Лютует Талица — бешеная река. Вышла из берегов. Плотина преграждает ей путь — так прочь и плотину!
Прибывает вода на глазах. Прибывает, потому что забиты ворота для ее прохода. Растет залом: еще бревен нанесло, подмытых кустов, дерна с оползней…
Кабы залом в воротах разобрать! Но как это сделать, коль подхода нет — мост-то своротило!
Потапов отлеживался на чьей-то фуфайке. Поднялся. У него подергивалась щека, оцарапанная и залитая кровью. Он видел, что у людей опускались руки: ясно, недолго стоять плотине, выдерживая напор реки…
— Кто багор даст? Свой я утопил.
Ему подали багор. На него смотрели с надеждой: кому, как не председателю, и искать, и найти выход из создавшегося положения? Неровной походкой, пошатываясь, Родион Иванович направился к бревну, темневшему на берегу. Бревно длинное, очищено от коры: наверно, от стройки осталось.
— Ты что? — шагнул наперерез Потапову дядя Паша. — Жить надоело? Не видишь, что к реке не подступиться?
— Пусти… с дороги… ты-и! — прохрипел Потапов, задыхаясь и раздувая ноздри. Он был страшен — в прилипшей к телу рваной рубахе, с лицом в кровоподтеках.
— Не дури, — нагнул Павел голову, за ремнем у него поблескивал топор.
— Ах вот как? — ощерив зубы, Потапов взмахнул багром — острие багра вонзилось у босых ног дяди Паши. Древко багра затрепетало, как у копья.
Сжав кулаки, они стояли друг против друга — дядя Паша с топором за поясом и всклокоченный, страшный, в белой рубахе, липнувшей к телу, Родион Иванович.
— А ведь ты чуть не промахнулся, — сказал дядя Паша и вырвал багор из земли.
Бревно он скатил в воду. Прыгнул на него— как-то по-кошачьи мягко. Оттолкнулся от берега. Течение подхватило, понесло. Бревно ныряло в волнах, дядя Паша чудом держался на нем, балансируя багром.
Мятежный гул реки пронзило криком:
— Пашуня, воротись!
— На прямую погибель…
— Ой, что будет… что делает-то!
То балансируя багром, то загребая им справа и слева, дядя Паша направил бревно как раз в проем плотины.
Верка зажмурилась. Не успеет дядя Паша соскочить с бревна возле ворот — и косточек ему тогда не собрать!
Он успел…
— Это еще что! — Леню трясло от возбуждения и пережитого за отца страха. — Батя на сплаве леса и не такие номера показывал. Раз побился об заклад, что прямо на бревне разуется — это на бревне, посередь реки! И ты думаешь, не выиграл заклад? Батя у нас лихой, у кого хочешь спроси, скажут, боевее его на сплаве никого не бывало.
Дяде Паше вода на плотине доходила до колен, сильное течение сбивало с ног. А ведь ему и работать надо, разбирать залом…
Леня нет-нет и бросал на отца быстрые взгляды. С Веркой он разгружал от песка телегу.
— Чего я придумал! — Леня воткнул лопату. — Голова у меня не шапку носить!
Вдвоем они приволокли с конюшни вожжи — все, сколько нашлось. Связали их. Конец получившейся длиннющей веревки Леня обмотал вокруг столба. Затянул и подергал узел: кажись, прочно! Но Леня все делал основательно, поэтому добавил узлов. Потом не спеша разулся. Пиджак и брючишки свернул аккуратно и камень сверху положил.
— Похрани…
— Зачем ты раздеваешься? — спросила Верка.
— Экая ты, — покачал Леня головой. — Соображай: а вдруг тонуть буду? Ты в одеже тонула?
— Я и без одежды не хочу!
Лене на Талице каждый уголок известен: он же рыбачок, понимать надо. Леня убежал и немного спустя, как и обещал, подплыл к Верке на плоскодонке.
— На старом месте стояла, — сообщил он. — Законно была привязана, не унесло. Беда, что весел нет. Брось мне какую ни есть доску.
Назло, доски не нашлось.
Леня торопился, поглядывая на отца, и решил обойтись длинным колом.
— Ты веревку послабляй, слышишь? — кричал он Верке.
— Слышу! Давай поплывем вместе?
— Ну да, лодка-то щелявая, эвона сколь воды набралось…
Как ни выгребал Леня колом, сносило его течением здорово, замелькала плоскодонка в волнах поплавком, зачерпывала низкими бортами. Леня выбивался из сил и причалил к противоположному берегу только у самой плотины.
Выскочил на сушу. Не рассчитал — оттолкнул от берега плоскодонку, когда выпрыгивал.
Течение подхватило утлую посудину. Плоскодонка вылетела стрелой на гребень водопада и упала вниз…
— Как он обратно вернется? — переживала Верка.
Но над водопадом, скрывавшим плотину, протянулась веревка: Леня на том берегу, конечно, нашел, за что ее привязать, может быть, привязал за столб электропередачи. Он же все делает обстоятельно, на него можно положиться.
Дядя Паша для страховки привязался к веревке поясным ремнем.
К нему на подмогу по скользким, скрытым под водою бревнам плотины, держась за веревку, добралось человек пять мужиков. Они работали топорами, освобождали ворота от наносного лома, выталкивали перерубленную сосну, и древка багров выгибались в их руках.
— Наша берет! — Потапов облегченно провел рукавом по лицу. Увидел кровь: она темнела, расплываясь по сырому полотну рубахи.
— М-м? — пробормотал Родион Иванович. — Где это меня угораздило?
