Все, что Элси описывала, было огромно, чудесно, не то что в Германии. Иногда Лилиан приходила в дикий восторг: Элси писала, как несется на коне галопом по прериям, а позади нагоняет песчаная буря и грохочет гром. Она взвизгивала под одеялом, а бабушка шикала: деда разбудишь! Она сразу наказала Лилиан никому не говорить об этих письмах.
– Это секрет, – объяснила она, и Лилиан согласилась. Она дорожила бабушкиным доверием.
Дедушка об Элси никогда не упоминал, а братец Юлиус, уезжая учиться в Мюнхен, сказал Лилиан, что Элси вряд ли вернется в Германию. Лилиан побаивалась перечить этому суровому молодому человеку. Он редко их навещал, и Лилиан не скучала по нему, хотя вслух никогда бы в этом не призналась. А вот по Элси скучала, хотя никогда ее не видела. Она сказала бабушке, что молится на ночь, чтобы Элси когда-нибудь вошла в двери пекарни. Бабушка ответила, что тоже об этом молится.
Когда в пекарню входила незнакомка, сердце Лилиан билось чаще и она с трудом принимала заказ, а покупательницы улыбались ее рассеянности, платили и уходили. Знать бы, как Элси выглядит, чтоб не разочаровываться каждый раз. В доме была лишь одна фотография матери и тети – две девочки под вишней. Лилиан так внимательно ее изучила, что знала точно, сколько веснушек на щеке у мамы и сколько зубов обнажила в улыбке Элси. В остальном она полагалась на письма.
В письмах Элси была добрая, ласковая и бесстрашная; и про маму Лилиан она знала больше всех на свете. Она писала о фотографии с вишней, рассказывала, о чем Гейзель мечтала и почему; и как Гейзель любила музыку и нарядные платья; и что она была самой красивой женщиной в Гармише и самой преданной сестрой. Лилиан хотелось, чтобы у нее тоже была сестра, и она часто играла, как будто кукла Тони, которую Элси прислала ей из Америки, – ее младшая сестренка. Бабушка сказала ей: зато у тебя есть брат Юлиус. Есть, конечно, да вот была бы в нем хоть капля братской любви. Лилиан цеплялась за то, что знала в точности: она наполовину Шмидт – и в этом нет сомнений.
Дедушка накрыл вырезанные сердца марлей и отодвинул противень. Про Элси и Элберта дед не говорил, но их имена каждый год появлялись на еловых ветках. Значит, они все – семья.
Дедушка обернулся:
– А, Лилиан! Ты меня напугала.
– Прости, дедуль. Бабушка велела тебе помочь.
– Doch![81] – Он хлопнул в ладоши. – Уже закончил. Надо только убрать обрезки. – Он смял остатки теста в ком. – Иди помоги мне.
Лилиан подошла. Дедушка пах корицей, имбирем и кардамоном, и она придвинулась ближе: запах Рождества.
– На, попробуй. – Он отщипнул кусочек теста и положил ей в рот.
Тесто было сладким и острым. Лилиан подержала его на языке и проглотила.
– Вкусно.
Дедушка поцеловал ее в лоб.
– Только бабушке не говори. Она меня наругает за то, что я тебя кормлю перед сном.
Лилиан улыбнулась. Она умела хранить тайны.
Вечером бабушка сидела в комнате Лилиан и штопала ее шерстяные школьные чулки. Ноги у Лилиан замерзли под одеялом, а кроме того, она хотела поговорить.
– Полежи со мной, бабуль, – попросила она. – Мне что-то не спится.
Она понимала, что уже выросла из сказок на ночь, но надеялась, что бабушка согласится.
Бабушка вздохнула, отложила иголку и чулки и легла рядом. Лилиан просунула ножки между ее ног.
– Да ты замерзла, детка! – Бабушка подоткнула одеяло.
– Ты рада, что Рождество? – спросила Лилиан. – Рада, – ответила бабушка. – А ты?
Лилиан подтянула одеяло под подбородок и кивнула.
– Как думаешь, тетя Элси нам напишет?
Бабушка обняла Лилиан.
– Она всегда пишет на Рождество.
Лилиан это знала, но хотела лишний раз убедиться.
– Я сегодня купила карпа. Толстый, как огромная шишка. Видела?
Лилиан помотала головой.
– Зато я видела, как дедушка пек имбирные сердечки. – Она хихикнула и уткнулась в бабушку.
– Вот оно как. – Бабушка глубоко вздохнула.
– Как думаешь, Юлиус не обидится, если я съем его пряник? Он ведь в этом году не приедет на Рождество?
– Надо у дедушки спросить, – ответила бабушка. – Ну, ты согрелась. Пора спать.
Она привстала, но Лилиан потянула ее к себе:
– Побудь еще, пожалуйста. Почитаешь мне? То письмо, где тетя Элси помогала дяде Элберту в больнице? Когда она дала мальчику со сломанной рукой леденец в полосочку.
– Да нет, это в Америке нянечек-добровольцев так называют, «леденцы в полосочку». У них кофточки такие – бело-красные. Они не только помогают доктору, но и подбадривают больных, – объяснила бабушка. Потом сунула руку под кровать, где хранились письма. – Это от какого числа?
