Грустные слова девушки тронули Берлоти, хотя ему не понравилось, что она упомянула о старости перед Жуанитой.
– Я рад дать вам свободу, мое дитя, – сказал он добродушно, – потому что мне совсем не весело видеть ваши слезы. Я бы сейчас отпустил вас, но не смею. Подождите немного; скоро придет особа, которая принимает в вас участие, и соединит вас с вашими родными. Поверьте, что я буду тогда радоваться не меньше вас.
Ростовщик говорил правду. Видя много таинственного в отношениях Перолио и молодой девушки, он боялся попасть в неприятную историю и притом ему хотелось оправдать себя в глазах цыганки, которая его совершенно очаровала.
– Зачем вы обманываете меня? – возразила Мария. – Старики должны говорить правду.
Соломон поморщился.
– Старость должна внушать почтение и доверенность, – продолжала девушка, – зачем же вы принуждаете себя лгать?
– Уверяю вас, что я ни в чем не виноват и даже ничего не знаю…
– Разве я могу верить вам? Зачем вы скрываете имя моего похитителя и место, где я нахожусь? Отчего вы не назовете мне ту особу, которая, по-вашему, сведет меня к родителям?
Потом, подойдя к Жуаните, она продолжала ласково:
– Вы также молоды, как я, и должны быть добры. Скажите, ради Бога, кто вас прислал ко мне?
Цыганка все это время не сводила глаз с девушки и черты ее лица выражали сильное волнение. Она не могла не пожалеть о положении бедной девушки, но ангельская ее красота поразила Жуаниту, которая не могла поверить, чтобы Франк, живя так долго под одной кровлей с ней, не полюбил ее страстно.
– Я пришла к вам от человека, который любит вас и предан всей душой, что он скоро докажет.
– Но, как зовут его?
– Вы это узнаете скоро.
– Я уже знаю это ненавистное имя. Отчего вы прямо не скажете, что это начальник Черной Шайки?
– Клянусь, синьора, – вскричала Жуанита, – что не он послал меня.
«Славно! – подумал Соломон. – Она хорошая комедиантка».
– Верите ли вы в Бога? – спросила Мария строго, – верите ли в святость клятвы?
– Я верю в Бога и святую Деву Марию, – отвечала цыганка.
– Дева Мария – моя небесная покровительница.
– Так вас зовут Марией? – спросила быстро Жуанита, желая вполне удостовериться, что это дочь оружейника.
– Да, – отвечала невеста Шафлера. – Клянитесь мне над этим изображением Святой Девы, что вы присланы не от Перолио.
– Клянусь, – проговорила Жуанита торжественно и, наклонясь к девушке, чтобы поцеловать образок, который та сняла с шеи, она проговорила тихо:
– Доверьтесь мне… меня прислал Франк.
Мария невольно вскрикнула: так неожиданны были эти слова.
– Извините, сеньора, я нечаянно наступила вам на ногу, – сказала громко Жуанита и прибавила тихо:
– Берегитесь… не погубите себя и его.
– Ничего, мне не больно, – отвечала Мария, глядя с благодарностью на цыганку. – Теперь я верю вам, вы не обманываете меня.
«Какая ловкая и хитрая цыганка», – подумал Соломон. – Что же, прибавил он громко, – вы примете эти награды?
Мария молчала в нерешительности, Жуанита отвечала за нее:
– Синьора принимает.
Старик потирал руки от удовольствия, потому что собирался взять с Перолио порядочную сумму за эти подарки и, чтобы пленница не одумалась, он поспешил выйти, позвав знаком Жуаниту. Но цыганка успела еще подбежать к Марии и шепнуть ей:
– Надейтесь, завтра вы увидите Франка и будете спасены.
– Все идет хорошо! – сказал старый ростовщик, придя опять в свой кабинет. – Видишь, я не обманул тебя. Теперь ты не ревнуешь ко мне эту плаксу?
– Нет, теперь я спокойна, – отвечала Жуанита.
– Так ты придешь ко мне ужинать сегодня вечером?
– Сегодня не могу.
– Отчего же?
– Сегодня мне некогда. Я приду завтра.
– Sull'onore?
– Честное слово, только с одним условием.
– Опять условия, carissima? Но говори, я готов на все.
– Я не хочу, чтобы меня видели у вас. Вы должны быть одни дома.
– Хорошо. Я и так всегда один. Мои приказчики не ночуют здесь, и во всем доме остаюсь я один и моя старая служанка.
– Итак, до завтра, синьор Берлоти, – сказала Жуанита, улыбаясь кокетливо.
– А сегодня плутовка, разве ты не подаришь мне ни одного поцелуя?
– За что подарки? – вскричала, смеясь, цыганка и побежала к двери.
– Ты не уйдешь от меня так скоро, моя красавица. Ведь все двери заперты и ключи у меня; стало быть, надобно заплатить, если хочешь выйти отсюда.
Действительно, все двери и решетки были заперты, и так как Жуанита хотела знать, какими ключами они отпираются, то позволила старику поцеловать себя и, как птица, полетела из крепости прямо к Франку, который ждал ее с нетерпением.
Она рассказала ему обо всем случившемся и молодой человек был в таком восторге, что начал с жаром целовать руку своей хорошенькой благодетельницы.
