от вещи, сшитые покойницей, надо выбросить!»
Сделав глубокий вдох, Ханаэ принялась срывать с плечиков старую одежду падчерицы. Размеренные движения успокоили ее. Она свернула «тряпки» в тугой узел, чувствуя отвращение к ним. Зачем так старалась Шидзуко, часами вышивала дурацкие цветы на платьях и кофтах — и для кого? Для никчемной девчонки-сорванца! Немудрено, что муж охладел к ней. А она сидела ночами в одиночестве, и в ее душе скапливалась, как пыль, безнадежная грусть, и наступало тихое помешательство. После этого в ее воспаленном мозгу и родилась мысль уйти в мир иной.
Прижав старую одежду к груди, Ханаэ стала спускаться вниз по лестнице. Тюк тряпья ограничивал ей обзор, и она шла осторожно, боясь оступиться. Поглощенная этим занятием, Ханаэ не услышала, как открылась входная дверь, не сразу заметила падчерицу, стоявшую в дверном проеме и пристально смотревшую на нее.
Юки поставила на пол свой рюкзак. Ханаэ успела привычно отметить: на полу снова останутся грязные пятна.
— Пожалуйста, не уносите эти вещи. Это все, что у меня осталось. Мою зимнюю одежду вы уже выбросили.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты уже выросла из этой одежды, а некоторые вещи вообще рассчитаны на ребенка. Подумай хорошенько, что скажут обо мне люди, если ты будешь выглядеть, точно маленькая нищенка!
— Да я не буду носить эти вещи — просто хочу их сохранить.
— Зачем? Какая от них польза?
— Вы же знаете, их сшила для меня моя мама. Это единственная память о ней, — Юки закрыла лицо руками.
Ханаэ на миг замерла: она редко видела падчерицу плачущей. Да, но утрам она часто выходила из своей комнаты с распухшими веками, но это были слезы тайком, в постели. Юки не хотела никого подпускать к себе. И сейчас изо всех сил она старалась подавить всхлипывания.
— Юки, ты очень скрытная, всегда себе на уме. Зачем делать из меня злую мачеху из детской сказки? Я каждый год покупаю тебе новую одежду. А ты все так разыгрываешь, будто я о тебе не забочусь.
— Ничего я не разыгрываю. Это вы притворяетесь. На людях ведете себя так, будто души во мне не чаете. Хотите всем продемонстрировать, что мы — счастливая семья. А я не притворяюсь! Я вас ненавижу.
Юки медленно поднялась на две ступеньки навстречу мачехе. Ханаэ вспомнила свою свадьбу и словно наяву увидела, как Юки грохнула о стол ритуальную чашу с саке. Колени у нее задрожали.
— Вы должны вернуть мне одежду, — сказала Юки, в упор глядя в глаза Ханаэ. Она стояла на несколько ступенек ниже мачехи. А та вспоминала, как терпкий запах саке заполнил зал.
Сделав еще пару шагов, Юки протянула руку за свертком. Ханаэ извернулась и чуть не потеряла равновесие. Мгновение они обе смотрели на сверток, потом их глаза снова встретились, и Ханаэ, наклонившись, с силой оттолкнула падчерицу. При этом она истерично завопила, поскольку не на шутку перепугалась. «Если бы я вовремя не оттолкнула ее, эта дрянь меня бы убила: глаза у нее были совершенно бешеные».
Юки покачнулась и чуть не покатилась по ступенькам, но успела ухватиться за перила.
Но все же на коленях она оказалась и, прислонясь к стене, стала растирать лодыжку. Ничего не сказала — просто смотрела на мачеху.
— Ты хотела спустить меня с лестницы, Юки, — сказала Ханаэ. — Я поняла это по твоим глазам.
— Это вы меня толкнули, а не я вас.
Наступила короткая пауза, и вдруг Юки
расплакалась. Лестница огласилась сдавленными рыданиями. Она уже не прятала лицо в ладонях.
«Вот, — заключила Ханаэ, — еще одно проявление ее необузданного характера или даже расстройства психики. Когда-нибудь она станет такой же ненормальной, как и ее маменька.» Ханаэ, казалось, уже знала, как окончит свою жизнь ее падчерица.
Когда мачеха стала осторожно спускаться по лестнице, Юки вжалась в стену, чтобы пропустить ее. Когда Ханаэ протискивалась между перилами и падчерицей, та внезапно прекратила плакать и сказала хриплым голосом:
— Не беспокойтесь, я не пожалуюсь на вас отцу. Он мне все равно не поверит. Но я этого вам никогда не забуду!
— Послушай, я тебя не толкала. Ты сама потеряла равновесие, когда пыталась отпихнуть меня.
— Ложь, и вы это прекрасно знаете. Да и вся ваша жизнь — сплошная ложь!
Юки, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице. Шла она с трудом, но старалась не хромать.
Слышно было, как она вошла в свою комнату и закрыла дверь, — не хлопнула дверью, как сделала бы другая девчонка, которую обидели, а спокойно притворила ее. Рюкзак и выпавшие учебники Юки так и остались валяться на полу около входной двери. Разглядывая эти безобидные книжки, с поцарапанными обложками, помятыми страницами, Ханаэ вдруг ощутила в груди острый кол. Покрепче обхватив тюк о одеждой, она бросилась во двор, в гараж, отыскала там картонную коробку и запихала в нее ненавистные тряпки. Пока не приедет мусоровозка, пусть лежат здесь, на радость моли и паукам.
