– Какая смелость! Какая красота!
Не понимая движений своего сердца, Перолио готов был простить виновную и даже просить у нее прощения за угрозы, как вдруг вбежал Рокардо с несколькими солдатами Черной Шайки. Все они были покрыты кровью и грязью и едва держались на ногах от усталости. Рокардо едва мог проговорить:
– Мы разбиты!.. Эмн взят!
Это известие поразило Перолио. Он как зверь бросился на Рокардо и начал трясти его за ворот, но бедняк был не в силах проговорить ни одного слова. Другой воин, успевший вздохнуть и выпить вина, которое стояло на столе после вчерашнего ужина, объяснил начальнику, как неприятель напал на их лагерь и как почти вся Черная Шайка погибла в канале.
– Мы успели прорваться сквозь ряды всадников Шафлера, – прибавил солдат, – и поскакали, чтобы известить вас о несчастье.
– Опять Шафлер! – вскричал Перолио в бешенстве. – Как мне отомстить ему?.. Да, эта девчонка его сообщница, он подослал ее сюда… она заплатит за всех.
И обратясь к толпе солдат, собравшихся, чтобы узнать новости от Рокардо, бандит заревел:
– Возьмите эту цыганку и потешайтесь ею, а завтра чтобы она была повешена перед дверьми этого дома!
С диким криком бросились солдаты к Жуаните, которая, улыбаясь презрительно, отступила к стене, чтобы ее не могли окружить, и прежде чем один из бандитов дотронулся до нее, она достала свой маленький кинжал и поразила себя в грудь. Солдаты отхлынули от нее, а она упала, обливаясь кровью и шептала с ангельской улыбкой:
– Прости, Франк.
– Что вы сделали! – вскричал Берлоти, плача навзрыд. – Бедняжка! Так молода и так хороша!
И забыв свою глупую любовь, старик положил раненую на диван и старался унять кровь. Раненая еще дышала и угасающий взор ее не покидал Перолио, который может быть в первый раз в жизни раскаялся, что погубил бедную девушку.
– Посмотрите, синьор, – сказал Соломон, перевязывавший рану, – какой богатый крест на шее у Жуаниты и какой странной формы!
Перолио подошел к дивану и, взглянув на крест, страшно побледнел.
– Откуда ты взяла его, Жуанита, – проговорил он глухим, задыхающимся голосом, – скажи, умоляю тебя?
Но она не могла выговорить ни слова, на губах ее показалась кровавая пена, зубы были стиснуты от боли. Перолио закричал в отчаянии:
– Спасите ее, приведите врача, я озолочу того, кто вылечит ее! Может быть, рана не смертельна.
– Кажется, надежды мало, – сказал Соломон, понимавший медицину и хлопотавший около раненой вместе со старой служанкой. – Ее детская рука была сильна и если бы удар не ослаблен был немного этим крестом, она умерла бы в минуту; теперь, она, может быть, промучается несколько дней.
– Где вам ее вылечить, – вмешалась старая служанка. – Только одна колдунья падерборнских развалин может помочь ей.
– Колдунья? – спросил Перолио. – Разве она лечит?
– Как же! У соседки Бригитты сын подрался в кабаке и ему раскроили череп. Страшно было смотреть на него, и врач бурграфа объявил, что он умрет Но старуха положила сына в телегу, поехала в Падерборн и предлагала колдунье свою душу, чтобы та починила голову сына. Не знаю, взяла ли она душу, только сын Бригитты через неделю был здоров и опять буянит по кабакам.
– Послать за ней, – вскричал Перолио, забывший и погибель своей шайки, и войну, и Шафлера, и думавший только, как спасти непонятную девушку и расспросить ее о странном кресте.
– Не трудитесь посылать, – возразила старуха. – Дочь Барбелана не выходит теперь из своих развалин. Верно, хозяин запретил ей. Все больные должны сами отправляться в развалины.
– Но Жуанита так слаба… и без чувств.
– Я перевязал рану хорошо, – сказал Берлоти, – и обморок ее может быть продолжителен. Я думаю, если ее перенести осторожно в спокойных носилках, ей не будет хуже. Впрочем, вряд ли ей помогут все колдуньи света.
– Надобно испытать все. Велите приготовить носилки.
– Но вы забыли, что никто не согласиться нести ее в Падерборн. Носильщики бросят ее непременно на половине дороги, лучше оставьте ее здесь умереть спокойно.
– Я не хочу, чтобы она умерла, – настаивал Перолио, – я сам отвезу ее к колдунье.
Соломон с удивлением смотрел на итальянца и не узнавал его. Грозный, безжалостный начальник Черной Шайки смотрел со слезами на бледную страдалицу, в которой жизнь проявлялась только слабым дыханием и редкими стенаниями. Когда носилки были готовы, он сам перенес в них раненую, уложил ее, покрыл и приказав нести как можно осторожнее, поехал со своим отрядом провожать ее, взяв двух проводников, которым приказал выбрать самый близкий путь к Падерборну.
Берлоти, оставшись один, начал приводить в порядок свой дом. К счастью, солдаты не нашли ключей, и сундуки ростовщика были не тронуты. Зато надобно было поправить все выломанные двери и решетки. Но, несмотря на все потери и беспокойства, старик думал только о бедной Жуаните и для спасения ее готов был отдать половину своих сокровищ, хотя уже не мечтал о любви молодой девушки, и сознавался, что не стоит ее.