– Спаси ее, Жуанита! – вскричал он радостно. – Я тебе буду более благодарен, нежели за мою жизнь. Мария будет счастлива… будет возвращена ван Шафлеру.
Последние слова немного успокоили цыганку. Франк хотел знать все подробности свидания с ростовщиком и начал допрашивать девушку, какими средствами она заставила Соломона повиноваться.
Хорошенькая Жуанита покраснела, опустила жгучие глазки и сказал, после короткого молчания:
– Франк, вы знаете мое ремесло. Я уличная певица и плясунья, и от меня нельзя требовать такой скромности, как от девушек, воспитанных в честном семействе. Мы с малолетства натерпелись много горя, были окружены такими примерами и соблазнами, что нам трудно и почти невозможно сохранить чистоту души. Притом, если бы мы и действительно были невинны, кто поверит нам?
Посмотрев пристально на Франка, она продолжала:
– Отвечайте мне искренно, Франк: поверите ли вы мне, если я вам скажу, что несмотря на наружность, на свое свободное обращение и пылкий характер, я осталась также чиста, как ваша сестра Мария… вы не поверите?
– Верю Жуанита, если ты говоришь это.
– Благодарю! – вскричала она со слезами на глазах и сжимая руку молодого человека. – Ваше уважение необходимо мне, потому что для вас и для вашей сестры я сыграла низкую роль, я обещала противному старику свидание…
– Нет, Жуанита, я не допущу этого, я не хочу, чтобы для меня ты решилась на ужасный поступок.
– Не беспокойтесь, Франк: старый развратник останется в дураках. Его любезность и ужин пропадут даром.
– Но что ты придумала?
– Погодите немного и доверьтесь мне. Я давно привыкла казаться веселой и хохотать, когда мне хотелось бы плакать, чтобы облегчить мои страдания.
– Ты страдаешь, моя добрая Жуанита? – сказал Франк с чувством, сжимая руку девушки. – Скажи мне, о чем твое горе?
– С удовольствием! – вскричала цыганка, довольная участием молодого человека. – Теперь я не должна бы жаловаться на судьбу, потому что в сравнении с прежним житьем я почти счастлива. Я могу понимать все, могу защищаться в случае опасности и не знаю бедности. Наконец, теперь меня все ласкают… даже слишком, и я заслужила ваше уважение. Но мое детство было ужасно. Вы рассказывали мне про ваши первые годы жизни, хотите ли послушать теперь мой рассказ?
Она замолчала на минуту и отерла слезы, наполнявшие ее глаза.
– Прошу тебя, Жуанита, расскажи мне все, – сказал Франк и, посадив ее возле себя, начал слушать со вниманием.
VI. Цыганка Жуанита
– Моя судьба имеет сходство с вашей, – начала молодая девушка. – Я сирота, была отдана чужим после рождения и, как вы, не знаю ни имени, ни положения моих родных.
Я знаю только, что моя мать была француженка, хотя я родилась в Италии. Отца моего не было в живых, когда я родилась, или он не жил с моей матерью; только я никогда не слыхала, чтобы о нем упоминали.
Моя матушка казалась бедной, но у ней было много драгоценных вещей, которые она давала моей кормилице вместо денег. Последняя говорила мне потом, что моя мать испытала такие ужасные несчастья, что была помешана во все время беременности, и потом с ней часто бывали припадки бешенства, особенно, когда она смотрела на меня. Однажды, когда моя кормилица принесла меня к матери, та схватила меня с диким хохотом и чуть не задушила. В другой раз она бросилась с ножом к колыбели, где я спала и пронзила бы мне грудь, если бы кормилица не оттолкнула ее. Однако я была все-таки ранена в руку; теперь еще на ней виден шрам.
И она показала свою левую руку, где действительно, под маленьким пальцем видна была белая полоска.
– Напрасно бедная кормилица спасала меня, – продолжала Жуанита грустно. – Если бы она знала, какая будет моя жизнь, то не удержала бы ножа безумной матери. После этой сцены я не виделась более с матерью. Сначала кормилица, боясь повторения припадков, не носила меня к ней, потом матушка скрылась, неизвестно куда: вероятно, поехала во Францию, где у нее были родственники. Что с ней случилось, выздоровела ли она или умерла, этого я не знаю. Добрая кормилица продолжала воспитывать меня и ласкать, как будто я была ее родная дочь.
Впрочем, матушка оставила кормилице столько вещей, что можно было воспитать меня прилично; но муж ее был дурной человек, пьяница, игрок, мот, который обобрал ее и продал все, оставив жене самую незначительную сумму. Пьяница ненавидел меня, хотя кутил на мой счет. Но пока у него были деньги, он не трогал меня; когда же он все проиграл и пропил, то с досады начал бить меня каждый день. Этот разбойник мучил семилетнюю девочку и колотил ее от нечего делать.
Жуанита засмеялась горько, а Франк отер тихонько слезу и взял руку девушки.
– Теперь я могу смеяться над прошедшим, – продолжала она, – потому что оно прошло, но тогда мне было не до смеха, особенно когда мой благодетель приходил домой пьяный и заставал меня одну. Жены он боялся, потому что она была сильна и не позволяла ему бить меня. Однажды, когда она пошла отнести работу, муж ее вернулся из кабака совершенно пьяный. Я спряталась в темный угол, но он увидел меня и закричал: