— А этого не хочешь вместо шкуры? — Руник медленно раздвинул указательный и средний палец, засунул между ними большой и поднес к носу Мурита. Тот едва не задохнулся от ярости.
Это был очень оскорбительный жест, означавший, что Руник делает с Муритом то же самое, что и с жамой. Или, даже, с жабью.
— Хрясть, — кулак Мурита заехал Рунику прямиком в противно прищуренный левый глаз. Через мгновение оба старейшины, забыв про приличия, клубком покатились по песку.
— Ой, ой, люди! — заголосила жама Руника. — Ой, что ж такое?! Руника убивают!
На такой крик, естественно, первой подоспела подмога со стороны 'черных'. Пока подбежали 'желтые', Муриту изрядно намяли бока и даже выбили зуб. А еще располосовали ногтями щеку. Впрочем, Рунику тоже досталось изрядно. Левый глаз заплыл так, что старейшина 'черных' окосел похлеще Мурита. Хорошо еще, что в средине дня большая часть племени находилась на промысле, иначе не избежать бы сородичам массового побоища. А так, в основном, женщины проверили ногти на крепость. Визгу и шерсти получилось много, но обошлось без тяжелых увечий.
В итоге, в племени наступило двоевластие. В стандартных ситуациях, конфликт, обычно, гасили самые уважаемые люди: старейшины и колдуньи. Но сложившаяся ситуация к стандартным явно не относилась. О примирении между Руником и Муритом в ближайшей перспективе речи идти не могло. Что же касается колдуний, то после смерти Оры в роду 'желтых' должность колдуньи осталась вакантной. Получилось так, что на 'хлебный' и ответственный пост с примерно равными шансами выдвинулись две кандидатки, поддерживаемые разными 'партиями'.
Первая 'партия' продвигала кандидатуру старшей дочери покойной Оры. Все бы ничего, статус колдуньи подразумевал наследование, но девушка едва только минула обряд инициации и не успела заслужить среди сородичей авторитета. 'Сопливая совсем, — ворчали варии постарше, — даже жамуша еще не нашла. Как такой колдовство доверять?'
Вторая 'партия' ставила на младшую сестру покойной и Мурита. Женщиной она считалась уважаемой, но малосведущей в колдовских и знахарских делах, так как ранее не проявляла к ним особого интереса. Тем не менее, сторонников она имела гораздо больше и уже готовилась пройти соответствующий обряд посвящения в колдуньи, как тут и случилась размолвка между Руником и Муритом. По иронии судьбы или стечению обстоятельств именно эта 'кандидатка' оказалась жамой Руника. Очутившись между братом и жамушем, как между двумя полыхающими кострами, она в одночасье потеряла шансы стать колдуньей 'желтых'.
В целом же, в ситуации наглядно проявилось несовершенство социального устройства племени. 'Завязавшие' гордиев узел конфликта Мурит и Руник дулись друг на друга и без особого успеха сколачивали коалиции, а время шло. Оба бретера и не догадывались, что наличие гордиева узла предполагает появление, рано или поздно, своего Александра Македонского.
Но, прежде 'македонского' в стойбище появились Корос, Сиук и Вада.
Они вернулись домой, измученные, но преодолевшие все испытания, однако сородичи встретили их более чем прохладно. Ваду большая часть племени давно числила в мертвых, Сиук подозревался в измене после того, как ослушался решения схода и помог сбежать людоеду Дулу, а Кор и вовсе был преступником — почти все 'леопарды' считали его убийцей Оры и Зукуна.
Каждый из троицы покинул стойбище пусть и не вполне по своей воле, а Вада, даже, и вопреки, но при подозрительных, особых обстоятельствах, не предполагавших возвращения. Поэтому их явление первобытному народу, да еще сразу всех троих, вызвало удивление и растерянность. Первыми 'возвращенцев' заметили ребятишки, игравшие на берегу ручья. Они и принесли сенсационную новость в стойбище. Варии всполошились и высыпали на берег. Но не один из них не подошел к вернувшимся сородичам, не говоря уже о том, чтобы обнять или хотя бы поздороваться. Некоторые из охотников и вовсе сжимали в руках копья. Когда в племени гибнут при загадочных обстоятельствах люди, а старейшины устраивают потасовки, надо держать ухо востро.
Даже Уна не рискнула приблизиться к дочери: ведь она по наущению старшего брата фактически признала Ваду мертвой и теперь не знала, как выкрутиться из непростой ситуации. И Вада растерялась — не такой она ожидала реакции от родственников, в особенности от матери. Нахохлившись, девушка спряталась за спину Сиука, с лица которого сползла благожелательная улыбка. Теперь юноша хмурился и молчал.
Тягостную паузу решил прервать Корос, пожалуй, единственный, из стоявших на берегу, кто сохранял полное самообладание. В отличие от соплеменников его ничто не могло удивить, а в отличие от Сиука и Вады, он предполагал подобный вариант развития событий.
— Солама калама, — многозначительно произнес следопыт тривиальную фразу, пробегая колючим взглядом по лицам 'леопардов'. — Чай не рады?
Руник при виде живого Короса остолбенел, но быстро оправился. Понимая, что сородичи находятся почти в невменяемом состоянии, он решил взять инициативу в собственные руки.
— А чему радоваться? — сказал Руник вкрадчиво. — Вы так быстро убежали, что даже не успели попрощаться. А теперь говорите 'калама'. Разве можно верить вашим словам?
За спиной старейшины 'черных' прошелестел одобрительный шепот. Во, молодец. Осадил этого следопыта. Почувствовав поддержку, Руник перешел в наступление:
— Вот ты, Корос, зарезал бедную Ору, убил Зукуна и сбежал. Разве можно верить такому человеку?
Следопыт побледнел, но ответил спокойно:
— Я никого не убивал. С чего ты взял?
— Он не убивал? — Руник обернулся назад. — Все слышали слова этого лживого шакала? Он говорит, что не убивал! Да все племя видело нож, которым ты зарезал Ору. И все видели твою стрелу, которая вонзилась в грудь моего брата. Разве не так?
— Не так. Я не убивал.
— Не убивал? А чем докажешь?
Корос замешкался с ответом, и Руник быстро продолжил:
— А Сиук что? Я вижу, он стоит и молчит. Еще бы. Он помог убежать дикарю-людоеду, которого сход приговорил к смерти. А это измена.
— Подожди, — перебил Сиук. — Я все могу объяснить.
— А нам не надо ничего объяснять. Все знают, что полагается за измену.
Руник снова обернулся к толпе и выкрикнул:
— Что ждет изменника?!
Народ промолчал. Руник сверлил глазами лица сородичей.
— Смерть, — неуверенно произнес кто-то.
— Смерть! — выкрикнул еще кто-то из задних рядов.
Руник зловеще улыбнулся:
— Смерть, вот что говорят люди. Смерть предателям и убийцам!
Услышав оскорбительные слова, Сиук, приподняв копье, сделал шаг вперед. Тут же около Руника очутилось несколько 'леопардов' с поднятыми копьями. Казалось, еще миг и они набросятся на Сиука и Короса.
И в этот момент отчаянное действие предприняла Уна. Не говоря ни слова, она подошла к дочери, обняла ее и заплакала. Воцарилось молчание. Через несколько мгновений, не выдержав чудовищного напряжения, давившего на ее хрупкие плечи много дней и ночей, зарыдала на плече матери и Вада. Вскоре и женщины в толпе начали хлюпать носами.
— Э-э, эй, вы чего? — попытался вмешаться Руник, чувствуя, что события приобретают нежелательный оборот. — Уна, постой, что ты делаешь?
Колдунья повернула заплаканное лицо:
— Ты не видишь, что я делаю? Я обнимаю свою спасенную дочь.
— Подожди. Я тебя не понял, — Руник оперативно изменил угол атаки. — Ты сама говорила, что Вада ушла туда, откуда нет возврата. Разве не так?
— Да, говорила, — тяжело вздохнув, призналась Уна.
— Не-ет, это не ты говорила, — Руник иезуитски загонял женщину в ловушку. — Так говорил Оман Озара. Ты спросила у Оман Озары, а он ответил так. Озара ответил: Вада не вернется. Ведь так?
— Так, — упавшим голосом подтвердила колдунья.
— А сейчас ты говоришь, что обнимаешь свою дочь. Выходит, Оман Озара ошибся, если Вада вернулась?
Руник не скрывал торжества. Ему казалось, что он поставил Уну в безвыходное положение. Все знают, что Оман Озара никогда не ошибается. Сказать, что он ошибся, все равно, что заявить, будто на небе нет Солнца. Такого человека все сочтут или неизлечимо больным, или вероотступником. А это равнозначно смерти. Так что выход для Уны только один — отказаться от дочери.
— Оман Озара не ошибся, — дрожащим голосом выдавила из себя колдунья.
— Ну, — безжалостно добивался своего Руник.
— Оман Озара не ошибся. Ошиблась я.
Толпа глубоко вздохнула и выдохнула. Признание Уны означало для нее потерю звания колдуньи. Если колдунья не способна правильно истолковать слова Оман Озары, она не достойна исполнять свои обязанности.
— А что тогда сказал Оман Озара? — внешне простой вопрос, заданный визгливым голосом Лалы, прозвучал в гробовой тишине так неожиданно и резко, что все вздрогнули. Лала опять находилась в трауре, о чем свидетельствовали черные пятна, намазанные на щеках. После внезапной смерти ее жамуша Симона из племени Волка, Лала вернулась к родне. Растолкав соседей, женщина подошла к Уне и повторила вопрос:
— Если ты ошиблась, что на самом деле сказал тогда Оман Озара?
Все молчали, даже Руник. Уж очень интересный вопрос задала Лала.
Уна посмотрела в небо, пошевелила губами:
— Когда я гадала, камень раскололся на три части… Оман Озара тогда ответил… но я побоялась это сказать и сказала другое.
— Так что на самом деле ответил Оман Озара? — поторопила Лала.
— Он сказал… — Уна собиралась с мыслями. — Он сказал, что наше племя распадется на несколько частей. И каждая из них будет сама по себе.
Люди продолжали молчать, обдумывая услышанное. То, что произнесла Уна, содержало тревожный и пугающий смысл. С учетом того, что произошло за последние дни пророчество Оман Озары очень походило на правду.
— Я и Сиук, мы все можем объяснить, — твердый, негромкий голос следопыта раздался в тишине ясно и отчетливо. — Если племя захочет нас выслушать.
Руник приоткрыл рот, собираясь что-то возразить, но его опередили: