В Россию я не поеду до смерти теперь уж. Хватит, насмотрелась. Книги мои выйдут даже после смерти автора. В этом я не сомневаюсь. Участвовать в политике не хочу и не буду. Пускай ругают - не впервой.
Целую вас обоих. Ваша Светлана».
Исход
Письмо, полученное нами от Светланы Иосифовны, оказалось последним. Несколько лет ничего не знали о ней и московские родственники. Даже двоюродный брат Владимир Федорович Аллилуев, который когда-то и свел нас с ней, ничего теперь не знал. Дело было в том, что и с ним Светлана порвала отношения. Причиной стало издание книги Владимира Аллилуева «Хроника одной семьи». Прочитав ее, Светлана прислала в московский журнал «Книжное обозрение» свой отзыв:
«В издательстве «Молодая гвардия» недавно вышла книга Владимира Аллилуева «Хроника одной семьи», посвященная, казалось бы, интимной стороне жизни Аллилуевых - Сталиных. На самом же деле это политический трактат, обеляющий все происходящее в стране за ее 70 лет советской истории, эдакий вопль о прошлом, написанный с любовной идеализацией, подчас настолько лишенной связи с общеизвестными фактами коммунистических репрессий, что, читая, я не верила своим глазам: это ли мой младший двоюродный брат Володя, чей отец арестован и погиб в тюрьме (впоследствии реабилитирован), чья мать перенесла шесть лет одиночки безо всякой вины (больная туберкулезная женщина, она жила «вне политической деятельности»)? Это ли Володя, натерпевшийся от надзора НКВД, ГПУ, МГБ и прочая и прочая - как и вся наша многострадальная семья. Это ли Володя, отличавшийся в молодости острым языком и сарказмом, не боявшийся высмеивать весь этот мир надзора, лжи и смертельной опасности, в котором мы все варились до тех пор, пока не настало избавление?»
Естественно, что после такой публичной отповеди отношения были разорваны, но Владимир Федорович, как истинный летописец своего клана, продолжал искать следы Светланы на Западе. И вот в начале 1986 года он нашел в итальянских газетах неожиданные откровения католического миссионера отца Джованни Гарболино, который, по его словам, в течение ряда лет был духовным наставником дочери Сталина, состоял с ней в постоянной переписке. Он сообщил, что Светлана Аллилуева с его благословения поселилась в 1993 году в английском монастыре Святого Иоанна. По срокам получается, что это произошло вскоре после нашей встречи в Лондоне, и становилось объяснимым ее молчание.
Миссионер опубликовал и письмо Светланы к нему из монастыря:
«Мне трудно предаваться созерцанию в широком кругу послушниц. Здесь мало уединения, нас слишком много. Все сестры ко мне внимательны, но я нуждаюсь в большем осмыслении. Когда придет время постричься, мне исполнится семьдесят лет. Наконец-то я смогу стать монашкой. Убеждена, что Бог призвал меня быть ближе к нему именно сейчас, так как в монастырских стенах я обрела тот покой, к которому стремилась всю свою жизнь и надежду на который уже начала терять».
Католический падре сообщил, что не прошло и года, как Светлана Аллилуева покинула монастырь, не найдя общего языка с послушницами, а с ним прекратила всякую связь.
Вот так и рухнула очередная иллюзия ее жизни, которой, увы, суждено было оказаться последней. Вот, собственно, и все - остальное вы уже знаете.
Эпилог
В тихом дальнем уголке Новодевичьего кладбища в Москве, в стороне от помпезных надгробий и величественных памятников, почти у монастырской стены есть небольшой семейный погост Аллилуевых. На мраморных плитах имена и даты жизни нескольких поколений этой семьи: бабушки, дедушки, отцы, матери, дети, внуки. И только на одной могиле памятник: на высоком цоколе беломраморный женский скульптурный портрет и надпись: «Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина, член ВКП(б), от Иосифа Сталина».
