Apple Music, запись в местный спортзал…
– Можно нам войти? – спрашивает Таш.
– Конечно, нет, мать вашу! Вам нельзя войти! – говорит он. – Боже!
Он одет как для тренировки. Похоже, слегка вспотел. Поэтому нельзя?
– Эм-м… – Таш делает шаг вперед. – Но…
– Что вы задумали? Засадить меня за решетку за педофилию?
– Нам вообще-то всем уже есть шестнадцать, сэр, – говорит Доня.
Его передергивает.
– Я вам больше не учитель, слава богу. Не называйте меня “сэр”.
– А новые девочки вас как называют?
– Да, ваши новые Эмили и Ханны – как они вас называют, сэр?
Он не отвечает. Но и дверь тоже не закрывает. Судя по его словам, он бы должен был захлопнуть ее у них прямо перед носом, но почему-то не делает этого.
– Вам не нравилось быть нашим учителем? – спрашивает Дэни.
– Это была моя работа, – говорит он. – Но раз вы спрашиваете – вообще-то нет. Нет, мне не нравилось быть вашим учителем.
– Почему? – спрашивает Доня.
Он вздыхает.
– Эта чертова дыра. И вы. Вы все такие пустые, такие безнадежные, такие…
Он сделал паузу, видимо, ожидая, что кто-нибудь из них его перебьет и станет говорить что-то в свою защиту, но девочки молчат. Глаза Дони наполняются слезами. Никто его не перебивает, они только грустно на него смотрят.
– Ну и в итоге вы, конечно, ухитрились убить одного из своих учителей, – разбивает мистер Хендрикс их печальное молчание. – Браво. И знаете что? У меня было ужасное предчувствие, что я стану следующим. Потому что вы по-настоящему злые. И вот теперь вы здесь. Пришли за мной, как я и опасался.
– Я думала, вы не верите в зло, – говорит Таш.
– И это все, что вы можете сказать? – возмущается мистер Хендрикс. – Нет, серьезно, больше вам ни хера в голову не приходит?
Такое ощущение, что он сейчас заплачет. Но ведь учителя не плачут. С другой стороны, он им больше не учитель. Мистер Хендрикс разворачивается и уходит обратно в квартиру, дверь он не закрывает, так что они идут за ним. Он сворачивает в маленькую кухоньку и открывает шкафчик. Девочки стоят в прихожей и слушают, как скрипит и хлопает дешевая фанера и ДСП. Приглушенный всхлип, удар. Никто не садится на темные грязно-коричневые диван и кресла. В большом горшке у окна растет спатифиллум. У него один белый цветок и много коричневых листьев. На полу перед телевизором – геймпад и стопка работ для проверки. Под журнальным столиком – коробка из-под пиццы. Неудивительно, что у мистера Хендрикса все никак не появится девушка, раз он так живет. И раз он на ровном месте обзывает ни в чем не повинных людей убийцами, а потом еще и плачет.
Он возвращается из кухни со стаканом прозрачной жидкости.
– Водка, – говорит он. – Хотите? Давайте напьемся, и тогда я смогу вас всех соблазнить помимо вашей воли, даже несмотря на то, что вас четверо, потому что, может, вы слышали, женщины в наше время стали такими слабыми и беспомощными, что любой мужчина может в любой момент взять и сделать с любой вообще что захочет? Просто потому, что у него есть член! Даже если член совсем маленький, даже если он вообще импотент и до того стеснительный, что даже заговорить с девушкой не решается, так что куда уж там до поцелуев или тем более… – Он закрывает глаза. А когда снова их открывает, они испускают смертоносные лучи не то страха, не то тоски, не то просто ненависти.
– Ведь одного того, что вы сюда заявились, достаточно, чтобы меня уничтожить, вы же это знаете? И наверняка понимаете, что, стоит мне хоть пальцем дотронуться до одной из этих ваших тощих ручонок, не спросив предварительно разрешения, и жизнь моя по большому счету будет на этом окончена? И даже если бы я спросил разрешения, все равно моя жизнь повисла бы на волоске. А уж если бы набрался смелости и помог вам, когда вы надрались? Решился бы помочь вам добраться до кровати, чтобы другие учителя вас не застукали в таком виде и не отчислили, и чтобы…
– Мы им все время говорим, что доктор Морган ничего не делал, – говорит Тиффани.
– Наташа и Тиффани не виноваты, – говорит Доня. – Правда. Они всегда говорили, что он невиновен.
– Мы даже не знали, что он погиб, нам только после рождественских каникул рассказали, – говорит Дэни. – И у нас так никто и не спросил, что там вообще произошло на самом деле.
– Но…
– Мы думаем, что кто-то пытается замять убийство Бьянки, – говорит Таш. – А возможно, заодно и убийство доктора Моргана.
– Зачем вам это? – спрашивает мистер Хендрикс.
– Вы учили нас все подвергать сомнению, сэр, – говорит Дэни. – Вот мы и подвергаем.