– Летнее, – сказала Лилиан. – Она писала, что прошел первый летний ураган и с неба летели огненные сосульки. – У нее даже сердце забилось при этих словах. – Мальчик так испугался, что упал со стула и сломал руку.
– Ack ja, – вспомнила бабушка. – Это, наверное, август. – Она перебрала конверты и нашла нужный. – Третье августа. – Страницы зашуршали под ее пальцами. – «Милые мама и Лилиан», – начала она.
Лилиан закрыла глаза, свернулась калачиком, и воображение унесло ее за океан.
Сорок шесть
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
5 октября 1967 года
Дорогая тетя Элси,
Еще раз спасибо вам за выкройку платья из журнала «Макколлз» и за пластинку «Битлз». У нас появилась новая радиостанция. Называется Бибиси. Вы ее слушаете в Америке? Там ставят классную музыку, даже Джима Моррисона. А сегодня Тони Блэкберн (ведущий) рассказывал, что там у вас происходит. Это правда, что в Америке толпы народу вышли на улицы протестовать? Просто не верится, но бабушка говорит, что так и до войны недалеко. Она за вас беспокоится. Я ей объяснила, что стреляют во Вьетнаме, а это от Техаса далеко. Но она все равно велела передать, чтоб вы с дядей Элбертом и маленькой Джейн сидели дома и закрыли все окна и двери.
Она бы вам тоже написала, но сейчас она уже спит. Последние два месяца она стала больше спать. Раньше она мне запрещала про это писать, грешила на сезонную аллергию и пила всякие чаи для того и для другого, но сейчас давно уже осень, а она устает все больше. Я ей говорю, что в наши дни от всего есть таблетки, но она не хочет их пить и отказывается идти к врачу. Поговорите с ней, пожалуйста. Спросите дядю Элберта, что это может быть.
В остальном у нас тут порядок. Дедушка чувствует себя нормально. Он все еще делает первую партию хлеба сам, хоть мы и наняли двух пекарей и одного кондитера. Гуго из них лучший, пришел к нам совсем недавно. Он был учеником шефкондитера при епископе Льежском в Бельгии, и теперь у нас в меню есть вафли. С тех пор как он приехал, я набрала пять фунтов и наслаждаюсь каждым куском! Прислала бы вам вафлю, если б могла, чтобы вы тоже насладились. Наш оборот вырос на 20 %, и дедушка души не чает в Гуго. Любит его как сына, которого у него не было.
Рядом открылся магазинчик, где торгуют мороженым, – американские туристы и военные по нему с ума сходят, – и дедушка с Гуго собираются продавать им вафельные рожки. В общем, наша лавочка процветает, и все мы этому очень рады.
Я попросила дедушку, если закончим год с хорошей прибылью, отпустить меня весной поступать в университет. Хочу изучать историю или литературу. Еще не решила. В любом случае, я уже и так слишком долго откладывала. Конечно, лучше бы в США. Там столько замечательных университетов. Но я не смогла бы оставить бабушку и дедушку. Наверное, буду поступать в Мюнхенский. Дедушка согласен. Теперь главное – поступить. Помолитесь за меня. Это мое самое сильное желание на свете.
Ну, мне пора. Надо подмести кухню перед сном. Теперь подметать не скучно, можно включить радио!
Люблю вас, Джейн и дядю Элберта.
Лилиан
P. S. Чуть не забыла! Юлиус наконец женился! На писал нам месяц назад. Ее зовут Клара, и она из Любека. Ее папа – банкир, они переехали в Гамбург, Юлиус будет управлять гамбургским банком. Подробностей не написал. Сами знаете, какой он.
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
19 октября 1967 года
Дорогая тетя Элси,
Столько всего случилось и так быстро, не знаю, с чего начать. Дедушка не разрешает отправить вам телеграмму или позвонить по межгороду, пишу письмо и молюсь, чтоб вы его получили быстро как только возможно. Мы только что из больницы. Бабушке хуже. Она уже три дня лежит в постели, ничего не ест и не пьет. Я так испугалась, что вызвала «скорую».
Сказали, что у нее рак. Ох, тетя Элси, мне бы на пару месяцев раньше спохватиться! Начали бы лечить, и, может… но сейчас уже слишком поздно. Ее отправили домой, и мы с дедушкой сидим с ней неотлучно.
Мне очень плохо, и я бы не попросила, если бы все не было так ужасно. Врач сказал, ей остались считанные недели, а то и дни. Дедушка отказывается в это верить. Я думаю, он просто не может себе представить, как будет жить без нее, не хочет об этом думать. Для меня и для него это будет страшный удар. Одна я не справлюсь. Приезжайте.
Искренне
Лилиан
Сорок семь
Пекарня Шмидта
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
2 ноября 1967 года
Элси приехала на два часа раньше, взяла на вокзале такси и поехала на Людвигштрассе. Она тут двадцать лет не была. Ноги инстинктивно вспомнили ритм каблуков, стучащих по булыжнику. Осенний воздух был свеж и чист, как хвоя, и она вдыхала его полной грудью. Пятна толстых серых туч укрыли Цугшпитце. На щеку упала первая капля. Скоро хляби разверзнутся – Элси порадовалась, что выехала из Мюнхена пораньше.
Из пекарни вышла молодая пара с пышным ржаным хлебом в оберточной бумаге. Знакомая вывеска, «Пекарня Шмидта», тихо покачивалась над дверью на альпийском ветру.