Когда они поднимаются по главной лестнице, там их поджидает Бекки с плохими волосами.
– Вот спасибо, – шипит она, когда они проходят мимо. – Вы понимаете, что весь класс подставили? Из-за вас отменили финальную дискотеку!
– Прросто надо было молчать, – рычит в ответ Тиффани.
В Наташином шкафчике – очередное письмо от Коли, она бросает его к куче остальных, которые лежат в спальне на ее полке с одеждой. Письма она с собой не берет. Зачем? Если взять, их пришлось бы распечатывать, а она не может. И чем больше их там скапливается, тем больше не может.
Тетя Соня в Москве по делам, поэтому Наташа едет с Тиффани в Париж. Честно говоря, это не очень-то похоже на наказание: день за днем сидеть в кафешках Бобура, ходить по магазинам винтажной одежды и смотреть “Детей райка” на большом телевизоре в комнате Тиффани. Они шатаются перед Центром Помпиду, смотрят выступления жонглеров и уличных художников и мечтают – конечно, не всерьез – о бедности. Смотрят “Танец-вспышку”. Подумывают пойти в клуб потанцевать, но в конце концов так и не решаются, и к тому же все равно они не знают, куда идти.
Нежным субботним утром они садятся на “Евростар” до Сент-Панкраса и на Кингс-Кросс покупают себе плохой кофе – точь-в-точь как в первый дождливый Наташин вечер в Англии, потом еще один поезд – до Кембриджа, а оттуда – на такси до того места, где Лисса и Сьюз устраивают вечеринку. Тиффани и Таш приоделись в винтажных магазинах: на обеих белые шелковые блузки с рюшечками, рваные “501” и ковбойские сапоги. А еще – куча дорогой косметики. За последние дни они так много гуляли по Парижу и таращились на мальчиков, только вот что им говорить-то? На вечеринке хотя бы можно будет нормально с кем-нибудь познакомиться. С кем-нибудь, кто не станет шарахаться от их бриллиантовых сережек и от их дерзости.
Таш беспокоят только две вещи. Ну ладно, три. Она уже несколько дней не получала вестей от тети Сони, что странно. А на Северном вокзале в Париже ее черный “Американ экспресс” не приняли к оплате. В общем-то, ничего страшного, Тиффани за нее заплатила, но Наташу теперь терзает жуткое предчувствие, что и в следующий раз, когда она попытается воспользоваться карточкой, ее опять не примут. Ну, может, не в следующий, а в послеследующий. И действительно, на Кингс-Кросс карта опять не сработала, и Тиффани было плевать, она с радостью снова ее выручила – в конце концов, Наташа всегда так щедро за всех расплачивалась своей волшебной черной карточкой. Но что если волшебство закончилось? Что тогда? Ну и наконец, еще есть Рейчел, от которой тоже уже сто лет ничего не слышно. Отстранили от учебы их на неделю, а сейчас опять домашние выходные – Exeat. Она все это время в школе в компании одной только Лиссы, но Лисса сейчас ни о чем, кроме вечеринки, не может думать. Ну ничего, сегодня Рейчел тоже будет на празднике. Наташа у нее прямо спросит, что задумал директор, хотя, пожалуй, сама знает. А что потом? Что делать с правдой, когда она тебе известна? Но это уже следующий пункт.
По окнам и дверям коттеджа развешены гирлянды с лампочками. Если крыша устелена соломой, огоньки – это, наверное, пожароопасно, но родители Сьюз и Лиссы в Нью-Йорке, а остальным плевать. На оранжерее тоже висят огоньки, а внутри стоят несколько ведер со льдом, из которых торчат бутылки водки, джина, текилы и просекко. Шампанского нет, потому что Сьюз и Дэнни платят за все сами, так как их помолвки никто не одобряет. Кроме того, нет ничего красящего, это из-за зубов Дэнни. Но всем нравится просекко, к тому же его купили на распродаже в “Лидл”[47]. Сьюз ничего не имеет против “Лидл”. Сьюз вообще за что угодно, если в этом есть резон.
Во дворе праздничный шатер. Не спрашивайте, кто за него платит и каких гребаных трудов стоило его тут водрузить. А за шатром – допотопный летний домик: зеленая краска облупилась, а внутри – старый потертый диван с грязными одеялами, больше похожими на тряпки. Может, когда-то тут спала собака? На этом диване Наташу ждет Тедди с пачкой “Мальборо”, бутылкой куантро и двумя дешевыми стаканчиками, которые подхватил на кухне, потому что бокалов получше не нашел, да и вообще ему уже неважно.
– Там тебя какой-то парень ищет… – говорит Лисса, когда приезжает Таш.
Ну да, окей, Наташа немного смущена, но вообще-то это так круто, ведь Тедди явился на машине с личным шофером, без приглашения, на нем вечерний костюм и черный галстук, и к тому же он привез с собой бутылку “Боланже” 1999 года в качестве подарка.
– Садись, – говорит он, когда Таш входит в летний домик.
В руке у нее высокий бокал с просекко, а лицо раскраснелось от путешествия из Парижа и от теплого вечера. Снаружи какая-то английская птица страстно распевает о лете, любви, листве и…
– Наши отцы в тюрьме, – говорит Тедди и протягивает ей стакан с куантро. – Держи.
– Что? – спрашивает Наташа.
Она ставит просекко и забирает у Тедди протянутый стакан.
– Хочешь заняться сексом? – спрашивает он. – Мы вряд ли еще когда-нибудь увидимся.
Таш делает глоток куантро. Закуривает “Мальборо”.
