке уж точно, но, может, и на всей планете.
Ужин проходит в большой столовой, на столе – множество бокалов разных размеров и белые салфетки. Наташу сажают между двух английских старух, которые беседуют через ее тарелку о дизайнерах интерьеров, путешествиях в вагонах первого класса, редакторе “Телеграф” и опасном коммунисте по имени Джереми Корбин. У Наташи проблема с едой. Ее тут слишком много. Она не вегетарианская. Непонятно, как такое положено есть. Некоторые вещи вообще выглядят как слизь.
– Деточка, вы одна из приглашенных проституток? – спрашивает дама слева, когда подают десерт.
По крайней мере Таш кажется, что дама спрашивает именно об этом, и крем-карамель стекает коричневой струйкой по ее дряблому припудренному подбородку.
В школе киноа не подают. Рейчел смотрит на обед, приготовленный миссис Куку, и понимает, что есть тут в буквальном смысле слова нечего. Она берет себе тарелку зеленых бобов и немного ананаса и испытывает прилив счастья, когда несколько других девочек делают то же самое. Неужели они повторяют за ней, потому что хотят быть такими же, как она? Все в восторге от нее. Пристально разглядывают ее тело, и ей это ужасно нравится. Она просто на седьмом небе. Тиффани, которая обычно ее напрочь не замечает, щупает ее бицепс, улыбается и подмигивает.
Наступает печальное сонное время воскресного вечера. Все сняли выходные юбки и снова натянули джинсы или леггинсы. Рейчел ушла на пробежку, хотя вообще-то в темное время суток это запрещено, но в школе повсюду такой яркий свет, что все равно не видно, что происходит снаружи. Не видно ни животных, впавших в спячку, ни мертвых пауков, ни их гнилых паутин. Ни черного озера.
После ужина в общую комнату девятого класса является Син-Джин.
– Девочки, – говорит она яблочкам, которые как обычно захватили CD-плейер и слушают свою любимую вышедшую из моды музыку на вышедшем из моды устройстве. Она задирает брови, и они сразу понимают, о чем речь. Они в каком-то смысле были к этому готовы.
Идут за ней в кабинет директора. Значит, кто-то все-таки настучал про их вечеринку. Про “Малибу”. Про бесконечную бледную блевотину и про Таш и Тиффани, похожих на двух спящих мертвым сном Белоснежек. Это Лисса потом сказала Таш, что она была похожа на Белоснежку. Неужели про Таш можно такое подумать? Ведь Белоснежка – это красиво? Она никогда не думала такого о себе. Ну а главное, что глупый доктор Морган обещал никому не рассказывать, но, конечно же, рассказал. Он ведь взрослый и учитель, а они – не Бекки с плохими волосами, так что…
– Спасибо, что пришли, девочки, – говорит доктор Мун своим обычным загробным голосом.
Он сидит за просторным письменным столом, а они стоят перед ним безо всякого порядка, будто брошенные на дно ведра: то ли яблоки, готовые угодить в рот острозубым детишкам, то ли котята, готовые отправиться к тому, кто захочет взять их к себе, то ли… Директор делает глубокий вдох.
– Боюсь, произошел новый несчастный случай. Наверняка кто-то из вас уже об этом знает. Я снова вынужден просить вас до поры до времени держать эту информацию в тайне.
– Конечно, сэр, – бормочет Рейчел.
– Да, – говорит Лисса. – Обязательно.
Таш бросает взгляд на Тиффани. Доня и Дэни смотрят в пол.
– Насколько я понимаю, вы все присутствовали при несчастном случае, произошедшем во время рождественской вечеринки, – говорит доктор Мун. – Так вот. Хотя распитие алкоголя на территории школы должно было обернуться для вас неприятностями, мы пока отложим этот вопрос, поскольку двоим из вас, похоже, и без того пришлось нелегко, и они наверняка жалеют о содеянном.
Директор утыкается взглядом в стол перед собой и продолжает:
– К сожалению, о случившемся нам стало известно только после каникул.
Взгляды друг на друга, глаза в сторону, слегка наморщенные лбы.
– С теми двумя девочками, которые пили алкоголь, нам придется провести отдельную беседу.
Таш вздыхает. Ноги такие странные, как будто ничего не весят. Она смотрит на Тиффани. Конечно, предполагалось, что они все будут пить, – все, кроме Дони, но остальным “Малибу” не понравился, и они спустились вниз за диетической колой. Притворялись пьяными, но на самом деле пьяными не были. Все смутно догадываются об этом, но наверняка этого никто не знает, и в любом случае главным событием вечера стало то, что Таш и Тиффани рвало так сильно, что они буквально чуть не умерли, и доктор Морган потихоньку довел их до кровати, и все пообещали, что не выдадут их.