Чья-то добрая рука прикрепила к надгробию увеличенную фотографию Надежды Сергеевны с маленькой дочерью Светланой на руках. Очень незащищенным и хрупким кажется этот прилепившийся к холодному камню листок, занесенный сюда трогательной памятью о двух трагических судьбах.
А где-то за океаном на провинциальном протестантском кладбище, которое представляет из себя ровный зеленый газон с рядами невысоких мраморных прямоугольников с именами и датами, есть и памятный камень с никому не известным здесь именем:
//-- LANA PETERS --// //-- 1926-2011 --//
Светлана Аллилуева 20 писем к другу
Эти письма были написаны летом 1963 года в деревне Жуковке, недалеко от Москвы, в течение тридцати пяти дней. Свободная форма писем позволила мне быть абсолютно искренней, и я считаю то, что написано, - исповедью. Тогда мне не представлялось возможным даже думать об опубликовании книги. Сейчас, когда такая возможность появилась, я не стала ничего изменять в ней, хотя с тех пор прошло четыре года и я уже теперь далеко от России. Кроме необходимой правки в процессе подготовки рукописи к печати, несущественных купюр и добавления подстрочных примечаний, книга осталась в том виде, в каком ее читали мои друзья в Москве. Мне бы хотелось сейчас, чтобы каждый, кто будет читать эти письма, считал, что они адресованы к нему лично.
Светлана Аллилуева.
Май, 1967 г. Локуст валлей
16 июля 1963 г. Как тихо здесь. Всего лишь в тридцати километрах - Москва, огнедышащий человеческий вулкан, раскаленная лава страстей, честолюбий, политики, развлечений, встреч, горя, суеты, - Всемирный женский конгресс, Всемирный кинофестиваль, переговоры с Китаем, новости, новости со всего мира утром, днем и вечером. Приехали венгры, по улицам расхаживают киноактеры со всего света, негритянки выбирают сувениры в ГУМе. Красная площадь - когда ни придешь туда -полна людей всех цветов кожи, и каждый человек принес сюда свою неповторимую судьбу, свой характер, свою душу. Москва кипит, бурлит, задыхается, и без конца жаждет нового - событий, новостей, сенсаций, и каждый хочет первым узнать последнюю новость, - каждый в Москве. Это и есть ритм современной жизни. А здесь тихо. Вечернее солнце золотит лес, траву. Этот лес - небольшой оазис между Одинцовом, Барвихой и Ромашковом, - оазис, где не строят больше дач, не проводят дорог, а лес чистят, косят траву на полянках, вырубают сухостой. Здесь гуляют москвичи. «Лучший отдых в выходной день», как утверждают радио и телевидение, - это пройти с рюкзаком за плечами и с палочкой в руках от станции Одинцово до станции Усово или до Ильинского, через наш благословенный лес, чудесными просеками, через овражки, полянки, березовые рощи. Три-четыре часа бредет москвич лесом, дышит кислородом, и кажется ему, что он воскрес, окреп, выздоровел, отдохнул от всех забот, - и он устремляется снова в кипящую Москву, заткнув увядший букет луговых цветов на полку дачной электрички. Но потом он долго будет советовать вам, своим знакомым, провести воскресенье, гуляя в лесу, и все они пойдут тропинками как раз мимо забора, мимо дома, где живу я. А я живу в этом лесу, в этих краях, все мои тридцать семь лет. Неважно, что менялась моя жизнь и менялись эти дома - лес все тот же, и Усово на месте, и деревня Кольчуга, и холм над ней, откуда видна вся окрестность. И все те же деревеньки, где берут воду из колодцев и готовят на керосинках, где в доме за стеной мычит корова и квохчут куры, но на серых убогих крышах торчат теперь антенны телевизоров, а девчонки носят нейлоновые блузки и венгерские босоножки. Многое меняется и здесь, но все так же пахнет травой и березой лес - только сойдешь с поезда, - все те же стоят знакомые мои золотые сосны, те же проселки убегают к Петровскому, к Знаменскому. Здесь моя родина.