Вернувшись в дом, Ханаэ решительно направилась в кухню, к буфету. Кол в груди стал еще острее. Открыв стеклянную дверцу она вынула чайный сервиз цвета хурмы, поставила его в раковину и методично, один предмет за другим, переколотила блюдца, чашки и чайник. Каждым этим ударом Ханаэ отметала одну за другой все обиды, нанесенные ей людьми, живыми и мертвыми.
Глава 9
УРОКИ ДОМОВОДСТВА
(ноябрь 1973)
Варить рис было поручено Юки. Сначала она промывала сырые зерна в кастрюле с холодной водой, повторяя эту операцию ровно двадцать пять раз. От рисовой шелухи вода мутнела. Затем, слив мутную воду в последний раз, Юки отмеряла в кастрюлю нужное количество чистой воды — уже для варки. Другие девушки из ее группы чистили и резали овощи, управлялись со стручками зеленого перца, выбрасывая в мусорное ведро семечки и белые пленки. Как обычно, ее группа была самой нерасторопной — у остальных пяти команд рис уже варился, и все овощи были порезаны, как надо. «Передовики» готовили кляр для темпура5 и разогревали масло во фритюр- ницах.
Урок домоводства проходил перед перерывом на ланч, девочки под руководством учительницы, госпожи Сакаки, сами себе ланч и готовили. Ели здесь же, в учебном кабинете, превращенном в кухню. У них оставалось еще время помыть посуду. Затем они спешили на пятый урок — биологии.
Сегодня на пятом уроке им предстояло резать лягушек. При одной мысли об этом Юки начинало мутить. Она хотела увильнуть от этого малоприятного занятия и накануне поговорила с преподавателем биологии, господином Вадой.
— Я не хочу резать лягушек, — заявила она.
— Почему? Боишься?
— Нет, не боюсь. Просто это бессмысленно. Зачем залезать внутрь чего-то, если знаешь, что там. Вот, посмотрите, — Юки раскрыла учебник с цветным фото и подписью под ним: «Лягушка в разрезе». — Вполне ясно, как устроен ее организм.
— Но ведь ты в прошлом году резала дождевого червя и устрицу, — заметил господин Ва- да. — И никаких проблем у тебя не возникало. И тогда были живые существа, а лягушек мы вам дадим мертвых.
— Дело не в этом. Я считаю, что и в прошлом году мне не следовало резать этих тварей.
— Но почему же?
Юки не нашла, что ответить. Она вспомнила устрицу, ее раковину размером с циферблат наручных часов. Створки раковины она открыла легко, словно разбирала несложный механизм, который так же легко собрать. Сам же моллюск был мокрым и мягким, местами он уже разлагался и издавал неприятный запах. Юки разрезала его на тонкие полоски.
— Мне всегда казалось, что школьникам нравится заниматься вивисекцией, — заметил господин Вада. — Поначалу многие, конечно, испытывают брезгливость, но потом втягиваются.
Теперь Юки вспомнила, как аккуратно, напополам разрезала она червяка. В нем была даже некоторая красота.
— Вот это как раз и неприятно, когда испытываешь радость от вивисекции. Дело не в живодерстве. Я считаю: нельзя что-то вскрывать, вытаскивать наружу и получать от этого удовольствие.
— Очень жаль, что ты, уже старшеклассница, не интересуешься научным процессом. Лично для меня процесс познания стоял всегда на первом месте. Ты меня разочаровала. Я ведь всегда считал тебя хорошей ученицей.
Юки предпочла отмолчаться.
— И все же на лабораторную работу завтра изволь прийти. Не придешь, лягушку резать будешь сама, без моей помощи.
Учитель вышел из класса, не оставив Юки выбора. И вот сегодня она все утро думает о предстоящем уроке биологии. Даже аккуратные кусочки зеленого перца напоминают ей лягушек.
Госпожа Сакаки остановилась у стола их команды.
— Что-то вы закопались, — сказала она. — Юки, зачем у тебя рис мокнет? Поставь его на огонь.
Юки поставила кастрюлю на газовую плиту, но с первой спички зажечь ее не смогла. Она старалась не дышать, чтобы не чувствовать отвратительного запаха газа. Ее замутило.
— Нужно подносить спичку ближе к конфорке. Разве я тебе не говорила об этом?
Юки сделала вид, будто не слышит ее.
— Огонь слишком сильный, убавь его. Я с тобой разговариваю, Юки! — госпожа Сакаки повысила голос, чтобы слышал весь класс. Несколько девочек оторвались от своих дел и с сочувствием посмотрели на Юки.
Впервые класс собирался на урок домоводства почти два месяца назад — в сентябре, в начале второго семестра. Тогда госпожа Сакаки разделила его на шесть групп и стала учить девочек печь кексы. У группы Юки кексы сразу же не заладились: тесто переливалось через края углублений формочек и растекалось по всей духовке. Все это девочки наблюдали через стеклянную створку плиты, а Юки тут же достала свой альбом и принялась зарисовывать убегающее тесто. Она уже почти закончила свой шедевр, как подоспевшая госпожа Сакаки выхватила формочку из духовки.
— Как же можно быть такой безответственной? Заляпала и форму, и все кругом! — учительница почему-то обращалась не ко всем в группе, а только к Юки.
Формочка с запекшимся тестом напоминала скопление лунных кратеров. Потом Юки забрала ее с собой на урок живописи и изобразила на фоне идеально накрытого стола. Этюд назывался «Уроки домоводства». Преподаватель живописи вывесил ее в коридоре, где всегда устраивал экспозиции лучших работ.