Сообщение выглядит так, как будто Таш ничего не стоило его написать.
Только если в Хэрроу, – почти в ту же секунду приходит ответ. – У меня после обеда теология и философия.
Таш отправляет сообщение Тиффани в Париж, пишет, что та даже представить себе не может, какие дела тут у Таш творятся, и все утро они переписываются, в основном на французском: Тиффани интересуется, какое Таш собирается надеть белье, а Таш отвечает, что это совершенно неважно, потому что она не станет спать с Тедди, тем более что это и невозможно, ведь у него теология и философия. Но, по мнению Тиффани, если дать мужчине понять, что на тебе чулки, он отдаст все на свете, лишь бы затащить тебя в постель. Можно сказать об этом напрямую (как бы в шутку) или просто намекнуть, а если хватит смелости, можно сделать так, чтобы он увидел их верхушку, хотя, конечно, тогда есть вероятность, что он примет тебя за шлюху.
Таш напомнила Тиффани, что встречается с Тедди просто для того, чтобы получить номер Калеба, ведь тогда она сможет узнать у него, что там было под замазкой, она же обещала.
А о Бьянке я вам вот что скажу… Что?
Когда выходишь из метро в Хэрроу, ощущение такое, что попал в прошлое – в одну из тех старинных английских книжек, которых Таш не читала, но о которых слышала. Как, например, те, с которых мальчики занюхивали кокаин. Тут сплошной красный кирпич, мох, старые надгробья и лишайник. Тедди ждет ее в кафе у церкви. Он выглядит как-то по-другому – не так, как она запомнила. Бледнее, но и веснушки тоже светлее. Нос немного вздернут. Пьет двойной эспрессо и кажется великоватым для изящного столика на двоих, стоящего у окна, которое выходит на кладбище.
Увидев Таш, встает. Говорит ей, куда сесть. Заказывает для нее макиато.
– Итак, – говорит он, – ты приехала со мной поговорить.
Здесь никакого куантро нет. Таш ощущает легкое отвращение – пожалуй, посильнее, чем ожидала. С другой стороны, Коля у нее тоже сейчас вызывает отвращение. Может, она превращается в лесбиянку, как и предсказывал Доминик. Может, скоро все мужчины будут вызывать у нее отвращение.
– Хочешь пирожное? – спрашивает Тедди.
– Нет, спасибо.
– Сэндвич?
– Ух, нет. Ну, в смысле, спасибо.
Дверь звякает, выпуская наружу посетителя, и звук примерно такой же, как когда писает мисс Аннабел.
– Так вашу школу закрыли.
– Ага.
Щеки Тедди слегка розовеют, как будто он яблоко сорта Гала, которое кто-то хорошенько потер о свитер. Он прикусывает губу.
– Не возвращайся ты в эту школу. О ней никто никогда не слышал. Почему бы не поступить куда-нибудь получше? У вас там даже вступительных экзаменов нет. Ты разве глупая?
– Нет, я не глупая. Ну, то есть я так думаю. И потом, разве это не твой отец все организовал?
– Мой отец?
– Ведь он адвокат, так? Работает на моего отца?
Тедди выглядывает в окно и на мгновенье застывает, как будто у него на глазах что-то гибнет.
– В настоящий момент да, – говорит он нахмурившись.
Делает глоток эспрессо. Смотрит на Наташино запястье.
– Зачем ты носишь такое днем? – спрашивает Тедди. – Оно хоть застраховано? Насколько я понимаю, он настоящий.
Таш смотрит на браслет.
– Ага, настоящий, – говорит она.
– Ну, я к тому, что он ведь наверняка стоит целое состояние. Только не говори, пожалуйста, что вот с этим на руке ехала на метро. Это ведь бриллианты, да?
Таш пожимает плечами. По правде говоря, она носит браслет не снимая, с тех пор как отец ей его подарил. Хоть она и знает, что он его не выбирал, ей нравится думать, что на самом деле выбирал. Кстати, ничего невозможного в этом нет. Браслет – совсем не во вкусе тети Сони. Может, кто-нибудь научил его, как зайти на сайт “Нет-а-порте”, и он отправился в отдел драгоценностей, выбрал что-то и нажал на кнопку “Добавить в корзину”. Но скорее всего, это сделал за него кто-то другой. Может, даже кто-нибудь вроде отца Тедди.
– И не говори, пожалуйста, что надела его для меня.
– Нет, я надела его не для тебя.
Несколько секунд они сидят молча, за эти секунды солнце перемещается за тучу, и сияние принимается щекотать надгробия.
– Хочешь пойти на вечеринку? – спрашивает Таш. – В какой-то жуткой дыре недалеко от Кембриджа. У сестры моей подруги помолвка.
– А кто твоя подруга?
– Мелисса Портер. Лисса. А ее сестру зовут, наверное, Сьюзан. Сьюз.
– Никогда о них не слышал, – говорит он и вздыхает. – Может быть. Зависит от того, чем в этот вечер занят водитель. А ты хочешь пойти со мной на бал в Лондоне?
– На бал?
– Да, на бал. А что здесь такого?
Таш смеется.
– Балы – это какая-то дикая древность. Как у Толстого.
– Ну, здесь, в Великобритании, сливки общества по-прежнему ходят на балы, – говорит он.
– Ладно. Эм-м… Слушай, ты случайно не знаешь мальчика по имени Калеб Даунлоу?
– Э…
– Из девятого класса?
– У нас девятого не бывает. Ты хочешь сказать, из пятого?
– Наверное. Ему, типа, шестнадцать. Недавно исполнилось.
– Такой, очень бледный?
– Да.
– Отец банкир? Живет где-то в Азии?
– Не знаю.
– Сестра покончила с собой?