Утро наступило при влажно-лиловом небе. Лохмотья разорванных ветром туч убегали за горизонт, скопляясь рыхлой бурой массой. Дождь иссяк. Взошло солнце — багровое, хмурое, как бы недовольное тем, что долго скрывали его облака.
Угроза плотине миновала. Река медленно начала сбывать…
Потапов присел на камень. Делал пометки в записной книжке, прикидывал, кого поставить на ремонт плотины и сколько это заберет сил и времени. Мужики возвращались с плотины. Подошел дядя Паша. Родион Иванович поотодвинулся, дал ему место рядом с собой.
Вдвоем на камне было им тесно, однако они сидели и курили молча.
Глава XXI. Трудовая книжка
— Попробуйте у меня не поздороветь, — грозилась Верка. — На хорошую жизнь тогда не надейтесь!
Она беспощадно гоняла телят хворостиной — иначе, чего доброго, не нагуляют аппетита.
Веня свидетель, как Верка носилась с телятами.
Веня принес груду новостей. Во-первых, привезены электрические моторы, и в колхозе скоро выйдет на работу, как сказал батя, «новая бригада». Ведь каждый киловатт электроэнергии с Талицкой ГЭС может управиться с делом за двадцать человек! Ага, батя высчитал! Электромоторы установят в новом скотнике, на кормокухне, где они будут резать солому, турнепс, потом поставят на гумнах, на мельнице. Дойка коров, молотьба хлебов, помол муки — всюду электричество! Хоть в монтеры или электротехники иди от трактора, право слово… А в-третьих, испытан водопровод-самотек. Сперва с ним не клеилось, пришлось еще трубы закупать, но теперь! Действует исправно. Ткнешь кнопку — вода прыснет, аж захлебнешься. Леня пробовал, пробовал новый водопой-самотек и до того допробовался, животом мается.
Верка по-прежнему скакала с телятами. В одних трусиках. Круг за кругом, круг за кругом — конца не видать. Телята глупые, слушаются ее.
— Гы-гы… — захохотал Веня. — Ты что, Америку так догоняешь?
Это ему повезло, что успел отвернуться, а то получил бы хворостиной по лбу.
— Тю, дурная! Пошутить нельзя?
Почесывая спину, Веня поплелся с территории телячьего санатория, А Верке не до шуток.
У Наташи телята — один к одному, любо-дорого посмотреть. Примутся бодаться — треск стоит!
По десять раз на день, как выпадала свободная минута, наведывалась Верка на поскотину — лесные поляны, где паслось Наташино стадо.
Наташиных телят пас Волчок, юркий и злой песик— уши торчком, хвост крючком, нос бирюлькой. Чуть потянет в лес какая телка, он ее — цап! Зубами за ногу: «Ну-ка, возвращайся на место!» И брызгает слюной, лает, пока не воротит телку, не собьет стадо в кучу.
Наташа зубрит учебники. Готовится к экзаменам в техникум.
— Ой, провалюсь! Ой, ничего у меня не выйдет!
— Раз провалитесь, так бросьте книжки в кусты. Идемте купаться, — говорила Верка.
Наташа впрямь пугалась:
— Я мало занимаюсь? Ты считаешь, да?
Она, вздохнув, затыкала уши пальцами и пуще того бубнила:
— «А» плюс «б» в квадрате равно…
Чему «а» плюс «б» в квадрате равно, Верка и то теперь знает!
Она совала Крокету в рот кусок сахару, потом без помех измеряла бычка вдоль и поперек веревочкой. И с веревочкой бежала в свое хозяйство.
— Марш на обмер! — командовала телятам. — Вон Крокет как толстеет: вдоль и поперек. А вы? Ни капельки не поздоровели, огорчение с вами да и только.
Обмер ничего не дал. Точно — не поздоровели.
Верка забросила с горя веревочку за изгородь.
У нее своя тропа с выгона.
Быстро-быстро шмыгают Веркины босые ноги по траве. Ветер треплет подол сарафана, развевает кудерки. Они порыжели, кудерки, опаленные солнцем. Пошвыряла камешки в воду, попрыгала через траншею водопровода. Нет, ничто сегодня не веселит!
Деревня. Верка идет серединой улицы. У нее ж на руках телячье стадо в шесть голов, она уж не уронит авторитета!
Тетя гладила белье после стирки. Утюг старый, с углями и дымит. Наверно, от того глаза тети слезятся.
Нет, пожалуй, другое…
— Тетя, тетечка, вы плачете? Без меня!
— Ну, с чего ты взяла, что я плачу? — Голос у тети оборвался. Она обняла льнувшую к ней девочку. — Как мы с тобой жить будем без Николая Ивановича? Нет у нас Николая Ивановича… нет.
И, словно опомнившись, вытерла глаза, отстранила от себя Верку.
— Ох, где ты опять подол разодрала? На тебе, детка, все, как на огне, горит. До чего крутое ты колесо…
Подобного перехода Верка никак не ожидала. Ничуть она не крутое колесо: вот села на лавку, вот сидит смирно, как мышка.
Тетя, склонившись над шитьем, сказала, что на днях она поедет в город.
— Да? — вскинулась Верка.
— Ненадолго… Куда я от Николая Ивановича уеду?
Тетя перекусила нитку, подала платье.
— Иди, иди, Верочка. Телята без тебя избалуются.
— У телят сейчас отдых, тетя. Я все по часам делаю. То есть часов нет, так по солнцу. Я думаю, что я заведующая телячьим санаторием!