Колдунья сидела в задумчивости на камне в подземелье, когда Барбелан возвестил криком о приближении гостей. Она раздула огонь, отворила дверь, и в коридоре показались люди, несущие осторожно что-то на руках. Перолио, шедший впереди, приказал положить Жуаниту на подушки и ковры, взятые из носилок, и, выслав всех солдат, дрожавших от страха, остался один с колдуньей.
– Зачем опять пожаловал? – спросила старуха мрачно. – Верно тебе надоела жизнь, что ты ищешь случаев видеться с дочерью Барбелана?
– Вылечи эту девушку, – сказал Перолио, бросил на землю горсть золота, – и ты получишь еще столько же. Только пожалуйста без кривляний, я не верю в них.
– Верно тебе очень дорога эта красавица, что ты решился придти ко мне, забыв мое предсказание.
– Я тебе говорю, что не верю бабьим сказкам. Осмотри рану больной и скажи, есть ли надежда на выздоровление.
Колдунья подошла к Жуаните, слабо стонавшей, с твердым намерением не помочь ей, а ускорить ее смерть, чтобы только досадить Перолио, но при взгляде на молодую красавицу, боровшуюся со смертью, она невольно почувствовала жалость и сказала итальянцу:
– Через девять дней приходи за твоей любовницей, она будет здорова. А теперь оставь меня одну с ней.
– Так ты отвечаешь мне за ее спасение?
– Если Барбелан поможет мне, – отвечала колдунья, смеясь страшным смехом.
– Полно, старуха, сжалься над бедной девушкой!
– Ха, ха, ха! Перолио учит быть доброй… это новости! Ты переродился. Ступай же скорее, мне надобно варить травы.
– И ты не обманешь меня, как обманула в первый раз?
– Мое зелье не могло подействовать на белокурую красавицу, потому что она находится под покровительством святой Девы. Теперь, я вижу по платью, что это уличная плясунья, и мои лекарства подействуют на нее.
– Через девять дней я вернусь сюда, и если ты меня обманешь, тебя не защитят все жители ада.
– Через девять дней, после солнечного заката, я буду тебя ждать.
После ухода Перолио колдунья подложила в огонь сухих ветвей, придвинула больную ближе к очагу, поставила котелок, потом принялась раскутывать Жуаниту.
– Пить! – прошептала девушка чуть слышно.
Старуха дала ей выпить какой-то травы и начала снимать перевязки с раны. Вдруг ей попал под руку крест; она дико взвизгнула и упала на пол в страшных судорогах. Жуанита открыла глаза и, пораженная ужасной картиной, сильно испугалась и впала опять в обморок. К счастью припадки старухи были непродолжительны. Она встала шатаясь, отерла кровавую пену у рта, даже поправила свой жалкий наряд, убрала космы седых волос и, налив в сосуд с водой несколько капель из пузырька, наклонилась к девушке и влила ей немного в рот. Потом, осмотрев рану, она печально покачала головой и, выбрав разных трав, сделала перевязку. Жуанита вздохнула свободнее и проговорила тихо:
– Благодарю вас за помощь… это напрасно, я не хочу жить.
– Ты хочешь умереть, дитя мое? Перолио любит тебя, он верно из ревности поразил тебя?
– Нет… Я сама пришла искать смерти. Франк не любит меня… воды…
Колдунья видела, что девушка так слаба, что не может отвечать ей, и потому, дав ей успокоиться, сидела молча над ней, не спуская с нее глаз; сердце ее билось сильно и болезненно. Наконец искусственный сон подкрепил немного молодую девушку, и колдунья, взяв ее за руку, сказала ей нежно:
– Дитя мое, скажи мне, кто ты и откуда взяла этот крест?
– Меня зовут Жуанита, я живу с цыганами… а крест достался мне от матери.
Вся кровь прилила к сердцу старухи, но она сделала над собой нечеловеческое усилие и вместо обычного припадка слезы потекли градом по ее бледным щекам. Долго плакала бедная женщина, но кажется слезы облегчали ее и она не могла наплакаться. Наконец она упала к ногам девушки и, целуя их, говорила:
– Дитя мое, дочь моя… прости меня, что я бросила тебя на позор.
Жуанита смотрела с удивлением на лекарку, не понимая ее слов и сказала:
– Моя мать умерла… она была очень несчастна, больна… но крест ее сохранил меня от всего дурного, я умираю чиста и невинна.
– Так ты не любовница Перолио, ты не любишь его! – вскричала колдунья.
– Нет, я люблю Франка, но не могу ненавидеть и Перолио, хоть он – причина моей смерти. Он даже был очень добр ко мне, заботился обо мне, как отец…
– Как отец! – проговорила лекарка и дико захохотала. «Нет, прошептала она про себя, Жуанита не узнает ничего, если нельзя ее спасти… но если я помогу ей, если она останется жива… я уйду с ней на край света, открою ей мою тайну и никто не отнимет у меня мое сокровище».
К несчастью Берлоти был прав, сказав, что рана девушки смертельна. Напрасно колдунья бегала по лесам, собирая травы и коренья, напрасно она истощила всю свою аптеку, молодая девушка страдала меньше, но гасла как лампада. Лекарка беспрестанно наблюдала за больной, исполняла все ее желания, отогнала далеко ворона, спрятала змею, устроила постель из свежей зелени, варила вкусные кушанья. Жуанита благода