– Да! Только она этого не делала. В смысле, я думаю, что это было не так.
– Ты что, русская мисс Марпл?
– Эм-м, я не знаю, что это такое, так что все может быть.
Тедди смотрит на часы.
– Можешь дойти со мной до школы, если хочешь, – говорит он. – Если в классе его нет, то он наверняка в туалете, дрочит кому-то из одноклассников, но мы постучимся.
Он смотрит Таш прямо в глаза, а потом переводит взгляд на ее грудь.
– Ты когда-нибудь видела, как один парень дрочит другому?
Таш качает головой.
– Нет. А ты?
– В Ракушке мы все время это делали, – говорит он. – Отвратительно.
– В Ракушке?
– В седьмом классе, – отвечает он со вздохом.
Калеба они не застают, и Таш передает ему записку.
Когда она рассказывает тете Соне, что ходила пить кофе с Тедди, та озадаченно вскидывает бровь и улыбается.
– А как же Джордж? – спрашивает она.
– Какой еще Джордж?
– Ну, тот мальчик из замка, с которым ты должна была познакомиться.
Друг Тедди. Тот, который весь усыпан веснушками и который ушел из гостиной в компании трех проституток, и верхняя губа у него была вся в белом порошке. Тот, который назвал Наташу “русской невестой Тедди из магазина «Товары почтой»”. Только говорил ли он что-то про Тедди? Или не уточнял, чья невеста? Может, на самом деле он имел в виду, что она – его невеста из магазина “Товары почтой”.
– А.
– Впрочем, Тедди неплохой мальчик, – говорит тетя Соня. – И, конечно, понятия не имеет, чем на самом деле занимается его отец.
– А чем занимается отец Джорджа?
– Насилует, грабит и загребает себе все военные трофеи мира.
– А… Классно.
– Ладно, к черту все это, – говорит тетя Соня, когда с припущенной рыбой и киноа покончено. – Давай выйдем, выпьем где-нибудь по коктейлю и купим билеты в оперу на выходные. – Окей, – говорит Таш.
Они идут через мост, на секунду сияние становится почти нестерпимым, незримый косяк рыб темным потоком тянется к устью, и Наташа вдруг понимает, что никогда и ни за кого не выйдет замуж.
Следующим утром на телефон приходит сообщение. От Калеба.
Чего ты хочешь?
Таш спросонок набирает ответ.
Хочу выяснить, что случилось с Бьянкой.
Она умерла.
Я знаю. Мне очень жаль. Мы дружили.
Мы были братом и сестрой.
Близнецами, да?
Да. Она покончила с собой.
Я в этом сомневаюсь.
Длинная пауза, во время которой приложение заверяет Таш, что Калеб “печатает”.
Я тоже. Я так и написал в школьном альбоме.
Допустим, но кто-то замазал то, что ты написал, так что.
Кто?
ХЗ. Что ты там написал?
Не помню. Может, что-то про то, что ее убила школа. Потому что это правда.
Давай встретимся?
Где?
Во Французском доме в Сохо?
Когда?
Когда тебе удобно.
Во “Французский дом” Таш водила тетя Соня, когда они купили билеты в оперу. Они неспешно прошли по переулкам Ковент-Гардена, мимо книжных лавок, старинных лавок аптекарей и гомеопатов, потом перешли через Чаринг-Кросс-роуд и вошли в Чайнатаун с его перевернутыми красными курицами и магазинчиками “Лаки Кэт”, пересекли Шефтсбери-авеню и попали в Сохо.
– Сейчас тут полно туристов, – сказала тетя Соня. – В отвратительной фабричной одежде и с тупыми рюкзаками, натянутыми задом наперед.
Она поежилась.
– Но все равно мне здесь нравится. Когда я впервые приехала в Лондон… – проговорила тетя Соня и улыбнулась. – Впрочем, тогда Сохо был совсем другим. Настоящие секс-клубы, прекрасные незнакомцы со всего мира, и в плане денег все были такие бедные, но зато во всем остальном – богачи. А теперь наоборот.
– Ты тогда была бедной? – спросила Наташа.
– О да, – ответила тетя Соня и натянуто рассмеялась. – Ты даже представить себе не можешь насколько.
– Как же ты разбогатела?
– Так сразу и не расскажешь, – сказала тетя Соня. – Начинала с обычных вещей. Контрабанда, проституция – так, всего понемножку. А потом… ладно, я тебе как-нибудь на днях покажу, если хочешь. Возьму тебя с собой в офис.
Она подмигнула и добавила:
– Если будешь хорошо себя вести.
Они сидели за деревянными столами и пили коктейль “Американо” (“Не слишком алкогольный, – заверила тетя Соня племянницу, – просто кампари и вермут. Один стакан тебе точно можно”.) Наташа смотрела, как люди приходят и уходят, но наблюдать за туристами ужасно скучно, потому что они вечно делают одно и то же. Так что вместо них Таш стала смотреть на картины и фотографии, развешенные на стенах “Французского дома”. На одном черно-белом снимке была изображена морщинистая, мудрая, андрогинная женщина, которую явно обесчестили; она лежала на ковре с орнаментом и держала в руке горящую сигарету. Вид у нее был очень осознанный и свободный. Лицо – без косметики, но очень умное и интересное. А над этим снимком на стене висела картина: две женщины сидят за столиком, пьют коктейли цвета ржавчины и смеются. С виду очень счастливые. Наташа все никак не могла отвести глаз от этого изображения. Там как будто кто-то нарисовал их с тетей Соней, даже расположение за столиком точно такое же, только на картине тетя Соня гораздо толще, волосы у нее светлее, и еще она там в очках. А у Наташи волосы на картине, наоборот, темнее, и трудно сказать, худая она, толстая или нечто среднее.