– Это вообще-то мой отец виноват, – говорит Тедди. – Допустил дурацкую ошибку, когда переправлял деньги. Возможно, был пьян. Деньги были, понятно, темные. Ты знаешь, что это означает?
– Ну, примерно… Я читала про это в книге, но…
– В Хэрроу об этом не рассказывают ни на теологии, ни на философии, – говорит Тедди. – Хотя вообще-то могли бы. Было бы охерительно полезно. Что делать, если обнаружил, что твой отец так богат потому, что помогал другим людям – людям вроде твоего отца – прятать и тратить деньги, которые заработаны на наркотиках, проститутках, потогонках, фрекинге, нелегальных скотобойнях, пестицидах, токсичных веществах и…
– Мой отец такими вещами не занимается.
– Правда?
– Он владелец телефонной компании.
– Ясно.
Тедди отхлебывает куантро.
– Его высылают из страны. Он возвращается в Москву. В тюрьму. Все его имущество будет конфисковано.
Тедди протягивает руку к одной из Наташиных грудей и хватается за нее, дыхание у обоих становится неровным и отчетливо слышным. Таш ставит на пол стакан, кладет туда же сигарету и склоняется к Тедди. К его бледному лицу. К его дыханию, в котором чувствуется табак и апельсиновая кожура. Их зубы клацают друг о друга в поцелуе. Его язык – суше, чем она ожидала. Тедди залезает Наташе под шелковую блузку и дальше – под тугую косточку лифчика, рука у него потная, но она хочет забыться с ним, хочет куда угодно, во что угодно. Разделить с ним эти последние мгновения того, что представляли собой их жизни. Наташу теперь, конечно же, ждет возвращение в Россию, к матери, к своей единственной подушке в застарелых пятнах. Что хуже – ее участь или участь Тедди? Но с Тедди-то все будет в порядке. Он хотя бы англичанин. Сдаст выпускные и получит стипендию в Оксфорде, ведь его отец по-прежнему знает нужных людей и вообще ни в чем не виноват. Просто страшно не повезло, вот что бывает, когда связываешься с русскими, которые…
Как прекратить эти мысли?
Наташа протягивает руку к молнии на штанах Тедди. Под молнией – это должно быть для нее таинством, но нет, ничего подобного. В те полуденные часы с Колей у реки, вот только они всегда останавливались прежде, чем…
Не думай. Просто сделай это. Прежде, чем станет слишком поздно.
– Ты на таблетках? – спрашивает Тедди. – А то у меня аллергия на резину, и, эм-м, слушай, ты не могла бы на минутку перестать, потому что, вообще-то, о боже, я сейчас… – Он вздрагивает, это длится совсем недолго – несколько последних мгновений рыбы, умирающей на скользкой палубе.
– Ой…
– У тебя есть салфетки?
– Нет.
Наташа закуривает новую сигарету. Думает о тете Соне. Она тоже во все это замешана? Что если они больше никогда не увидятся?
– О боже, – говорит Тедди. – Вот дерьмо.
В углу одного из окон торчит старая голубая тряпка. Он берет ее и начинает промакивать ею штаны. Но это как бы…
В дверь стучат. Скорее, грохочут. Наверное, Тиффани или кто-то еще из девочек – пришли посмотреть, куда подевалась Таш, ведь они собирались потанцевать и выпить много-много просекко и познакомиться с мальчиками и потом еще с другими мальчиками… Начинается дождь, по крыше летнего домика мягко тарабанят капли, будто крошечные копытца чего-то бегущего прочь.
Наташа встает и открывает дверь. Это не Тиффани и не кто-то еще из девочек.
Это Коля.
В первую секунду Таш его почти не узнает, хотя лицо его знакомо ей чуть ли не лучше, чем ее собственное. Он отрастил волосы. И не побрился. Выглядит потрепанно и грубо. Может, это вообще не он? На мгновенье изображение расплывается. Но нет, это он. От него пахнет свежестью.
– Это кто? – первое, что он спрашивает, по-русски, глядя на Тедди.
– Это Тедди Росс, – отвечает Наташа, по-английски. – Его отец – адвокат моего отца. Эм-м, Тедди, это Коля, мой друг из России.
Наташа надеется, что Коля не станет протягивать Тедди руку для приветствия, не только потому, что тогда у него будет глупый вид, но еще и потому, что у Тедди руки до сих пор мокрые. К тому же он по-прежнему держит голубую тряпку. Но Коля-то, похоже, явился прямо с неба подобно ангелу, реальному ангелу, а реальные ангелы никогда не выглядят глупо, даже если они все из себя святые и в перьях с головы до ног.
– Ты откуда тут взялся? – спрашивает Наташа Колю, по-русски.
Он выглядит лучше, чем в ее воспоминаниях. И дело не только в крыльях и венце. Он выше ростом и подзагорел – весна выдалась неожиданно теплой. Бицепсы отчетливо проступают сквозь рукава черной футболки. И чего она вообще его ненавидела? Ее сердце вдруг без предупреждения наполняется любовью. Но уже слишком поздно. Он приехал за ней, проделал ради нее весь этот путь, хлопая тяжелыми крыльями, пробираясь сквозь блеск и сияние, – лишь для того, чтобы обнаружить ее в объятиях смертного мужчины. Да и не мужчины вовсе. Избалованного и изнеженного мальчишки. Да и какие уж там объятья: так, потные, жирные, липкие ручонки. Таш вдруг кажется, что она дышит под водой, легкие до краев наполняются стыдом, пропитываются им насквозь, надежно и прочно запирают его в себе на веки вечные. Торжество стыда. Его холодная сырость. Острые впившиеся зубы.