В поезде и по дороге от станции сюда Таш подготовила остальных – рассказала о своих подозрениях относительно директора. Об уликах. О том, что написал Калеб. И кто все это замазал? У кого вообще в наше время есть замазка? А теперь Рейчел с каждым днем все больше и больше худеет и все чаще ходит домой к директору – точь-в-точь как было с Бьянкой. Таш уже не раз ее там видела. В окне под крышей. Но что они могут с этим поделать? Если что-нибудь скажут, их почти наверняка отчислят. Но как же можно ничего не говорить? Когда Таш рассказала девочкам про черный бриллиант, Тиффани ахнула и несколько раз произнесла: “Mais non[44]» – оказалось, что Бьянка и ей тоже рассказывала про черный бриллиант. О том, как он ей нужен.
– Она говорила, что le diamant noir[45] правда существует, – сказала Тиффани. – И что если взять его в руки, то очистишься. Она говорила, что учится, как его добыть.
– Что? Как это – учится? – спросила Таш.
– У доктора Муна. Он читает ей про это из книги.
– О господи. И ведь теперь Рейчел…
Таш не рассказала остальным, что хакнула директорский компьютер. В высшем обществе так не делают. Это вульгарно. Да и потом, ничего суперинтересного на его жестком диске все равно не было. Разве что старая деловая переписка с доктором Морганом. Письма от Амариллис Арчер с подтверждением, что дело против школы закрыто. Отфутболивание газетчиков. Официальная версия для внешнего мира: в обоих случаях – самоубийство; Бьянка – на почве анорексии, а доктор Морган – из-за общего состояния депрессии, то ли связанного, то ли не связанного с его страстью к юным девочкам. Историю про доктора Моргана и девочек во внешнем мире удалось замять, а по школе, конечно, поползли толки. Нет, ну ведь странно? Последний молодой преподаватель-мужчина в нелегкие для школы времена увольняется. А директор с его пристрастием к стройным девочкам, которые вечерами приходят одни к нему домой, чтобы он почитал им мрачные стихи и дал советы относительно внешности, остается.
– Вы должны нам помочь, – говорит Таш мистеру Хендриксу.
Но он в ответ только смеется. Смеется и опрокидывает целый стакан водки, а потом запирается в ванной и сидит там, пока они не уходят.
В поезде по дороге обратно Наташа обращает внимание на солнечные панели, которыми утыканы поля. На одном поле, правда, попадается штук десять овец, одна из которых выглядит мертвой, но дальше – опять солнечные панели. Если бы тебя занесло в этот пейзаж и тебе бы понадобилось тут как-то продержаться, что бы ты стал есть, доев последнюю овцу? Ведь люди не едят ни траву, ни солнечные панели. Такое впечатление, будто мир готовится к длительному периоду анорексии, а заселять его в скором времени станут лишь большеглазые школьницы с чересчур высоко подвернутыми юбками. Разве семь миллиардов людей смогут прожить на одном электричестве? На нем можно круглые сутки готовить еду, но готовить-то нечего.
– Думаешь, мистер Хендрикс прав? – спрашивает Доня.
– По поводу чего?
– Не знаю. Ну, все эти его экзистенциализмы и антикапитализмы…
– Non, – отвечает Тиффани. – Он пррросто блядски трррус. Он не экзистенциалист.
– Я даже не знаю, что это такое – экзистенциализм, – говорит Дэни.
– C’est Sartre, – объясняет Тиффани. – Et De Beauvoir. Avec les “Gauloises” á la Rive Gauche. Et Camus, et…[46]
Она продолжает бубнить себе под нос по-французски, и тут к ним приближается контролер.
– Так, девочки, – говорит он. – Вы в курсе, что сидите в вагоне первого класса?
Они смотрят на него, не понимая.
– Эм-м, да, – говорит Таш.
– Можно взглянуть на ваши билеты? Если они не первого класса, вам придется перейти в другой вагон и надеяться на мою доброту.
– В Стивенидже касса была закрыта, – говорит Таш и протягивает ему свой черный “Амекс”.
Тиффани хихикает.
– Как думаешь, у него есть палка-макалка? – спрашивает она.
Контролер пропускает ее слова мимо ушей.
– Четыре билета первого класса из Стивениджа до…
– До Хитчина. Спасибо.
– Знаете, эти места ничем не отличаются от других, – говорит он.
– Эм-м…
– Девчонки, да ладно вам, – говорит он. – Почему бы вам просто не перейти в вагон стандартного класса к остальным пассажирам? Вам все равно вот-вот выходить.
– Мы хотим остаться здесь, – говорит Тиффани. – У вас есть вагон-ресторан? – Она делает паузу. – С палками-макалками?
– Девочки, ну послушайте, – говорит он. – Это совершенно необязательно. Не глупите. – Он смотрит на Наташину черную карточку “Американ экспресс”. – Она хоть настоящая? Я не уверен, что такими можно пользоваться на территории этой страны.
– Настоящая, – говорит Таш.
– И не ворованная?
– Месье Палка-Макалка, – обращается к нему Тиффани, – вы что, тайный экзистенциалист?
Он вздыхает.
– Ладно, хватит. Надоели. Хорошо, что вы выходите на следующей станции, а то я бы вас высадил.
Мадам Венсан вызвалась ждать у школьных ворот, хотя в этом, в общем-то, не было необходимости. В том смысле, что куда беглянкам деваться-то? Вечно скитаться они не могут, а когда вернутся… Ну, когда они возвращаются, их в ту же секунду отстраняют от учебы. Посылают в спальни собирать вещи и запрещают разговаривать друг с другом и с остальными девочками. Им сообщают, что директор слишком сердит, чтобы принять их у себя.