Здесь, не в городе, не в Кремле, которого не переношу и где я прожила двадцать пять лет, - а здесь. И когда умру, пусть меня здесь в землю положат, в Ромашкове, на кладбище возле станции, на горке - там просторно, все вокруг видно, поля кругом, небо. И церковь на горке, старая, хорошая - правда, она не работает и обветшала, но деревья в ограде возле нее так буйно разрослись, и так славно она стоит вся в густой зелени, и все равно продолжает служить Вечному Добру на Земле. Только там пускай меня и схоронят, в город не хочу ни за что, задыхаться там. Это я тебе говорю, несравненный мой друг, тебе - чтобы ты знал. Ты все хочешь знать про меня, все тебе интересно, - так знай и это. Ты говоришь, что тебе все интересно, что касается меня, моей жизни, всего того, что я знала и видела вокруг себя. Я думаю, что много интересного было вокруг, конечно, много. И даже не то важно, что было, - а что об этом думаешь теперь. Хочешь думать вместе со мной? Я буду писать тебе обо всем. Единственная польза разлуки - можно писать письма. Я напишу тебе все, что и как сумею, - у меня впереди пять недель разлуки с тобой, с другом, который все понимает и который хочет все знать. Это будет одно длинное-длинное письмо к тебе. Ты найдешь здесь все, что угодно, - портреты, зарисовки, биографии, любовь, природу, события общеизвестные, выдающиеся, и маленькие, размышления, речи и суждения друзей, знакомых - всех, кого я знала. Все это будет пестро, неупорядоченно, все будет валиться на тебя неожиданно - как это и было в жизни со мной. Не думай, ради бога не думай, что я считаю собственную жизнь очень интересной. Напротив, для моего поколения моя жизнь чрезвычайно однообразна и скучна. Быть может, когда я напишу все это, с плеч моих свалится, наконец, некий непосильный груз, и тогда только начнется моя жизнь. Я тайно надеюсь на это, я лелею в глубине души эту надежду. Я так устала от этого камня на спине; быть может, я столкну его наконец с себя. Да, поколение моих сверстников жило куда интереснее, чем я. А те, кто лет на пять-шесть постарше меня, - вот самый чудесный народ; это те, кто из студенческих аудиторий ушел на Отечественную войну с горячей головой, с пылающим сердцем. Мало кто уцелел и возвратился, но те, кто возвратился, - это и есть самый цвет современности. Это наши будущие декабристы - они еще научат нас всех, как надо жить. Они еще скажут свое слово, - я уверена в этом, - Россия так жаждет умного слова, так истосковалась по нему - по слову и делу. Мне не угнаться за ними. У меня не было подвигов, я не действовала на сцене. Вся жизнь моя проходила за кулисами. А разве там не интересно? Там полумрак; оттуда видишь публику, рукоплескающую, разинув рот от восторга, внимающую речам, ослепленную бенгальскими огнями и декорациями; оттуда видны и актеры, играющие царей, богов, слуг, статистов; видно, когда они играют, когда разговаривают между собой, как люди. За кулисами полумрак; пахнет мышами и клеем, и старой рухлядью декораций, но как там интересно наблюдать! Там проходит жизнь гримеров, суфлеров, костюмерш, которые ни на что не променяют свою жизнь и судьбу, -и уж кто как не они знают, что вся жизнь - это огромный театр, где далеко не всегда человеку достается именно та роль, для которой он предназначен. А спектакль идет, страсти кипят, герои машут мечами, поэты читают оды, венчаются цари, бутафорские замки рушатся и вырастают в мгновение ока, Ярославна плачет кукушкой на стене, летают феи и злые духи, является тень Короля, томится Гамлет - и безмолвствует Народ.